османов ширится восстание курдов, на Кавказе ломит старый Ермолов, берет крепость за крепостью… А тут, на Дунае — русские ударили во фланг, прошли Паннонскую Хтонь как нож сквозь масло, смяли и обратили в бегство Валашский корпус и не собираются останавливаться… А еще и Раския, похоже, вот-вот взбунтуется: один из пленных офицеров со странным званием «подлокотник» рассказал, что с фронта приходят сообщения о массовом дезертирстве раскийцев, а местная национальная гарда и вовсе отказалась выполнять приказы командования федералистов… К ним отправился генерал-локотенант Шандо Банфи, герой Прута, но будет ли из этого толк — неизвестно. Мне казалось, что известно. На фоне обнаружения понтонного моста через Дунай, я думал, что раскийцы для себя все решили капитально… И это не могло не радовать!
Подлокотнику потом свернули шею, но суть его слов уловили все. Не будет лучшего момента для мести, упускать его никак нельзя! На это упирала возглавляемая Шагратом Зловещим меньшая часть Бегущего Генштаба.
— Бухарест! Упыри виновны не меньше османов! — настаивал он. — В Бечее должно быть оружие, мы добудем еще и еще по пути. Поглядите, поглядите: никогда весь урук-хай не выступал разом! Крупный набег — тысяча уруков! И мы убивали всех, и никто не мог нас одолеть! А здесь — пятнадцать тысяч! Нельзя упускать такой шанс…
— А что скажет Резчик? — спросил Сагдей.
На бегу он придерживал саадак с луком, этот странный травматолог. Его пациенты, получившие травмы и раны в недавнем сражении, не были брошены: по двое или четверо орков тащили импровизированные носилки с ранеными и увечными. Там шина, тут повязка, здесь пара матерных слов, этому — морду начистить, чтобы взбодрился… Сагдей Лучник имел подход к больным, с этим соглашались все уруки.
— А Резчик скажет, что намеревается сделать огромную бяку всем Балканам, — честно признался я. — И если она удастся — нас ожидает настоящая резня!
— Резня — это хорошо, — обрадовались уруки. — Резня — это то, что доктор прописал!
— О, да! — интеллигентный доктор Сагдей, кажется, тоже был не против резни и прописывал бы ее всем и каждому. — Но пока у нас сплошная стрельба и взрывы получаются. Поясни, Бабай.
Пришлось пояснять:
— Я постараюсь сделать кое-что, чтобы значительную часть Балкан, может быть — всю Трансильванию, или всю Румелию, а может — и все Балканы, накрыло… Здесь ничего не будет стрелять и ничего не будет взрываться! Если у меня получится. А у меня, черт меня подери, не может не получится!
И я понятия не имел, как они отреагируют на такое мое заявление. Но уж точно не рассчитывал на охренительный энтузиазм, который разгорался в их глазах. Вожаки урук-хая Монтенегро явно задумались о перспективах, и перспективы эти им жутко нравились!
— Афар вадоканук! — восхищенно вскричал Шаграт, выражая общий настрой и тряхнул своей седой гривой. — Клянусь всеми мертвецами, это потрясающая новость! Это самая лучшая новость с тех пор, как я узнал что старый Шарку подох!
* * *
Глава 19
Бунт папуасов
Кажется, по другому и быть не могло. Папуасы взбунтовались до нашего прихода! Похоже, те самые три батальона, разгромленные нами на шоссе, служили в том числе и в качестве усиления охраны Бечейского зверинца. Зверинец! Так упыри называли это место… А содержали там, как оказалось, не только уруков. Снага, гоблины, тролли, даже гномы — молодежь всех нелюдских непокорных племен свозили сюда. Заложники — такое простое и такое мерзкое слово. Похоже, таким образом достигалась лояльность автономных общин прифронтовой полосы.
Эльфов, что характерно, не нашлось ни одного. Хотя кое-какие анклавы остроухих по слухам на Балканах существовали, в труднодоступных местах. Какого черта эльфы забыли в упырином царстве — понятия не имею, у них с вампирами всегда были какие-то свои, особые отношения. Может, потому что и те и другие — потенциальные долгожители?
Больше всего представшая передо мной картина напоминала именно зоопарк, так что название было вполне метким. Огороженный колючей проволокой квадрат с все теми же бараками, точно такими же, как в Крупани. В бараках содержали снажью, гоблинскую и гномскую молодую поросль. Троллей держали в глубоких зинданах из бетонных колец, во дворе. Их всего-то с дюжину было, этих юных синекожих горных ологов…
Урукам же для проживания убедительно предлагались огромные клетки-вольеры под открытым небом, и хлипкие навесы, которые позволяли укрыться от непогоды только плотно прижавшись друг к другу. Вода — из пожарного брандспойта, еда — два раза в день, скудная и отвратительного качества. Заняться во время пребывания в заточении — решительно нечем! Охрана — лютая, использует шокеры и резиновые пули при любой попытке сопротивления, да что там — сопротивления? Даже из-за косого взгляда!
Черные уруки снискали себе страшную репутацию из-за своей свирепости, и уже благодаря этому наши гребаные папуасы были ограждены от самых отвратительных проявлений порочности человеческой натуры. Да и не только человеческой, если быть честным. Не только люди — говно на блюде. Все мы порой похожи на мразей, особенно — отдельные представители. Мужчины и женщины любой расы и национальности имели все шансы оскотиниться, получив безнаказанную власть над… Над кем угодно! И лагерная жизнь для этого служила питательной средой более чем полностью. Кино еще было такое, земное, «Экскремент» называется… Или что-то типа того.
Орчата в заточении времени зря не теряли. Они били друг друга, матерились, орали похабные песни, провоцировали охрану, бесили флегматичных троллей бесконечными подколками и подначками на тему выбраться из зинданов и навалять всем вокруг. И за ширмой из глума, хулиганства и безбашенности готовили побег. Как выяснилось уже постфактум, это был подкоп! Тупой, банальный подкоп, который начинался под одним