Читать интересную книгу Крестный отец (перевод М.Кан) - Марио Пьюзо

Через несколько дней семейство Капоне в Чикаго получило от Вито Корлеоне письмо. В нем говорилось: «Теперь вы знаете, как я поступаю с врагами. Стоит ли уроженцу Неаполя ввязываться, когда повздорили два сицилийца? Если желаете, я буду считать вас другом ― тогда я ваш должник и по первому требованию расплачусь сполна. Человек вашего склада, без сомнения, поймет, насколько выгоднее иметь другом того, кто не клянчит о подмоге, а умеет справляться со своими делами в одиночку и, напротив, сам всегда готов прийти на помощь в тяжелую минуту. Если же вам ни к чему моя дружба, пусть так. Но в этом случае я обязан предупредить вас, что климат у нас в городе сырой, для неаполитанцев нездоровый, и наезжать вам сюда не советую».

Вызывающий тон послания избран был умышленно. Дон был невысокого мнения о семействе Капоне, видя в них недалеких, пошлых душегубов. Судя по донесениям его лазутчиков, Аль Капоне полностью растерял свое политическое влияние, нагло попирая общепринятые устои и похваляясь неправедно нажитым богатством. Дон знал ― и на том стоял твердо, ― что без политических связей, без должной маскировки по меркам общества мир Капоне и ему подобных погибнет в два счета. И что Капоне уже на пути к этой гибели. Знал он и то, что могущество Капоне, пускай и удавалось ему терроризировать весь город от мала до велика, не распространяется за пределы Чикаго.

Маневр оказался успешным. Не столько из-за проявленной жестокости, сколько из-за ошеломляющей расторопности, стремительности, с которой дон отзывался на события. Если у него так превосходно поставлена разведка, то любой дальнейший шаг был чреват опасностью. Уж лучше ― и куда разумней ― принять предложенную дружбу, а со временем ― и плату за долг, о которой упоминалось в письме... Семья Капоне известила его, что будет держаться в стороне.

Теперь счет сравнялся. Помимо того, Вито Корлеоне снискал себе огромное уважение в преступном мире всей Америки, посрамив Капоне. Полгода он теснил Маранцано, все упорней наступая ему на пятки. Он устраивал налеты на улочки, где под покровительством Маранцано играли в кости. Он добрался до самого крупного банкомета в Гарлеме и обчистил его, отняв дневную выручку от игры в «числа» ― не только деньги, но и долговые записи. Он проник даже в кварталы швейников, заслав туда Клеменцу с его вояками в поддержку профсоюзных деятелей, запуганных молодчиками Маранцано, нанятого для этой цели владельцами швейных предприятий. Он навязывал противнику бои на всех фронтах разом. И на всех фронтах, благодаря превосходству в осведомленности, стратегических талантах и организации, выходил победителем. Способствовала благоприятному исходу сражения и добродушная свирепость Клеменцы, умело направляемая доном. А потом наступил час, когда дон Корлеоне ввел в действие резерв, который приберегал напоследок, ― regime Тессио, и пустил его по следу самого Маранцано.

К этому времени Маранцано уже направил к нему посредников с предложением заключить мир. Вито Корлеоне их не принимал, без конца под тем или иным предлогом оттягивая встречу. Подданные Маранцано, не склонные умирать за явно пропащее дело, один за другим покидали своего главаря. Букмекеры и ростовщики несли плату за опеку людям Корлеоне. Война практически завершилась.

Затем, в канун нового, 1934 года Тессио, нащупав брешь в личной обороне Маранцано, подобрался к нему самому. Приближенные Маранцано только и ждали случая договориться и с дорогой душой согласились привести своего вожака на заклание. Сказали ему, что в бруклинском ресторане назначена встреча с Корлеоне, проводили Маранцано туда под видом его телохранителей. И сбежали, бросив его за столиком, покрытым клетчатой скатертью, где он сидел, мрачно жуя кусок хлеба, когда в ресторан вошел Тессио с четырьмя своими подручными. Расправа была решительной и короткой. Маранцано, с полным ртом непрожеванного хлеба, изрешетили пулями. Войне наступил конец.

Владения Маранцано влились в державу Корлеоне. Каждому, кто перешел на его сторону, дон Корлеоне воздал по заслугам, закрепив за ним прежний источник дохода ― тотализатор или подпольную лотерею. Вдобавок ко всему он утвердился в профсоюзах швейников, что впоследствии сослужило ему хорошую службу. И вот, когда в делах был наведен порядок, беда нагрянула к дону домой.

Сантино Корлеоне, Санни, миновал шестнадцатый годок; парень вымахал дюжий ― шесть футов роста, косая сажень в плечах, с чувственными, но отнюдь не женственными чертами мясистого лица. Фредо был смирный мальчуган, Майкл ― совсем еще карапуз, с Сантино же вечно что-нибудь да приключалось. То ввяжется в драку, то нахватает плохих отметок в школе, а кончилось тем, что Клеменца, который в качестве крестного отца нес за него ответственность и считал себя не вправе молчать, явился в один прекрасный вечер к дону Корлеоне и сообщил, что его сын участвовал в вооруженном ограблении ― глупой затее, которая могла обернуться очень скверно. Зачинщиком явно был Санни, двое соучастников шли у него на поводу.

То был один из крайне редких случаев, когда Вито Корлеоне потерял самообладание. Вот уже три года, как у них в доме жил приемыш-сирота Том Хейген, и Вито спросил Клеменцу, не замешан ли и он в этой истории. Клеменца покачал головой. Тогда дон Корлеоне послал за Санни машину, и юнца привезли в контору, где помещалась торговая фирма «Дженко пура».

Первый раз в жизни дон потерпел поражение. Оставшись наедине с сыном, он дал волю ярости, честя набычившегося Санни на сицилийском диалекте, как ни одно иное наречие приспособленном для того, чтобы отвести во гневе душу. Напоследок он спросил:

― Кто дал тебе право так поступать? Откуда это в тебе?

Надутый Санни стоял столбом, не отвечая. Дон прибавил с презрением:

― И главное ― какая дурость! Много ли ты выручил за вечер? Пятьдесят долларов на брата? Двадцать? И за двадцатку ты рисковал жизнью?..

С вызовом ― так, будто он и не слышал этих последних слов, ― Санни сказал:

― Я видел, как ты убивал Фануччи.

Дон испустил протяжное «а-ах» и тяжело осел в кресле. Он ждал, что будет дальше. Санни сказал:

― Когда Фануччи вышел от нас, мама сказала, что можно подняться домой. Я увидел, как ты лезешь на крышу, и увязался следом. Я видел все, что ты делал. И как ты после выбрасывал бумажник и револьвер ― я не уходил с крыши.

Дон вздохнул:

― Ну, тогда я не могу учить тебя, как себя вести. Но неужели тебе не хочется окончить университет, стать юристом? Законник с портфелем в руках загребет больше, чем тысяча вооруженных налетчиков в масках.

Санни оскалил зубы и лукаво проговорил:

― Мне охота войти в семейное дело. ― Увидев, что на лице отца не дрогнул ни один мускул, что шутка не вызвала улыбки, он поспешно прибавил: ― Я могу выучиться торговать оливковым маслом.

Дон все не отзывался. Наконец он пожал плечами.

― Что ж, каждому ― своя судьба. ― Он не прибавил, что судьбу его сына решил тот день, когда он стал свидетелем убийства Фануччи. Лишь отвернулся и скупо уронил: ― Придешь завтра утром в девять. Дженко тебе покажет, что надо делать.

Но Дженко Аббандандо, с тонкой проницательностью, отличающей хорошего consigliori, разгадал подлинное желание дона и использовал Санни главным образом как телохранителя при особе его отца ― на должности, позволяющей постигать таинства сложного искусства быть доном. У самого дона также прорезалась педагогическая жилка, и он частенько наставлял своего первенца в науке преуспеяния, надеясь, что это пойдет ему на пользу.

Вдобавок к излюбленному отцовскому наставлению, что каждому назначена своя судьба, Санни постоянно доставались выволочки за вспыльчивость и неумение сдерживаться. Угрозы дон считал глупейшим из всех способов выдать себя, необузданную и слепую гневливость ― опаснейшей блажью. Никто никогда не слышал от дона открытой угрозы, никто не видел его в припадке безудержного гнева. Такое нельзя было себе представить. И дон стремился привить Санни выдержку, которой обладал сам. Он утверждал, что из всех жизненных ситуаций самая выигрышная ― когда враг преувеличивает твои недостатки; лучше этого может быть лишь такая, когда друг недооценивает твои достоинства.

Всерьез взялся за Санни caporegime Клеменца: учил стрелять, учил обращаться с гарротой. Сицилийская удавка не пришлась Санни по вкусу, он был слишком американизирован. Он отдавал предпочтение нехитрому, прозаическому, безликому оружию англосаксов ― пистолету, и это огорчало Клеменцу. Зато Санни сделался непременным и желанным спутником отца водил его машину, помогал в разных мелочах. Так продолжалось два года; с виду ― обычная картина: сын понемногу вникает в дела отцовского предприятия, звезд с неба не хватает, не проявляет особого рвения, довольствуясь работенкой по принципу «не бей лежачего».