Читать интересную книгу Закон вне закона - Валерий Гусев

Да, да, можете не продолжать, Ираида Семеновна, способности вашего мальчика мне известны.

- ...И из-за какой-то минутной слабости, рокового стечения обстоятельств... Вся его жизнь пойдет...

Еще немного - и любовь к сыну в ее душе сменится ненавистью к его жертвам. Хватит.

Я включил селектор:

- Принесите мне дело Глазкова и Петрикова.

Лялька, по-моему, даже через стену читает мои мысли и чувствует мои желания: в папке, которую она положила мне на стол уже были сделаны закладки в нужных местах.

- Теперь послушайте меня, Ираида Семеновна. - Я раскрыл папку. - Лист дела двадцать второй. Цитирую показания Петрикова: "... Потом мы еще немножко ее побили. И я захотел ее... второй раз, но Глазков оттолкнул меня и сказал: "Успеешь, молодым у нас дорога"... Потом Паршаков закурил, а Глазков засмеялся и сказал ему: "Вставь ей туда папиросу. А я ей прикурить дам". Паршаков тоже засмеялся. И они это сделали. Тогда потерпевшая пришла в себя и стала грозить нам, что сообщит в милицию и нас всех посадят. Тогда Паршаков спросил нас: "Кто еще ее будет?" Но мы уже устали. И он обхватил ей шею проводом, лег на нее и стал душить. Но у него не получалось, потерпевшая дергала ногами и все время Паршакова с себя сбрасывала. Тогда Глазков сказал: "Эх ты, дай помогу". И они взялись за провод с двух сторон и стали тянуть. А я держал ее за ноги... Потом мы сели к костру и еще выпили. А Глазков иногда брал у Паршакова спички, подходил к Щербаковой и поджигал ей волосы на половом органе..." Достаточно, я думаю?

Глазкова была мертвенно бледна. Я налил ей воды. Стуча зубами о край стакана, она с усилием сделала глоток.

- Этого не может быть...

- Ваш сын дал аналогичные показания.

- Этого не может быть... - И привела последний довод: - Он больше не будет.

С этим нельзя было не согласиться.

- Что ему грозит?

Все, с меня хватит. Я пожал плечами:

- Суд.

Она с трудом поднялась, машинально защелкнула сумочку:

- Алексей Дмитриевич, вы один можете спасти моего сына. Ради этого я готова на все. - Помолчала и добавила для ясности: - Для вас.

Мне было жаль ее. А ее сына - нет. Единственное, что я бы от нее принял, это уход из школы, с поста директора. Но я, конечно, промолчал. И не нашел, к сожалению, слов утешения. Их не было у меня.

Когда Глазкова ушла, я позвал Ляльку:

- Запиши. Передашь в рабочую группу УК. Диктую: "Изнасилование без отягчающих обстоятельств - кастрация. Групповое изнасилование - смертная казнь. Изнасилование малолетней - публичная казнь". Записала? Иди.

Лялька закрыла блокнот, забрала дело и сказала с порога, совсем другим тоном, благожелательно-восхищенным:

- А к вам опять дама.

- Кто такая? По какому вопросу?

- Сейчас доложу.

Вышла, вернулась без бумаг, торжественно, не закрывая за собой двери, провозгласила:

- Княгиня Щербатова, урожденная Лиговская. По личному вопросу.

- Проси! - я только руками развел.

И входит действительно Дама - высокая, стройная, в шляпке с вуалью и перчатках. Восьмидесяти лет. Но не на вид, конечно.

Красивой походкой - вся как натянутая струна - идет к столу, откидывает вуаль, снимает шляпку и кладет на стол. И где теперь его искать, мой стол?

Я придвигаю даме стул и не могу удержаться от улыбки...

...Эта встреча мне хорошо запомнилась. Она произошла на Рынке. В рядах, где крестьяне торговали яйцом и птицей.

Дама стояла у прилавка и, откинув с лица вуаль, приценивалась к бойкому разноцветному петушку:

- Худенький он у вас, милейший. Сбросьте какую-нибудь малость.

- Ты не гляди, что он малой да худощавый, - не уступал хозяин - хитрый мужичок. - Он, знаешь, зато какой ебкий!

Дама едва не села, но удержалась на ногах.

- Милый мой, я совсем его не для этого беру.

- Не! В суп не дам. Только на племя. - И мужичок, сам похожий на своего петушка - задиристый, жилистый - потянул его за тесемку, привязанную к лапке.

Дама пошла дальше по рядам, искать другого петушка, скажем, более упитанного.

Эта милая сцена вспомнилась мне сейчас, и как-то стало немного светлее на душе, почерневшей от разговора с несчастной Глазковой.

- Меня зовут Мария Алексеевна, - представилась дама, - но можете называть меня просто княгиней.

- Слушаю вас. - Я старался догадаться, что за дело могло привести ее ко мне - дама выглядела спокойной и не была похожа на человека, пришедшего со своей бедой.

Лялька вкатила сервировочный столик, обратилась к посетительнице:

- Что вы предпочитаете, сударыня, чай, кофе, рюмочку?

- Вы очень любезны, милочка, - отозвалась дама. - Рюмочку с кофе, это не трудно?

- Это приятно, - улыбнулась Лялька.

Когда, накрыв угловой столик под рыцарем, она вышла в приемную, дама доверительно шепнула мне:

- Эта очаровашечка, похоже, влюблена в вас.

- Эти очаровашечки, в их возрасте, всегда в кого-нибудь влюблены, отмахнулся я, догадываясь, что, несмотря на катастрофическую разницу в летах, княгиня и Лялька нашли уже общий язык. Впрочем, немудрено. Лялька кого хочешь с первых слов обаяет. Ее беззаботное и естественное, как у птички на ветке, очарование действует неотразимо на лиц любой возрастной категории и любого пола: чирикает, головкой вертит, хвостиком трясет, перышки чистит - залюбуешься.

- Напрасно вы так суровы с ее чувствами...

Успела Лялька нажаловаться, излить свою трепетную душу.

-...Напрасно, - дама с видимым удовольствием сделала глоток из рюмки, промокнула уголок рта салфеткой, взяла в руки кофейную чашку. - Она не только мила, но и положительно умна.

Это было сказано таким тоном, что у меня тоже не осталось сомнений: так и должно быть - у дурака-начальника умная секретарша. Иначе кто же будет решать вопросы и делать дела? Но я не обиделся, я догадался, что они так хорошо спелись не только благодаря Лялькиному обаянию: старый да малый, вот и все, один уровень подсознания.

- Слушаю вас, княгиня, - повторил я, не предвидя ничего интересного. Ошибаясь в этом, конечно.

Дама поставила чашку на столик.

- Сначала немного истории. Не возражаете?

Как бы Лялька ответила?

- Напротив, сударыня, - я польщен.

- Тогда внимайте, - улыбнулась и заговорила хорошим русским языком, без капли акцента, иногда только пользуясь оборотами речи, вышедшими из употребления в начале века. - Я родилась в этом городке в семнадцатом году...

- Такие подробности, мадам. Тем более что вы выглядите...

- Не надо комплиментов, полковник. Да, я ровесница вашего Великого Октября. Родилась в этом городе, в семье князей Лиговских. И в том же году мы предусмотрительно удрали за границу. У нас была родня в Женеве, нас приютили довольно сносно. Я смогла получить хорошее образование, кажется, даже два или три, не помню точно. Очень удачно, да еще и по любви, вышла замуж. Но мы - я и маман - никогда не теряли интереса к Родине, никогда не оставляли надежды вернуться в Россию. Хотя бы для того, чтобы разыскать могилу нашего папб. Он, гвардейский офицер, фронтовик, устроив нас в Женеве, в восемнадцатом году оставил семью, чтобы погибнуть в Гражданской войне, в борьбе с вами, - она протянула в мою сторону пальчик, - в борьбе с красными.

- А почему вы решили, что я красный?

- По вашим действиям в городе. И не скрою, они меня положительно очаровали... Этот ваш террор, эта ваша решительная диктатура... Если бы все красные так же боролись за счастье людей, наша страна и сейчас бы была лучшей в мире. Мы бы гордились, они бы завидовали.

Вот даже как: наша страна, мы бы гордились.

- Впрочем, полковник, кажется, я отвлеклась...

Мне тоже так кажется.

- В Отечественную войну, во вторую, естественно...

Тоже хорошо сказано - не в мировую, а в Отечественную. У нас сейчас даже "патриоты" избегают такого названия.

- ... Я тогда уже жила в Париже, участвовала в движении Сопротивления (не ради Франции, конечно), даже имею "Почетного легиона", или два-три, точно не помню. Я вас не утомила воспоминаниями? Но это нужно для того, чтобы вы правильно восприняли дальнейшее.

- Не беспокойтесь, я вас внимательно слушаю.

- Спасибо, полковник, я вижу... И все эти годы мы восхищались Россией, издалека, правда. Но потом, когда пришла эта ваша ужасная перестройка... Нет, конечно, вы и раньше много ошибались - это понятно, вы первыми шли по новому пути - но то, что началось... И я горда тем, что здесь, в городке, где я родилась в год Великого Октября, возникло движение Сопротивления, которое вы возглавили...

Надо же, как подскочили мой статус с рейтингом.

- ...И мне хочется принять в нем участие, встать под ваши боевые знамена. Я хочу быть полезной вам в этом деле. Хочу стать соратницей в борьбе за справедливость.

Что значит - хороший коньяк.

- Благодарю за честь, мадам. Но, позвольте узнать, каким образом вы... это... хотите встать в строй? Под знамена? - И на всякий случай упредил возможную просьбу: - Да и оружия у меня не хватает.

- Вот именно! - обрадовалась княгиня. - Вот именно. Я сейчас поясню. Только пусть влюбленная в вас киска принесет нам еще коньячку. И останется с нами, у вас ведь не может быть от нее тайн? Чудесно, полковник. Посидим втроем. Будет совсем славно, не правда ли?