Читать интересную книгу Куколка - Генри Олди

Тут душа отдыхала.

— Щупальцы биби Руф, если вы позволите мне продолжить аналогию, лишены добычи. Все, до единого. Они тесно прижаты к эфирному телу Лоа. Местами они обвивают тело, затрудняя естественную пульсацию. На концах щупальцев вместо стрекалец образовались клешни, похожие на клешни скорпиона.

— Ядовитое жало не обнаружено?

В голосе Антония звучала ирония.

— Пока нет, — серьезно ответил профессор. Он нахмурился, втянул голову в могучие плечи. Казалось, сейчас Мваунгве ударит себя кулаками в грудь, вызывая врага на бой. — Но одно из щупальцев уже стало сегментарным. На конце его сформировались два мешочка (я полагаю, с ядовитым секретом) и прообраз будущей иглы. Очень длинной, узкой и кривой. Объясните мне, что произошло с биби Руф, если изменения Лоа зашли так далеко?

Антоний вздохнул. Пригладил волосы, блестевшие, как если бы он мыл голову маслом. Вне сомнений, у «представителя клиента» было четкое указание: под давлением — уступать. Но цедить информацию скупо, порциями, на ходу соображая — что озвучить, что приберечь.

Необходимость самостоятельных решений — жестокое испытание.

— Произошла трагедия, — помпилианец старался не смотреть на стол, над которым до сих пор вертелась голографическая Юлия в масштабе 1:4. Словно боялся, что хозяйка услышит и обидится. — Все рабы госпожи Руф погибли.

— Все?

— Да.

— Одновременно?

— Да.

— Трагическая случайность?

— Да.

— Допустим, я вам поверил, баас Гракх, — горилла любовалась океаном. Складчатый затылок выражал крайнюю степень эстетического удовольствия. — Допустим, я наивен и доверчив. Важен результат: биби Руф лишена рабов. Вы в курсе, что такое состояние для помпилианки смертельно опасно?

«Ирония за иронию, помц…»

— В курсе.

— И никто не озаботился тем, чтобы бедная биби Руф получила в свое распоряжение сотню новых рабов? Десяток? Хоть одного, наконец? Она избежала бы «Пальмовой ветви», а я лишился бы аванса, да и гонорара в целом…

— Госпоже Руф были предоставлены новые рабы в достаточном количестве. Но трагедия сказалась на структуре ее «клейма». Она лишилась возможности… э-э… — Антоний выразительно сделал ряд хватательных движений. — Надеюсь, вы меня поняли?

— Я вас понял.

Что понял Мваунгве, стоя к собеседнику спиной, осталось загадкой.

— Вы помните о соблюдении врачебной тайны?

— Вы меня обижаете, баас Гракх. Итак, Юлия Руф лишена не только прежних рабов, но и способности «клеймить» новых. Стресс, потрясение, реакция отторжения… Верю. Это могло особым образом сказаться на эфирном теле Лоа. Но биби Руф, когда вы доставили ее на Китту, вела себя… э-э…

Вудун до мельчайших подробностей скопировал интонацию Антония. Даже тембр голоса изменился. Завершая представление, он повернулся к гостю лицом и развел руками. Размах рук вудуна превышал его рост. Так можно заключить в объятия все скорби мира, и еще останется чуть-чуть свободного места.

Ходили слухи, что в юности Мваунгве сознательно лег под нож хирурга-корректировщика.

— Я хочу сказать: неадекватно. Что послужило причиной нервного срыва? Утрата рабов? Или нечто, о чем баас Гракх забыл сказать глупому дикарю Ноде?

— Вам нравится язвить в мой адрес? — спросил Антоний.

— Не стану скрывать: да. Это мой метод общения с представителями клиентов. Зато пациенты рядом со мной чувствуют себя в безопасности. Верите?

— Верю, — на сей раз помпилианец удачно скопировал профессора.

«А он не такой солдафон, каким кажется», — отметил Мваунгве.

И поправился:

«Вернее, каким хочет выглядеть».

— Баас Гракх, я — не просто специалист высокого класса. Я — доминантный самец. Вы — тоже доминантный самец, хотя и другого вида. Столкнувшись, мы формируем конфликтную ситуацию. Язвительность с обеих сторон дает выход напряжению и нейтрализует конфликт. Но когда речь идет о пациенте, человеке ущербном и слабом… Мой Лоа — Лоа доминантного самца. Защита в обмен на покорность. Не врач, но покровитель. Вы даже не представляете, как это помогает в лечении!

— Представляю, — Антоний внезапно подошел к столу и вложил в ячейку приёма инфокристалл. — Откровенность за откровенность, профессор. Вот запись малого триумфа на Квинтилисе. Триумфатор — гард-легат Гай Октавиан Тумидус, кавалер ордена Цепи. Он получил триумф от сената и императора.

— За что?

— За высадку на Малой Туле. Подробности вам знать ни к чему.

Коммуникатор булькнул по-птичьи. В микро-сфере появилось лицо — не черное, а темно-абрикосовое. Узкий нос с плоской переносицей, шрамы на щеках, белки глаз залиты желтизной. В отличие от гориллы-профессора, абонент напоминал ящерицу. Специалист-антрополог отметил бы, что Мваунгве — чистокровный нголо с Китты, а человек в сфере — овакуруа с Мондонга.

Экстренный вызов: заместитель главврача, куратор хосписа «Лагуна», владел кодами срочного доступа.

— Абуэло нганга! — ящерица назвала гориллу не по имени, а по ученой степени. — Я подготовил все необходимые материалы по Красавчику. Сегодня надо дать ответ…

— Позже! — рявкнул Мваунгве. — Я занят!

Лицо в сфере моргнуло и исчезло.

— Вы говорили о малом триумфе, баас Гракх? — как ни в чем не бывало, напомнил профессор.

— Да. Даю запись.

На свободном участке столешницы, сменив изображение пациентки, возник фрагмент городской площади. По ней колоннами маршировали гвардейцы в парадной форме десантников. Темно-синие брюки, белые кителя, тяжелые «Пульсары» в открытых кобурах. Береты набекрень, золоченые шнуры горят на солнце. Ордена, медали, знаки отличия — «За благородство помыслов», «Ветеран гвардии», «За заслуги в обеспечении национальной безопасности»…

В центре двигался открытый мобиль, где стоял во весь рост бравый легат. Бритую наголо голову вместо фуражки украшал венок из лавра. На заднем сиденьи разместился человек в цивильном костюме, серый и неприметный. Привстав, он что-то шептал триумфатору в ухо.

— Стойте!!!

Вопля не услышал никто. Ехал мобиль, стоял легат, десантура «рубила шаг». Профессор Мваунгве и Антоний Гракх следили за записью триумфа. Но над происходящим, запихивая его в «волшебный ящик», как повариха толкает в кадушку сбежавшее тесто, взмыл Лючано Борготта по прозвищу Тарталья — вспоминая себя, обретая личность.

Это стоило колоссального труда.

Если поначалу он сохранял волю, путешествуя во времени и пространстве, достраивая события на основе действий знакомых людей, то в последних случаях он терялся, словно ребенок — в дремучем лесу. Позже, возвращаясь в реальность, он помнил все до мельчайших подробностей. Но сам момент поиска…

Как огрызок флуктуации растворялся в нем, становясь верной, услужливой частью единого целого, так и Тарталья растворялся в эпизодах прошлого — чужое делалось своим! — без остатка.

Капля в волнах, лист в кроне.

Ситуация пугала бы, не будь она такой естественной. Нельзя ужаснуться, обнаружив, что ты дышишь, ходишь, жуешь ломтик сыра… Но Лючано хотел наблюдать за триумфом Гая лично — зритель с именем и биографией, ровня горилле-профессору и шефу охраны. Он не знал, откуда возникло это властное желание. И знать не хотел.

Управлять «волшебным ящиком» вручную оказалось гораздо труднее, чем, растворенному, плыть по течению.

— А теперь продолжим…

Парад сместился, частью уходя за край изображения. Возникли трибуны на поплавках-антигравах. На главной трибуне в окружении сенаторов стоял наместник Тит Макций Руф с дочерью. Юлия внимательно следила за триумфом. В ее позе крылось знакомое напряжение. Оскал хищника, белая, как снег, кожа; черные волосы разметались по плечам. Глаза помпилианки впились в легата, вознесенного ритмом марширующих колонн.

Точно так же, два года спустя, она будет смотреть на пророка Хосенидеса, реющего над толпой фанатиков.

Соперник посягнул на добычу пантеры!

Оператор дал крупный план: рука со скрюченными пальцами (на безымянном — кольцо с рубином) протянулась к мобилю триумфатора. Человек на заднем сиденьи вдруг перестал шептать, схватил легата за горло и впился ему в ухо зубами. Лавровый венок свалился под ноги гвардейцам. Спустя миг туда же полетел и обезумевший шептун.

Багровый, гневный Тумидус склонился к пульту управления мобилем. Автодрайвер отключился, машину несло боком. Колонны сбились с шага. Гвардия без видимых причин превращалась в толпу. Кое-кто из десантников пустился в пляс. Местами вспыхнули драки. Вокруг мобиля кружился хоровод, ничем не похожий на парад минутной давности.

А на трибуне царствовала фурия.

Центр сокрушительных вибраций.

Изображение дрогнуло, рассыпаясь на сотню невнятных фрагментов. Мелькнул, беззвучно отдавая приказы, наместник. Юлия стояла на коленях, истерически хохоча, и норовила поцеловать отца в бедро. Зеленые хламиды врачей окружили ее, скрыв от посторонних взглядов. Порядок на площади быстро восстанавливался. Гвардия приходила в чувство, строилась, подчиняясь приказам офицеров. Минута — и триумф продолжился.