Амбары, полные брошенных за ненадобностью грез. Поэтому сперва их хозяйство разрослось в погоне за идеалом фермы из фантазий Ниалла, а потом снова уменьшилось, когда животных, которых нельзя оставить одних на несколько дней, пришлось продать. Но они заменили их присненными версиями, которых не беспокоило одиночество.
Поездки стали вынужденной мерой, ведь семья Линч не хотела прекратить свое существование. Мор часто уезжала по работе с Боудиккой. Она говорила, что поездки помогают узнать, какие вещи пользуются спросом, подсмотреть идеи новых необычных безделушек, чтобы позже их приснить. Все это было ложью. Боудикка лишь хотела, чтобы она продолжала видеть сны, пронизанные тайной болью, и Мор прекрасно с этим справлялась.
Но…
Ронан.
Ронан.
Ронан.
Вот настоящая причина, по которой Мор уезжала. Диклан и Ронан подрастали, а Ниалл души не чаял в своих мальчиках. Он влюбился в них окончательно и бесповоротно, так что и представить не мог, что сможет так любить кого-то другого, даже Мор. Они были его сыновьями, он был их отцом, а вместе они были семьей. Он воспитывал их мужчинами по своему образу и подобию, и мальчики любили его за это.
А Мор любила только Диклана. Она никогда не смогла бы полюбить Ронана.
Ей так и не удалось увидеть в нем ребенка.
Для нее он навсегда остался им: Грейуореном.
К тому же ей больше не удавалось полноценно грезить о противоположном мире. Поскольку временами ей казалось, что она просит о еще одном Грейуорене. Еще, еще, еще.
Мир изменился до неузнаваемости, окончательно превратившись в хаос.
* * *
Однажды в летний полдень Ниалл наблюдал, как Мор снова грузит в машину вещи для очередной поездки, хотя она вернулась только накануне.
– Мне нужно уехать, – сказала она.
Обстоятельное заявление. Ниалл сразу понял, в чем тут дело.
– А как же Диклан? – начал он.
– Я больше так не могу, – ответила она. – Это сводит меня с ума. Я готова повеситься. Вдруг мы случайно сделаем это снова?
– Не сделаем, – сказал Ниалл.
– Что, если он нас заставит?
Ниалл посмотрел через двор на Диклана и Ронана, сидящих на траве. Старший изо всех сил пытался не смеяться, пока младший с возмущенным видом размахивал перед ним одуванчиком.
– Теперь он просто ребенок. Обычный маленький мальчик.
Мор сказала:
– Прошлой ночью он приснил утенка. Ему уже снятся живые грезы? Я свернула ему шею.
– Как-то раз мне тоже приснился утенок, – сказал Ниалл. – Свернешь шею и мне?
Она отмахнулась от его шутки.
– Он может приснить армию. Или целую толпу Грейуоренов.
– Ронан всего лишь мальчик, – сказал Ниалл. – Он ничего не помнит. Он знает только то, что мы ему говорим.
– Пусть так, но если о нем узнает Боудикка… – Мор покачала головой. – Они его используют. И будут пользоваться им, пока не придумают новые способы применения его силы и не уничтожат мир в придачу. Вряд ли они знают, как обращаться с такой силой. Это была ошибка. Огромная ошибка, но теперь уже слишком поздно.
Она знала, что если дело дойдет до решительных мер, Ниалл скорее помашет ей вслед, чем перережет горло Ронану, чтобы они смогли вернуться к прежней жизни.
А значит, все кончено. Грандиозный эксперимент в раю завершен.
Ниалл сказал:
– Ты будешь по мне скучать.
Мор молча смотрела на него. Она не возразила.
– Я могла бы забрать с собой Диклана, если так будет проще.
Ниалл покачал головой. С этим она тоже не стала спорить.
Он сказал:
– Я буду скучать по тебе.
Мор взглянула на Ронана с выражением, полным отвращения и страха.
– Лес поможет нам облегчить расставание. Если ты хочешь сохранить этому жизнь, Лес, другая сторона, могут сделать ее сносной. Знаешь, мы не должны скучать друг по другу. Мы должны все забыть.
В силу того, что Ниалл хорошо знал Мор и ее сновидения, он уже догадывался, о чем она думает. О Ниалле, который отправится с ней. И о Мор, которая останется здесь. И, возможно, еще о сумке для хранения старых воспоминаний, чтобы они никогда больше не повторяли подобного (не создавали бога, не влюблялись).
– Все это будет не по-настоящему, – сказал Ниалл, но его сердце разрывалось от боли, ведь он знал, что сделает все, о чем она попросит.
– Разве ты не видел? Наши грезы наяву, – сказала Мор. – Мы создаем реальность.
Пока они разговаривали, к ним подошел Ронан и теперь цеплялся за ногу Ниалла. Мор посмотрела на ребенка, но он спрятал лицо, уткнувшись в джинсу. Она отшлепала его из-за утенка, и малыш еще ее не простил.
Ниалл мягко положил ладонь на голову Ронана.
Потом посмотрел на Диклана, проверяя, достаточно ли он близко, чтобы слышать их разговор. Но мальчик увлеченно собирал оборванные одуванчики и складывал их в аккуратный ряд.
Итак, решение было принято.
После Лес исполнил их желание. Они просили его не словами, а скорее мыслями. Ниалл отправился в мир снов, потому что у него лучше получалось справляться с живыми грезами, а Мор появилась, чтобы уточнить их пожелания. Она попросила Лес помочь Ниаллу создать ее копию, но более нежную, чтобы Ниалл наконец почувствовал себя любимым. Ниалл же попросил Лес сделать свою копию моложе, совсем как тот Линч, с которым Мор сбежала из Ирландии.
И Лес дал им сумку, в которую они могли сложить свои воспоминания, любые, на их выбор.
Первым, что Ниалл отправил в сумку, стало воспоминание о дне, когда родился Диклан. Этот момент был настолько счастливым, что он боялся, его сердце не выдержит, если он и дальше будет его вспоминать.
Это воспоминание Мор положила в сумку не в первую очередь, но, в конце концов, оно тоже туда попало.
А начала она вот с чего:
Ронан.
Ронан.
Ронан.
38
– Я всегда думал, что ее любимчик – Ронан, – сказал Диклан.
Пожалуй, это было самое нелепое, что можно было сказать в данной ситуации.
Самый бессмысленный вывод из всех возможных.
Но он уже прозвучал.
Диклан и новый Фений не сдвинулись с места с начала их беседы. Фений все так же сидел на деревянном стуле, придвинутом к дивану. А Диклан расположился на диване, держа в руках переплетение воспоминаний. Новый Фений, с необычайным мастерством перебирая струны, доставал только нужные. А затем аккуратно привязывал их к Диклану, соблюдая хронологию событий с того момента, как Мор приехала в Амбары с сыном, до того дня, когда она покинула ферму без него.
Ниалл остался, выбрав Диклана, жизнь рядом с сыном, столько, сколько отмерено. И жизнь с Ронаном,