Читать интересную книгу Ошибочный адрес (сборник) - Клавдий Дербенев

Сейчас этот момент, момент последней встречи, ярко, во всех красках встал в ее памяти. Старик давно уже умолк, но немой вопрос «Узнала?» продолжал интересовать его. Об этом говорили глаза, пытливые, упорные.

Шухова глухо выдавила:

— Помню…

Она встала и, не оглядываясь, пошла из сквера.

Старик откинулся на спинку скамейки, запрокинул голову, подставляя лицо солнечным лучам, и тихо стал напевать, без конца повторяя одну и ту же пару строк.

Вечером, ко времени возвращения дочери с работы, Мыкалов появился возле ее дома. Ритмично меряя шагами тротуары, он то приближался к дому, то отдалялся. Скоро ему надоело двигаться. Он присел на приступок возле подъезда соседнего дома, трость положил на колени и замер. Незаметно Мыкалов уснул. Ему снилась его маленькая комнатка в Алма-Ате, тихие вечера, которые он проводил в ней, встречи с ласковой однорукой еврейкой, добровольно взявшей на себя заботу о его финансовых делах и личной жизни. Когда грусть о молодости и роскошной жизни все же озлобляла его и под крышей уютной квартиры еврейки, он искал уединения в своей пустой комнате…

Открыв глаза, Мыкалов по уменьшившемуся потоку прохожих догадался, что проспал порядочно. Он резво встал и, постукивая тростью, двинулся вперед. Он поругивал себя за сонливость, опасаясь, что дочку разгневает его позднее появление, тем более он не рассчитывал на приличный прием. Но откладывать свой визит он просто не желал.

— Кто здесь? — спросил голос дочери.

— Открой, это я.

Замок щелкнул, дверь приоткрылась.

— Ах, это вы, — передразнила Шухова, оглядывая старика. — Вытирайте ноги.

Он послушно зашаркал ногами о резину.

— Довольно, входите.

Мыкалов вошел, осмотрелся и повесил картуз на крючок вешалки.

— Долго тебя не было, — нерешительно начал он. Пригладив рукой волосы, поправил очки и продолжал: — Думал, не придешь совсем…

Шухова заперла дверь и прошла в комнату. Мыкалов потоптался в прихожей и, ссутулившись, вошел следом. Сел на стул около двери. Шухова сидела в кресле и наблюдала, за ним. Он заметил иронию в ее взгляде и разозлился.

— Отдельная квартирка?

— Изолированная, — в тон ему ответила Шухова.

«Ах, коза, издеваться над родичем».

— Помнишь, наш дом красовался на Юнкерской… Посмотрел вчера, там и следов от былого не осталось… Аж места, где домик стоял, определить не мог.

— Да, печально, в городе от вас ничего не осталось. Ни одного воспоминания… Печально. Я понимаю, вернуться в город юности, а оказаться у разбитого корыта — невесело… Не печальтесь, главное вы живы и здоровы, а остальное бог пошлет.

Мыкалов промолчал, Шухова порывисто выпрямилась, подошла к нему и наклонилась так близко, что Мыкалов увидел мелкие морщинки возле глаз, вдохнул аромат ее тела.

— Скажите, пожалуйста, а где, где то золото, которое вы унесли тогда?

Мыкалов опешил. Столь неожиданный вопрос поставил его в тупик, и, чтобы выиграть время, Мыкалов засмеялся длинно, азартно. Но глаз не отвел.

— Некрасиво учинять допрос… Если хочешь знать, за ним и приехал.

Шухова улыбнулась.

— Золото здесь?

— Было здесь. Сохранилось ли оно — вопрос. Годков накрутилось немало.

— Где вы его спрятали?

В ее голосе слышалось явное недоверие.

— В больничном саду зарыл, — буркнул Мыкалов.

Бурчанием он как бы подчеркивал: «Золото мое, а не твое, козочка».

Шухова торопливо пересекла комнату и вышла на балкон.

— Идите сюда, папаша.

Мыкалов подчинился. Дочь рукой указала на широкий проспект, сияющий пунктирами огней.

— Там?

— Надо полагать, городской вал проходил здесь?

— Проходил здесь. Вы тоже раньше частенько хаживали тут, должны знать.

— Сад не изничтожили?

— Нет, в нем теперь детский парк нашего завода.

— Что, если оно на месте? Зарывал я глубоко, — бодро проговорил Мыкалов.

Он сам теперь почти верил в эту ложь и радовался неожиданно представившейся возможности быть около дочери, выполнить то, зачем прибыл. Его удивил и в то же время обрадовал интерес дочери к золоту. «Кровное все же взяло верх», — подумал он не без приятного удовольствия.

— Люда, ты не бойся меня. Я просто несчастный человек, пусть нехороший в моральном отношении… Я не из тюрьмы явился или еще что там. Нет! Документы чистые. Я много работал, трудом крепил Советскую власть… Жизнь моя как радуга, вся из полос невзгод и лишений.

Неувязка вот с именем… Я теперь Иван Сидорович Степкин…

Шухова рассмеялась.

— Уверяю тебя, все законно.

— Я помню, у вас было родимое пятно на руке. Где оно?

Мыкалов содрогнулся; благословляя темноту, он опять засмеялся.

— Совестно, доченька, признаться на склоне дней… В двадцать пятом году влюбился в одну особу… У нее в Москве был частный косметический кабинет, и вот она сделала мне так, что пятно пропало.

— Хорошо, пусть так, папаша. Завтра я устрою вас на работу в парк ночным сторожем. Ясно? И ночью не спать там…

Мыкалов облегченно вздохнул. Слова дочери открывали ему простор в действиях.

— Смотрю я на тебя и думаю, как трудно жить на белом свете крашеной…

— Как крашеной?

— Чего тут не понимать! На заводе, при людях, ты как настоящая коммунистка, а нутро самое буржуйское. Золота буржуйского жаждешь…

— Хочу! Я его на детские дома пожертвую.

— Полно, доченька, не чуди! Ты — да пожертвуешь! Ты в нашу породу ударилась. Бабушка Анфиса, покойница, страсть жадна до золота была…

— Вас могут узнать в городе.

— А я не боюсь. Чего мне опасаться? Что я, преступник? Другое дело, что я для тебя и твоего супруга неудобство могу представлять своей персоной. Но и то, какое неудобство? Просто как бы тень от луны. Я вас понимаю. Ты не смотри, что я старый. Вот ты марксизм, надо полагать, изучаешь и должна знать, что так называемый биологический подход к людям давно осужден. Известно, что сын за отца не отвечает, а тем паче дочь…

— Довольно, папаша, пора спать.

— Я не против. Будь добра, разреши лечь на кухне. По ночам я много курю…

— Пожалуйста.

Шухова ушла в комнату. Мыкалов перекрестился и поплелся за ней.

Он долго не мог уснуть. Открыл окно, взобрался на подоконник, расколол и съел один орех, больше не хотелось; курить он и не собирался. Потом неожиданно уснул и тотчас проснулся, увидев себя падающим из окна.

— Скорей бы домой, — прошептал он и досадливо сплюнул наружу.

Дочь не обманула. На другой день по ее рекомендации Мыкалов был принят в парк на временную работу ночным сторожем.

Мыкалов с ехидством подумал: «Если моя козочка так обрадовалась золоту, то для видимости придется поковырять землю. Буду ломать комедию!»

Из конторы парка Мыкалов пошел на квартиру дочери: Людмила оставила ему ключ перед уходом на работу. Заглянув во все углы, он удостоверился в одиночестве, разделся до трусов и приступил к поискам.

Время летело безрезультатно. Присаживаясь отдохнуть на диван или на стул, Мыкалов вытирал вспотевшее лицо и ворчливо приговаривал:

— Черти! Ничего, видать, дома не держат… Проклятый Крошкин, тебя бы на мое место.

Внимание привлек стоявший у окна письменный стол. Мыкалов уже обшарил его, перебрал все конспекты по истории партии, осмотрел содержимое двух ящиков. Оставался один нижний, закрытый на замок.

Кряхтя, Мыкалов опустился у стола на колени, подергал за скобу ящика. Ищущим взглядом осмотрел поверхность стола. Заметив металлический блеск в одной из книг, лежавших стопкой, Мыкалов, жадно схватил книгу: в ней оказался ключ. Запомнив страницу книги, он отбросил ее и трясущейся рукой стал примерять ключ к замочной скважине. Щелкнул замок, и Мыкалов выдвинул ящик, доверху наполненный старыми газетами. Он выбросил на пол газеты. На дне ящика лежала толстая тетрадь в сером матерчатом переплете. Он схватил ее. На правом листе было старательно написано черными, с рыжеватым оттенком, чернилами:

«Дневник Лебедева Василия Ивановича. Начат в городе Ярополье 21 июля 1918 года».

Мыкалов улегся на диван и стал перелистывать тетрадь. Она была пронумерована от первой до двести семьдесят второй страницы.

«Нет ли тут чего важного?» — подумал Мыкалов, загоревшись интересом разведчика. В первой записи он прочитал:

«Сегодня покончено в городе с белогвардейцами! Подлые гады, укрепившись на высоких церковных колокольнях Серафимовского монастыря и других церквей, поливали пулеметным огнем наши рабочие районы.

Есть над чем подумать! Есть о чем говорить на митингах! Рабочие Заречного района оказались героями. Сколько их откликнулось на зов большевиков и взялось за оружие! Тут были ткачи, металлисты и наши железнодорожники из депо. Некоторые из них погибли смертью храбрых.

22 июля 1918 года. Сегодня девчушке стало лучше. Может, выживет. Ну и пусть живет! Станет у меня трое детей. Ничего, прокормимся».