Чтобы разглядеть их получше, один убавил шагу, другой прибавил, третий завел разговор:
— Вы, товарищи, откуда, какие?
Собралась толпа. Ксандра охотно, даже с гордостью рассказывала, что они из Лапландии, она — русская, Колян — настоящий лопарь. Там было очень интересно: однажды она чуть-чуть не утонула, в другой раз заблудилась и чуть-чуть не умерла с голоду. Колян угрюмо молчал: он и сам не любил болтать, не любил и чужую болтовню.
Так и шли в толпе. Иногда шутя, иногда всерьез Коляна принимали за медвежонка:
— Глянь, глянь: настоящий.
Это его не обижало, наоборот, веселило: в Лапландии медведь ставится рядом с оленем, олень — зверь самый любимый, а медведь — зверь самый уважаемый.
Насладившись рассказами про Лапландию и про себя, Ксандра стала скупей на них. Любопытные чувствовали это и уже не донимали сильно. Ксандра занялась просвещением Коляна — повела его по «Путеводителю», который купила на вокзале. Показывала соборы, дворцы, музеи, памятники. Колян глядел и слушал внимательно. Ходили и ездили четыре дня. Вдруг Колян сказал:
— Не надо, Ксандра. В Лапландии есть камни, горы больше этих. — Соборы, дворцы, памятники были для него только камнями.
— А что тебе надо?
— Домой. Здесь тесно.
— Тесно в таком большом городе?
Да, ему было тесно и ходить, и ездить, и дышать, и глядеть.
— А в тупе, в куваксе не тесно? — удивилась Ксандра.
— Рядом вся Лапландия, все небо.
— Здесь тоже есть небо.
— Плохое, узкое. Я люблю широко видеть.
— Тебе, значит, ничегошеньки не нравится?
— Дорога нравится. Ты приехала — хорошо. Я приехал, уехал — хорошо.
Ксандра уговорила его посмотреть зоологический парк. Быть может, через него Колян помирится с городом. В зоопарке он оживился, особенно у клетки с медведями. Поговорил с ними. Ласково, называя их по-лопарски «талла», «таллушка», угостил печеньем, которое продавалось поблизости. Потом спросил у служителя, есть ли олени.
— Да, конечно.
Увидев оленя, Колян прибавил шагу, весь напружинился, стал таким, когда бросал аркан, а подойдя к загородке, с ходу перемахнул через нее. Безрогий, лохматый, линяющий олень прянул в угол. Колян бесстрашно подскочил к нему и обнял за шею.
— Убьет! Вернись! — кричала Ксандра.
Удивленно, встревоженно гудел народ. А Колян и олень стояли рядом: человек ласково, дружески гладил зверя, а зверь нюхал родной запах его одежды.
Появился служитель и оборвал свидание. Колян решительно наладился к выходу, ему стало еще тесней, хотя в зоопарке было значительно просторней, чем на улицах города.
Шел быстро. Ксандра едва успевала за ним. Глядел только себе под ноги, ни птичий грай, ни звериный рев не привлекали его. Шел и думал: «Надо домой. Что я здесь, без оленей, без тундры? Олень в клетке. Медведь, обутый в капкан». Он схватил Черную Кисточку, которая крутилась у его ног, приподнял, заглянул в глаза и спросил: домой? В блеске счастливых собачьих глаз был ответ: домой, домой!
Колян попросил Катерину Павловну рассказать, как достают билеты на железную дорогу.
— Это зачем тебе?
— Поеду.
— Я уже заказала.
— Поеду домой.
Луговы всполошились:
— Почему? Что случилось?
— Тесно здесь, тесно, — твердил Колян.
Этому никто не хотел верить, все только удивлялись: такому маленькому тесно в таком большом городе! Тут что-то не так. Начали уговаривать, чтобы не скрытничал. Катерина Павловна подумала, что Колян недоволен платой: они пока что не давали ему денег, а только кормили, одевали, обували. Она принесла деньги. Он отстранил их так решительно, что набиваться дальше значило оскорбить его.
На всех легло тяжелое непонимание. Не имея своих слов рассеять его, Колян вызвался рассказать на прощание сказку:
— Один молодой лопарь воевал за русского царя, помог ему побить всех врагов. Царь решил наградить его, взял за руку и повел по своим хоромам. Ведет и говорит:
«Бери что хочешь!»
Обошли все хоромы, а лопарь ничего не выбрал. Тогда царь обул, одел его по-царски и позвал на свой пир. Угощает и говорит:
«Хочешь, живи у меня!»
Угостился лопарь, начал благодарить и прощаться:
«Спасибо за угощенье, за привет! Я пойду, стану дома жить, рыбу ловить, диких оленей промышлять, сказки слушать, сам сказки сказывать».
Сильно удивился царь: не видывал, не слыхивал такого. А лопарь ему еще сказывает:
«Спору нет, хороши, светлы, красивы твои хоромы, а Лапландия еще лучше. Наши горы больше твоих дворцов, наше небо выше твоих потолков, наше солнце, луна, звезды, северные сияния ярче твоих ламп. Свою Лапландию ни на что не променяю! И обужу-одежу свою не променяю. Твоя одежа-обужа тяжелая, жесткая, совсем не гнется: слишком много на ней золота, жемчуга, самоцветов. Куда лучше моя мягкая меховая малица и тоборки».
«Возьми хоть что-нибудь, не обижай меня! — стал уговаривать царь. — Вот бочонок золота. На плечи, на ноги надевать его не надо, не помешает».
Взял лопарь золото, привез домой. Думал, думал, на что потратить, — ничего не придумал и утопил в озере, чтобы бочонок не валялся в тупе, не путался под ногами. Все лопари знают, где лежит золото, соберутся и начнут говорить, что лучше сделать с ним. Пока ничего не придумали нового. Оленей водят сами, рыбу ловят сами, зверя, птицу бьют сами, обужу-одежу шьют сами. Совсем не нужно золото, пускай лежит в озере!
— Ни один лопарь не будет жить в городе, — добавил Колян от себя.
— Почему?
— Лопарь не может без оленя, олень не может без ягеля, а ягель не растет в городе.
— А в зоопарке живут без ягеля. Ты сам видел, — напомнила Ксандра.
— Плохо живут, скоро умирают.
— Откуда знаешь? Ты ни с кем не разговаривал, — удивлялась и уже начинала сердиться Ксандра.
— Разговаривал. Сам олень сказал мне: «Скоро умру».
— Выдумываешь. Олени не умеют говорить.
— Глазами сказал. В глазах у него смерть.
— Ты хотел учиться, далее писать книгу, — напомнила Ксандра.
— Буду учиться там. Все — там, дома.
Колян был непобедим. Его перестали уговаривать, а взялись снаряжать в обратную дорогу, на трудную и убогую лапландскую жизнь. Этим горячо занимались все: и Ксандра, и Катерина Павловна, и Сергей Петрович. Накупили Коляну учебников за всю начальную школу, книг для чтения, всякой бумаги, карандашей, ручек, перьев, чернильных порошков, кроме того разного белья, мыла… Хозяйственное добро уложили в чемодан, а школьное — в ученический ранец. Потом все снялись у моментального фотографа.
Колян и Черная Кисточка уехали из Петрограда раньше Луговых: на холодный, бесхлебный лапландский север не было большого движения. Прощаясь с ними, Ксандра сильно плакала. В последнюю минуту сделала на «Путеводителе» надпись: «Не забывай нас!» — и отдала его, закапанный слезами, Коляну.
Катерина Павловна все наставляла:
— Учись, Коляш-Колянчик, учись, голубчик! У тебя светлая головка.
Сергей Петрович подарил ему на память свои гусли:
— Вот тебе и на грусть и на радость! Они всегда хороши.
Часть вторая
1
Железнодорожные вагоны еще делились на классы: первый, второй, третий. Колян ехал в третьем. Второй, тем более первый были не по карману ни ему, ни Луговым. Там ехали богатые. Сперва Колян еле втиснулся в плотно набитый общий вагон, а потом в пути нашлись добрые люди и дали ему место на полке. Было тесно, зато у окна. И Колян как прилип к окну, так и не отлипал от него, даже спал в том же положении.
Навстречу плыли зеленые равнины вперемежку с озерами и лесами. Везде были раскиданы кем-то камни-валуны. Дальше равнины пошли на нет, вместо них пучились горы. Озер, лесов, валунов стало больше.
Коляну вспоминались рассказы Ксандры и Катерины Павловны о древнем леднике, о стертых им горных вершинах, о разбросанных широко камнях, и эти рассказы становились все убедительней, все сильней теснили веру Коляна в окаменелых людей, зверей, духов.
Иногда он брал гусли и тихонько наигрывал. Под музыку складывалась песня:
Лапландия — красивая страна.Лапландия любимая моя.Другой Лапландии нигде не вижу.У ней глаза из голубых озер.На голове растет высокий лес.Внизу гуляют бойкие олени.Вверху всегда кружатся птицы.И солнце светит в полуночный час.Прекраснейшая из всех, Лапландия моя!
В Хибинах, выйдя из вагона, Колян огляделся, нет ли кого знакомых, и заметил Авдона. И тот заметил его. Сошлись.
— Однако, ты скоро вернулся. Что так? — спросил Авдон.
— По тебе соскучился, — ответил Колян, посмеиваясь.
Даже глуповатый Авдон понял, что Колян отговаривается, скрывает правду. Колян не то чтобы скрывал — он не знал, как ответить. Бранить Петроград не хотел. Пораздумав в дороге, он решил, что в городе не всем тесно, плохо. Будь иначе — не набралось бы в него столько народу. И сам выглядеть наподобие грудного младенца — ишь какой тоскливый! — тоже не хотел.