Двое других обошли повозку, и тут же один на лету оторвал вознице голову, а второй секундой позже перекусил еще не успевшее упасть тело пополам. Калкин заметил:
— Темп жизни здесь гораздо выше, чем в нашем мире. Даже растения тут жесткие, с прочными корнями и стебли их так просто из земли не вырвешь. Хищников Косриди ты уже видел своими глазами, а то бы не поверил, но и их предполагаемые жертвы окажут такое сопротивление, какое нашим охотникам и не снилось. Представь себе кролика с зубами как пила и с нравом росомахи. Люди, разумеется, ведут себя в том же духе.
— Почему никто не помог опоздавшему? — спросил Каспар.
— Помощь дасати оказывают только тогда, когда им это удобно. Родственник, может быть, попытался бы сбросить несчастному веревку, будь у него на это время, близкий друг пообещал бы передать семье последнее «прощай», знакомый не стал бы смеяться, глядя на него сверху, а подождал бы, пока заркисы не прикончат его.
И действительно, Каспар обратил внимание, что на стене все радостно смеются, как будто присутствуют на забавном представлении.
— Им это кажется смешным?
— Другие правила, Каспар, другие правила. — Каспар заметил, что при этих словах обычная улыбка Калкина погасла. — Эти существа находят забавной боль. Они с удовольствием наблюдают за мучением и страданием.
— Я видел в Кеше подобные игры, — сказал Каспар. — Я видел, как люди дрались до смерти, но там зрители подбадривали противников, а не смеялись. Там это было… соревнованием.
— А здесь развлекаются видом страданий. Здесь слабых убирают, словно болезненные наросты с тела расы; прояви слабость — тебя уничтожат, будь сильным — ты будешь уничтожать других. В Косриди договариваются только люди приблизительно равной силы, потому что если одна из сторон сильнее, она просто забирает себе все, что ей хочется. Слабым остается только искать покровителя, чтобы он защищал их в обмен на услужение. Убийства — обычное дело, милосердие же неведомо и невозможно. То, что хотя бы отдаленно напоминает доброту, можно встретить только среди членов одной семьи, но если ты найдешь чужого ребенка без присмотра, то убьешь его немедленно, потому что однажды этот ребенок вырастет и станет угрозой тебе и твоим детям. Своего же ребенка ты кормишь и воспитываешь в нем чувство долга и верности родителям, так как иначе он просто выгонит тебя из дома, когда повзрослеет. Семья дает тебе власть, физическую силу, навыки в магии и покровительство богов. Кстати, боги здесь столь же неколебимы и суровы, как и люди, поклоняющиеся им.
Слушая рассказ Калкина, Каспар продолжал разглядывать чужой мир, расстилающийся перед ним, и в какой-то момент понял, что нигде не видно детей. Должно быть, они прячутся по домам, сидят под защитой матерей и ждут того времени, когда смогут защитить себя сами.
— Жестокий мир… — прошептал он.
— Другие правила, — повторил Калкин. Миг — и оба они очутились в другом месте.
— Правитель, Карана, обходит на рассвете свои войска, — пояснил Калкин.
Каспар увидел под собой, на самом высоком холме в городе, что-то вроде дворца. Как ни привычен был герцог к великолепию замков и цитаделей, этот дворец поразил его своими масштабами. Он один, без прилегающих строений и укреплений, размерами превышал всю цитадель Опардума в полтора раза, а центральный двор был не менее четверти мили в ширину и столько же — в длину.
Калкин указал на балкон, с которого свисало тяжелое красное знамя с изображенным на нем черным символом в кольце мечей. Рядом со знаменем стояло существо, похожее на остальных дасати, но державшееся властно и величаво. За ним суетилось несколько женских особей, и Каспар предположил, что по Местным стандартам они наверняка писаные красавицы, раз вырядились в более яркие и гораздо более открытые на ряды, чем простые женщины на улицах города. На правителе был красный плащ с чем-то вроде белой меховой оторочки по воротнику, под плащом виднелся черный доспех с золотыми полосками, точно такой, как у Талноя.
Под балконом маршем двигались тысячи закованных в латы фигур. Били барабаны, гудели трубы, задавая темп и создавая боевой настрой.
— Это все Талнои? — спросил Каспар.
— Да, — ответил Калкин. — Они рабы Караны и убьют по его приказу кого угодно. Они завоевали множество народов и миров. Внутри каждого из них живет душа убитого дасати.
— То, что я здесь вижу, — это полный хаос. Как они поддерживают порядок?
— Так же как поддерживает порядок колония муравьев или пчелиный рой. Они инстинктивно знают, кто что должен делать, и не беспокоятся о судьбе отдельной особи. Если у кого-то из них хватит ума или силы убить Карану, то такой дасати сменит павшего правителя, и все будут чествовать его, так как он доказал свое превосходство над бывшим военачальником, а значит, сможет лучше защитить своих вассалов.
И снова бывший герцог и бог перенеслись в другое место, более жаркое, как сразу почувствовал Каспар, чем предыдущие.
— Мы на другом континенте, — не заставил ждать пояснений Калкин. — Тут сейчас вторая половина дня. Под нами ты видишь местные «игрища».
Каспар посмотрел вниз: огромный стадион, по крайней мере в три раза превышающий стадион в Кеше, заполняли дасати. По самым приблизительным подсчетам их было около двухсот тысяч.
Арена стадиона разделялась на несколько секторов, в каждом из которых вершилось немыслимое.
В одном создание, похожее на слона с крокодиловой кожей, но без хобота и с мордой ленивца медленно ходило по кругу, давя гигантскими ногами прикованных к полу людей.
В другом живых людей поджигали и отпускали, они принимались бегать, ничего не соображая от боли, пока не падали, пожираемые пламенем.
Куда бы ни обратил взгляд Каспар, повсюду он видел боль и страдания, зрители же от всего этого были в полном восторге. Они хохотали, кричали, визжали, а некоторые пары возбудились настолько, что стали совокупляться прямо между рядами сидений, не обращая внимания на окружающих.
Один дасати — мужчина, чтобы лучше видеть, как стая мелких собакоподобных тварей рвет человека на части, перегнулся через барьер ограждения. Сосед любопытного дасати поднялся и ногой толкнул увлеченного зрителя в спину. Тот упал на арену, прямо в разинутые пасти тварей. Все, кто это видел, схватились за бока в приступе безудержного хохота.
— Самас прав, — сказал Каспар. — Зло — это безумие.
Наконец они снова вернулись в павильон. Перед ними возникли два синих кресла, и Каспар, больше не удивляясь, тяжело опустился на сиденье.
— Зачем ты мне все это показал?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});