Путь к самосознанию тернист, и пути Господни неисповедимы.
Мы на этом пути не пропускаем ни одной выбоины, ни одной колючки, ни одной пропасти. Даже на фоне относительного благополучия мы будто специально выискиваем прорехи, словно опасаясь впасть в дремоту. И на всём пути — взбадривающие внутренние сражения с колоссальными потерями и не меньшими прозрениями, отражёнными в творениях наших мастеров Слова, непревзойдённых исследователей человеческих душ, совершавших свои открытия в отчаянных метаниях между низменным и высоким, в блужданиях по дебрям, в которые до них редко кто рисковал забираться.
Каковы эти русские, а? — видят нас насквозь; мы-то все драпируем: дырка — мы туда цветочек, бедность — мы ее позолотим да прикроем бархатом… — а их не проведешь.
Во всех великих русских писателях мы обнаруживаем черты святости — если сочувствие к чужим страданиям, любовь к ближнему, стремление достичь цели, достойной самых строгих требований духа, составляют святость…
Вирджиния Вулф
* * *
Эти духовно-культурные пласты не только не истощены, но даже и не освоены как до́лжно бы. Западные народы хоть и ценят отвагу наших классиков, проложивших тропы через зыбкие засасывающие топи человеческих страстей, но не слишком соотносят результаты этих изысканий с собою, скорее приписывая их тёмной, загадочной, неизведанной славянской душе. Дескать, любопытно всё это, интересно, глубоко, но к нам вряд ли имеет отношение. Нам же самим в наших нескончаемых социальных невзгодах и экспериментах недосуг по-настоящему, по сути разобраться в богатейшем нашем наследии. Скользя по верхам, ужимая до минимума гуманитарные программы просвещения, оставляя право и привилегию вникать в детали культурологам и словесникам, стремясь догнать Запад по части технических достижений, мы совершаем грубейшую ошибку, упускаем предоставляемую нам возможность продвинуться в самопознании.
В чрезвычайно малой степени мы учитываем и опыт падения в тоталитаризм и посттоталитарную разруху. Скрупулезно исследуя детали политических игр, преступлений, предательств, выставляя оценки за те или иные деяния, противоборствуя с ушедшим днём, мы избегаем глубокого анализа тех дефектов, провалов в сознании народа, которые являются фоном и почвой для подобного драматического и трагического развития событий, а значит нам ещё предстоит достичь дна, чтобы обрести правильное ви́дение нашей истории и подлинных причин надвигающейся мировой катастрофы.
Одно несомненно: сила и глубина страданий, связанных и с чрезвычайно мощным и усиливающимся внешним давлением, и с внутренними борениями духа, вечно жаждущего установления царства справедливости на земле, гораздо быстрее, чем кого-либо другого, приближает нас к утрате иллюзий в отношении самих себя и обретению полноты знания о себе и о мире. Этому несомненно способствуют обнажённость, открытость, восприимчивость нашего национального характера, которые не являются достоинством или изъяном, а просто обусловлены исторически (точнее, Волей Божественной).
Всё, что происходило с Россией в течение столетий, словно охраняло её от слишком жёсткой детерминированности сознания. Как только оно начинало обрастать коркой безусловных канонов и установлений, внешние или внутренние бури взламывали её. Если сознание большинства западных народов пока удерживается в силовом поле уже давно условного Христианства и незыблемой веры в Интеллектуально-Технологический прогресс, если стоящая особняком махина Китая цементируется Конфуцианством, своеобразие Японии остаётся почти незыблемым благодаря островному положению и приверженности традициям, если стержнем сознания американцев является несокрушимая вера их исключительность, то мы — совершенно не случайно — никак не можем изобрести национальную идею. Нам тесно в объективной реальности материального мира. Выскальзывая из неё, мы — от Иванушки-дурачка и деревенских мужиков на завалинках до философов, впитавших основы человеческого Знания, — устремляемся в своих помыслах в заоблачные выси, в наднациональное пространство. Сила и беспокойство Духа подобно ракетному двигателю выталкивают нас за пределы самих себя и окружающей действительности. Отсюда — космизм нашей музыки, живописи, литературы, науки, то есть космизм чувства и мысли.
Нам тесно внутри царизма, социализма, даже христианства. В норках технологизированного мира нас утомляет суета Прогресса. Во всём, что помещено в жёсткие рамки, мы не находим Полной Истины и часто предпочитаем валять дурака или мечтать о несбыточном. Как говорил Михаил Задорнов, у нас много сил, но все они направлены в разные стороны — нет единого вектора, а потому равнодействующая часто равна нулю. Обломов — не классический русский лентяй-ретроград, а страдалец такой неопределившейся силы. Возможно, он нутром чувствовал, куда заведёт прогресс, и предпочитал не суетиться. Чтобы проявилась наша мощь, нам нужен универсальный смысловой вектор.
Не находя вовне ответов на свои мучительные вопросы, мы погружаемся в собственные глубины, и действительно нет литературы, кроме русской, которая так ярко, точно, полно живописала бы тончайшие нюансы человеческих чувств. Как сквозь увеличительное стекло, мы видим в ней ту особенность русской натуры, которая не сравнима ни с английской чопорностью, ни с французским аристократизмом, ни с немецкой сдержанностью, ни с улыбчивой приветливостью японцев, ни с бурным темпераментом итальянцев. Это некая бесшабашность, неистовость в любви и ненависти, радости и тоске, преданности и отвержении, греховности и святости. Буйная головушка, сорвиголова, удаль молодецкая, русская вольница — это про нас. «Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет» — это тоже про нас.
Если западный человек, убеждённый в своей самодостаточности, в своём неотъемлемом праве на комфортное бытие и привычно испытывающий выраженное в той или иной степени чувство превосходства по отношению к другим, если он, сталкиваясь с симптомами своего духовного нездоровья и бессмысленности своего существования, как правило, предпочтёт не углубляться в проблему и приписать происхождение недуга внешним обстоятельствам, мы, более обращённые взглядом вовнутрь, в зоне испытаний ощущаем под собой бездну собственного сознания. Вот почему нам доступнее понимание, что все искусы современного безумного мира — лишь инструменты для препарирования нашей сущности.
Поразительная, многим кажущаяся непостижимой, контрастность, совмещение всего со всем — с одной стороны, убедительное свидетельство и подтверждение того, что человек — это космос, вместилище всех энергий и всех возможностей. С другой стороны, столь яркое проявление всех, в том числе и абсолютно противоположных, качеств в одном народе, а нередко и в одном человеке возможно только при той степени открытости души, которая свойственна русским — не русским по национальности, а представителям общности народов России, безусловно хранящих национальные черты, но имеющих единый для России код.
Неопределимость, неуловимость — вот что иные называют загадкой русской души. Какие мы? Безмерно талантливые, питающие своими дарованиями полмира или тупые до анекдотичности неумехи, щедрые или мелочные, сложные или примитивные, благородные или опустившиеся до свинства? Что нам подвластно, а что недоступно? Мы разные, всякие, такие, как наша Россия, по многомерности, наполненности, контрастности, необъятности, духовной насыщенности — единственная на Земле. Над ней сходятся,