— Да тише ты, — рявкнула на подругу Зорька.
Но опаздывавшая, как будто и не слышала, пёрла напролом вперёд, как корабль под парусом на полном ходу, продолжая создавать волны и только уцепившись за плавающий ушат руками и опять чуть его не опрокинувши, остановилась, тяжело дыша аж с голосовым присвистом.
— Хватай ковш, дура, — зашипела на неё Краснушка, — вон уж краешек солнца показался.
И тут закипела работа. Девки пригибались к поверхности плавно текущей реки, так что груди под рубахами ныряли в холодную воду и всматриваясь в отражение, ловили восходящий диск светила в ковш, как бы зачерпывая его вместе с водой. Вылив пойманное в плавающий ушат, опять мочили груди, вылавливая очередное отражение. Зорьку уже колотило от холода. Дрожало всё тело, но почему-то особенно руки и ноги, к тому же руки уже замёрзли настолько, что еле ковш удерживали. Она то и дело поглядывала внутрь ушата, но тот, как назло набирался очень медленно. Ещё нырнув пузом несколько раз, она поняла, что больше не сможет. Если задержится в реке ещё чуть-чуть, то попросту околеет.
— Всё, кончай, — сказала она с явной дрожью в голосе, разжимая практически уже не послушные челюсти, которые только разомкнувшись, тут же начали стучать зубами.
Никто не стал возражать. Все дружно покидали ковши в кадку и потащили её к берегу. Зорька посмотрела на Елейку, идущую рядом и от испуга аж вздрогнула. Это была не Елейка. Это была Смерть ходячая. Лицо без единой кровинки. С синей, аж до черноты полоской губ. С остекленевшими, ледяными глазами и в предобморочном состоянии. Она передвигалась, не толкая ушат, а держась за него обоими руками, схватившись мёртвой хваткой уже побелевшими пальцами. Она давно бы уже запросилась на берег, но замёрзла так, что даже «кыш» сказать была не в состоянии. Дотащив наполненную чуть больше половины кадку до мелководья, они брякнули её на песчаное дно реки и выскочили на берег. Правда выскочили не все. Елейку пришлось сначала отцеплять от края кадки, а затем под руки выволакивать. Но тут оказалось, что в воде было ещё тепло! Утренний бриз схватил Зорьку за все внутренности ледяной хваткой. По крайней мере ей так показалось. Зубы застучали так, что голова задёргалась, от чего она никак не могла собрать глаза в кучу и сфокусировать их на чём-нибудь. Зорька обхватила себя руками и запрыгала на месте, пытаясь согреться, но мокрая рубаха прилипла к коже и высасывала последнее тепло из окоченевшего тела.
Она не раздумывая скинула её и принялась растирать посиневшие и плохо уже чувствующие конечности. Девки последовали её примеру. Ругнувшись что-то невнятное себе под нос, Зорька кинулась искать свою верхнюю рубаху, которая, она точно знала, была ещё сухой. Быстро, резкими, дёрганными движениями, кое-как натянула найденную одежду и принялась опять прыгать. Через какое-то время холод начал постепенно отступать.
— Надо было хоть костёр развести, — пробурчала Малхушка, которая в воде была между прочем меньше всех.
— Ага. Все мы умные задним умом, — огрызнулась Зорька.
Четыре охватившие себя руками кутырки, прыгали на берегу, то и дело что-то обидно выговаривая себе под нос и тявкая друг на друга, как обиженные жизнью лисята. Ну кто бы мог подумать, видя эту идиотскую картину со стороны, что четыре замёрзшие пигалицы, так Славу свою повышают и мечтают, что все мужики при их виде будут падать в любовном оцепенении и ползти, протирая колени с протянутыми к ним руками и при этом плакать от умиления слезами с кулак, выпрашивая, как подачку, хоть капельку их божественного внимания. Четыре дурёхи скакали так до тех пор, пока Краснушка не разразилась душераздирающим визгом, смотря куда-то на реку. У Зорьки аж сердце в пятки упало. Она резко перестала прыгать и с ужасом зыркнула на рябь реки. Зорька почему-то была уверена, что Краснушка увидела водяную нежить, притом, как минимум их Матёрую большуху от одного взгляда которой быть ей молодой и красивой бледно-синей помирашкой. Но обрыскав взглядом пустую реку, шёпотом, но уже со страхом, не отдавая себе отчёт и забыв про холод, быстро спросила, продолжая выпученными глазами отыскивать водяную погибель:
— Где?
— А я откуда знаю? Нету, — ответила ей визгля, показывая на реку рукой.
— А раз нету, чё визжишь, дура?
— А кого нету? — вмешалась в диалог Малхушка.
— Кадки нету, — заорала на неё паникёрша.
Только тут Зорька поняла по поводу чего весь переполох. Пока они, как четыре взбесившиеся козы, скакали на песочке, ушат благополучно уплыл вниз по течению. Все кинулись обратно в ледяную воду, задирая подолы рубах по самое горло.
Кадка уплыла не далеко, так как плыла рывками, постоянно цепляясь за дно реки и водоросли. Отважная четвёрка её поймала и притащила на прежнее место, только на этот раз вытащив ушат на берег, притом вытаскивали волоком, оставляя в прибрежном песке огромную канаву. И тут похоже все задались одним и тем же вопросом: «И как мы её потащим?»
— Ничё, — тут же ответила им заводила на их немой вопрос, — зато согреемся.
Малхушка улыбнулась, Краснушка хмыкнула, Елейка никак не отреагировала, тупо уставившись в кадку.
— Так девоньки, — начала командовать Зорька, — Елейка с Краснушкой по бокам, Малхушка, как самая здоровая, впереди, я сзади. Берём за дно, несём вон к той берёзе, к развилке.
Место куда надо было доставить этот ушат было не далеко и ста простых шагов не будет. Вон она, одинокая старая берёза на поляне стоит, а перед ней как раз и развилка тропы. Нести всего нечего, да и берег пологий, в гору лезть не придётся. Но девки поглядывая то друг на друга, то на кадку неподъёмную, явно сомневались в своих способностях. Елейка, продолжавшая тупо смотреть на воду в кадке, вдруг подняла жалостливые глазки на Зорьку и выдала:
— Может отчерпаем, малёк? Легче тащить будет.
— Я те отчерпаю, — тут же прекратила её панические измышления до всего жадная Малхушка и указывая большим пальцем себе за спину, приговорила, — там, каждая капля нужна будет. Ещё мало набрали, как бы хватило на всех.
Елейка обречённо понурила голову, понимая, что приговор окончательный и её здравое предложение единогласно похоронено.
— Так, хватит разговоров, — поставила точку в колебаниях неуверенности командирша, — глаза пугливы, а ручки шаловливы.
С этими словами она попыталась просунуть пальцы под ушат, но тут же догадалась, что не плохо бы было подкопать под неё сначала, чтоб удобнее было браться.
— Подкапывайте песок, чтоб удобней ухватиться.
Все четыре кутырки начали, каждая со своей стороны, рыть мокрый песок. Наконец, все подкопы были завершены и Зорька заговорщицки, поглядывая на подруг, распорядилась:
— Воду несём молча. Не единого звука.
— Может воды в рот набрать, — предложила Краснушка, — с гарантией, вроде как.
— Точно, — тут же поддержала её Зорька, — всем набрать в рот воды.
Сказано сделано. С огромным трудом кадку приподняли, но, когда Малхушка стала перехватываться, чтобы взять её за спиной, из уст Зорьки с Краснушкой послышалась матерные осколки слов в носовом исполнении. Только Елейка стояла молча, выпучив глаза и зачем-то надув щёки. Вода в кадке колыхалась, от чего та норовила кувыркнуться прямо у них в руках. Ну, наконец, Малхушка перехватилась, вода в ушате успокоилась и стало как-то по легче.
— Гу-гу, — сдавленным голосом прогнусавила Зорька, типа «пошли».
И «несуны» тронулись в нелёгкий путь.
Елейка продолжала таращить глаза и дуть щёки. По всему её виду Зорька поняла, что эта дурёха вообще не дышит. Ещё подумала тогда про себя, не задохнулась бы. Но тут худышка резко выдохнула через нос и так же резко, почему-то с голосом, больше похожим на скрип несмазанного колеса, вдохнула полной грудью, опять задержав дыхание, как перед нырком под воду. Зачем-то снова надула щёки, сжав губки до невидимости. Зачем? Да, кто её знает? Наверное, ей так нести было легче. Краснушка моментально стала красной, как рак варёный. Та наоборот дышала часто и поверхностно, притом с каждым шагом её шумное сопение становилось всё громче и громче. Какая морда лица была тогда у Малхушки, Зорька со спины не видела, да не очень-то и хотела. Не раз видела, как эта жира тужится. Приснится ночью, так во сне и похоронят.