Читать интересную книгу Белая гардения - Белинда Александра

Было уже совсем темно, когда колонна автобусов остановилась у дорожного переезда. Из будки вышел охранник и поднял шлагбаум, пропуская нас. Автобусы один за другим въехали на территорию лагеря. Я прижалась лицом к окну и увидела на высоком шесте, прямо посреди маленькой площади, развевающийся австралийский флаг. От этой точки во все стороны расходились ряды армейских казарм. Большинство из них были деревянными, но некоторые были из гофрированного железа. Земля между ними, покрытая высохшей грязью, пестрела островками травы и сорняками, пробивающимися из трещин. По территории лагеря прыгали кролики, совершенно свободно, как курицы на каком-нибудь деревенском подворье.

Водитель сказал, чтобы мы выходили и шли к столовой, которая была прямо перед нами. Мы с Ириной вместе с остальными направились к зданию, которое напоминало небольшой авиационный ангар с окнами. Внутри стояли ряды столов, накрытых коричневой оберточной бумагой, а на них — тарелки с бутербродами, бисквитными пирожными, чашки с чаем и кофе. Возбужденные голоса прибывших эхом отражались от голых стен, а свет электрических лампочек придавал и без того уставшим лицам желтый оттенок. Ирина опустилась на один из стульев и уткнулась лицом в ладони. Проходивший мимо мужчина, обратив на нее внимание, остановился. У него были густые кучерявые черные волосы; на согнутой руке он держал открытую папку с листами бумаги, а на груди у него был какой-то значок.

— Красный Крест. На холме, — коротко сказал он, похлопав Ирину по плечу. — Иди туда, а то всех заразишь.

Я была рада узнать, что в лагере было представительство Красного Креста. Сев рядом с Ириной, я перевела ей слова мужчины, только сформулировала их более вежливо.

— Сходим туда завтра, — ответила она. — Сегодня не хочется, да и сил нет.

Человек с бумагами взошел на подиум и с сильным акцентом по-английски объявил, что скоро нас разделят на группы.

Мужчины и женщины будут жить отдельно. Дети останутся с родителями в соответствии с возрастом и полом. Его слова и переводе на разные языки быстро распространились по залу. Послышались протестующие крики.

— Вы не имеете права нас разделять! — поднявшись, громко заявил один из мужчин. Он указал на женщину с двумя маленькими детьми. — Это моя семья. Мы всю войну прожили отдельно.

Я объяснила Ирине, что происходит.

— Как они могут так поступать? — произнесла она, не отнимая рук от лица. — В такой ситуации людям нужно быть рядом со своими родными.

У нее из глаз потекли слезы и стали капать на коричневую бумагу. Я обняла подругу и прижалась к ее плечу. За это время мы стали родными. Но сейчас наши роли поменялись. Ирина была старше и оптимистичнее смотрела на жизнь; именно она всегда поддерживала меня. Но теперь Розалина болела и была далеко, а Ирина оказалась в чужой стране, в окружении людей, которые разговаривали на непонятном ей языке. К тому же она неожиданно заболела. Я поняла, что настала моя очередь быть сильной. Признаться, мне стало страшно. Мне с трудом удавалось самой не падать духом, хватит ли у меня сил поддержать ее?

Начальником нашего блока оказалась венгерка по имени Аим-ка Берзи. У нее было мягкое доброе лицо, но длинные и тонкие руки. Она выдала нам карточки, на которых были напечатаны паши имена, место рождения, транспорт, на котором мы прибыли, и номера комнат. Она сказала, чтобы мы шли в свой барак и высыпались. Начальник лагеря, полковник Брайтон, утром должен был вызвать нас.

От усталости у меня слипались глаза, а Ирина с трудом держалась на ногах. Однако, едва успев открыть дверь в наш деревянный дом, я пожалела, что не настояла, чтобы Ирина пошла и лазарет. Первое, что я увидела, была голая электрическая лампочка, болтающаяся под потолком, и жук, летающий вокруг нее. На деревянном полу тесным рядком выстроились двадцать кроватей. Над складными походными стульями и чемоданами была протянута веревка, на которой сохло бельё. Воздух в помещении показался мне отвратительно сырым и спертым.

Большинство кроватей были заняты спящими женщинами, поэтому мы с Ириной направились к двум свободным койкам в конце барака. Одна из обитательниц этого жилища, пожилая дама с изящными заколками в волосах, подняла на нас глаза, когда мы прошли мимо ее кровати. Привстав, она прошептала:

— Sind Sie Deutsche?

Я покачала головой, потому что не поняла ее вопроса.

— Нет, не немки, — произнесла она по-английски. — Русские. Это видно по форме скул.

Рот женщины был окружен сеткой глубоких морщин, похожих на шрамы. Ей было, наверное, лет шестьдесят, но из-за морщин она выглядела на все восемьдесят.

— Да, русские, — подтвердила я.

Похоже, она расстроилась, но все равно улыбнулась.

— Когда будете готовы, скажите и я выключу свет.

— Меня зовут Аня Козлова, а мою подругу Ирина Левитская, — устало произнесла я и стала укладывать Ирину на шаткую койку. Затем я засунула чемоданы под кровать (я заметила, что все держали свои вещи там). — Мы русские из Китая.

Женщина немного расслабилась.

— Рада познакомиться, — отозвалась она. — Меня зовут Эльза Леманн, и завтра вы узнаете, что все остальные в этом бараке меня ненавидят.

— Почему? — удивилась я.

Женщина покачала головой.

— Потому что они польки и венгерки, а я немка.

Признаться, я растерялась и не знала, как продолжить разговор, поэтому отвернулась и занялась кроватями. Каждой из нас выдали четыре армейских одеяла и подушку. На улице дул прохладный ветер, но в помещении воздух был тяжелый. С трудом дыша, Ирина спросила, что сказала женщина, и мне пришлось объяснить, в каком положении находится Эльза.

— Она тут сама? — поинтересовалась Ирина.

Я перевела ее вопрос Эльзе, и та сказала:

— Я приехала с мужем, он врач, и сыном. Их послали в Квинсленд на вырубку тростника.

— Сочувствую вам, — отозвалась я и подумала: «Какой смысл правительству Австралии приглашать к себе семьи со всего мира, чтобы потом разлучать их?»

Я помогла Ирине застелить кровать, потом занялась своей. Когда мы переодевались в ночные рубашки, я почувствовала, как ужасно пахли наши ноги и белье. Эльза уже спала. Я тихонько подошла к ее кровати и выключила свет.

— Завтра, я думаю, мы выясним, любят здесь русских или ненавидят, — пробормотала Ирина. Ее веки смежились, и она погрузилась в сон.

Забравшись в свою кровать, я укрылась простыней, потому что для одеяла было слишком жарко. Я была совершенно разбита от усталости, но сон не шел. Некоторое время я ворочалась, пытаясь уснуть, а затем открыла глаза и стала смотреть в потолок, прислушиваясь к прерывистому дыханию Ирины. Если австралийцы забрали у Эльзы мужа и сына, то нас с Ириной они разлучат, не задумываясь ни на минуту. К тому же если они послали врача рубить тростник, то какую работу они найдут для нас? Я сжала виски ладонями и, пытаясь прогнать мрачные мысли, стала думать о матери. Что бы ни ожидало меня впереди, нужно быть сильной.

Неожиданно раздался глухой стук. По жесткой крыше пробежало какое-то животное. Между стеной и потолком была небольшая щель, заделанная мелкой проволочной сеткой. Я догадалась, что эта сетка была установлена там специально, чтобы не дать тому, кто только что пробежал по крыше, пробраться внутрь, и вцепилась руками в края кровати, ожидая услышать новые звуки. Скрипнула кровать Ирины.

— Ты не спишь? — прошептала я.

Но подруга лишь сонно вздохнула и перевернулась на бок. Вверху еще два раза стукнуло, послышалось царапанье когтей о металл. Я натянула простыню до самого подбородка и попыталась хоть что-нибудь рассмотреть в темном окне, но смогла различить лишь силуэты далеких гор и несколько звезд на небе. Наконец усталость взяла верх над страхом и я уснула.

Утренний свет мерцал на потрескавшейся краске, которой был окрашен дощатый пол. Начало нового дня ознаменовалось петушиным криком. Где-то неподалеку фыркнула лошадь, заблеяли овцы. Я протерла глаза и села на кровати. Ирина лежала с зажмуренными глазами, как будто изо всех сил сопротивлялась, не желая просыпаться. Все остальные еще крепко спали. В бараке было душно и жарко. У моей кровати, на стене между двумя досками, была небольшая щель, через которую пробивался яркий свет, отражающийся от жестяных крыш и забора. Рядом с бараком стоял грузовик, под ним свернулась в клубок грязная овчарка. Собака навострила уши, когда почуяла, что я смотрю на нее. Она шевельнула хвостом и гавкнула. Я поскорее снова улеглась, мне не хотелось, чтобы лай разбудил всех вокруг.

Когда солнце поднялось выше, наши соседки начали потягиваться и сбрасывать с себя простыни, появляясь на свет, словно гусеницы из коконов. Я сказала Эльзе «доброе утро», но она отвела взгляд, взяла халат, полотенце и поспешила к выходу, Остальные женщины, которым на вид было от двадцати до сорока лет, удивленно рассматривали меня, не понимая, когда мы с Ириной появились в их бараке. Я поздоровалась и попыталась представиться. Некоторые улыбнулись, а одна девушка, которая говорила по-английски, — правда, не так бегло, как я, — сказала, что неудобно, когда все говорят на разных языках.