– Некоторых из нас такая жизнь просто разрушила. В частности, она разрушила Ричарда. Он купался в фимиаме славы и почитания, однако это не мешало его работе на сцене. Там Ричард был просто гениален, но вне театра не было такого порока и греха, которым бы он не предавался с упоением. В нем появилась жестокость, особенно по отношению к женщинам. На своем пути он сломал жизнь не одной из них. Он любил похваляться подвигами в этой области, заключал на женщин пари: которая из них будет у него следующей. Мне это казалось… недостойным.
Стайлс откашлялся и отодвинул стакан.
– В то время в моей жизни появилась девушка, почти девочка. Мы часто встречались. Ничего серьезного между нами не было, но нам нравилось проводить время в компании друг друга. Тогда Ричард и открыл охоту на нее. Он соблазнил ее, грубо и вульгарно использовал и в конце концов уничтожил. Когда он выбросил ее, как использованный презерватив, она страшно страдала, просто не могла найти себе места. Однажды я зашел к ней – просто так, без предупреждения. Не знаю, что меня погнало туда. Когда я увидел ее… она пыталась покончить с собой и уже вскрыла себе вены. Я отвез ее в больницу. Я…
Он замолчал, и на его лице явственно отразились внутренняя борьба и боль. Затем Стайлс сделал над собой усилие и продолжил:
– Врачи спасли ее. Но внутри меня как будто что-то взорвалось, когда я увидел ее лежащей на больничной койке, бледную, измученную и опустошенную. Я напился и отправился к Ричарду.
Стайлс закрыл лицо руками.
– В тот вечер я мог убить его. Признаю это. Но жители соседних квартир вызвали полицию, и меня вовремя остановили. Потом я понял, каким бессмысленным был мой поступок. Он ничего не изменил, а мне стоил весьма дорого. Вместо того чтобы уничтожить Ричарда, я мог разрушить свою собственную жизнь, карьеру. Вы знаете, что я принес ему свои извинения и предложил отступного. Он согласился пойти на мировую и потребовал засекретить это дело. Мне повезло, что это было в его собственных интересах: он старался сохранить свой имидж героя, а разбитая физиономия явно не вязалась с ним. Мне понадобилось три года, чтобы выплатить весь штраф, а также обещанную ему сумму. Потом я постарался забыть об этом.
– У меня сложилось впечатление, что у вас была целая куча причин люто ненавидеть этого сукина сына, – встрял Фини.
– Вероятно. – Закончив рассказ, Стайлс как будто успокоился. – Но ненависть требует большого количества времени и сил. Я предпочитал использовать их в более конструктивном плане. У меня было все, что я хотел, и я наслаждался жизнью. Я бы никогда не поставил все это на карту из-за ненависти к Ричарду Драко.
– Не такой уж это великий риск – обманом вложить нож в руки женщины, – ухмыльнулся Фини.
Стайлс резко поднял голову, его глаза сверкали от гнева.
– Я не использую женщин! За прошедшие почти двадцать пять лет я хорошо выучил этот урок. Да и Ричард Драко перестал интересовать меня много лет назад.
– А что стало с той женщиной? – спросила Ева.
– Я не знаю. – Он вздохнул с неподдельным сожалением. – Она отказалась поддерживать со мной отношения. Мне кажется, тот факт, что я знал о ее несчастье, мешал ей общаться со мной, делал невозможной для нее нашу дружбу.
– Мне представляется, она должна была быть вам благодарна.
– Она и была благодарна, лейтенант. Но так же, как и я, она хотела навсегда забыть этот случай, навечно оставить его в прошлом. А я своим присутствием постоянно напоминал об этом. Вскоре я уехал в Лондон, работал там, потом в Калифорнии, в Канаде… Все эти годы мы не поддерживали связи и я ничего не слышал о ней.
«Звучит очень правдоподобно, – подумала Ева. – Может быть, даже слишком правдоподобно».
– Как ее звали?
– Это необходимо?
– Вы рассказали очень грустную историю, мистер Стайлс. Очень трогательную историю. Но ее пока никто не может подтвердить. Как ее звали?
– Анна Карвелл. – Он закрыл глаза, как бы заглянув в прошлое, потом снова открыл их и посмотрел на свои руки. – Ее звали Анна. Я рассказал вам все, что мог.
– Еще один вопрос. Где вы были вчера утром между десятью и одиннадцатью часами?
– Вчера? Это время моей ежедневной утренней зарядки. Я бегал трусцой в парке.
– Кто-нибудь может это подтвердить?
– Я был один. – В голосе Стайлса вновь зазвенел металл; к нему возвращалась уверенность, но пока она еще требовала усилий над собой. – Вы долго еще собираетесь меня здесь задерживать? Я должен быть на похоронах.
– Настоятельно рекомендуем вам не покидать город. – Ева внимательно посмотрела на него. Что-то в его лице ей не понравилось, но она никак не могла уловить – что. – Любая попытка нарушить наше предписание немедленно приведет к вашему аресту.
Она поднялась, сделав знак всем своим сотрудникам следовать за ней, и указала на Трухарта:
– Наш офицер доставит вас домой. Да, мистер Стайлс, еще один момент. Вам приходилось когда-нибудь иметь дело с Лайнусом Квимом?
– С Квимом? – Стайлс тоже встал и принялся задумчиво сбивать пушинки с лацкана своего пиджака. – Нет. Никогда не общался с этим человеком. Он презирал людей моей профессии. Странный маленький человечек. Я бы не удивился, если бы вы обнаружили, что именно он подменил ножи. Он терпеть не мог актеров.
* * *
– Пибоди, найди мне все об Анне Карвелл.
– Мне не нравится, как он ведет свою партию, – заявил Фини. – Слишком все гладко.
– Да, я тоже все ждала, что вот-вот зажгутся огни рампы и заиграет бравурная музыка. Однако его рассказ звучал весьма правдоподобно.
– Даже если все так и было, это ничего не меняет. У него был большой зуб на Драко, очень большой зуб. Он мне показался типом, который планирует свою жизнь на двадцать лет вперед.
– А мне нравится вот такое умение планировать жизнь, – сказала Ева. – Он из тех людей, которые собирают все театральные программки и приглашения и хранят их в специальной шкатулочке. И такие люди обычно стараются не пачкать рук. Особенно во второй раз.
«Но что-то все равно не складывается, – подумала Ева. – Новые и старые детали дела не складываются в стройную картину».
– Посмотрим, куда нас приведет линия Анны Карвелл, – решила она. – В его рассказе зияют огромные дыры. Стайлс сообщил нам только то, что хотел, и изобразил все так, как ему выгодно. Импровизация, – усмехнулась она. – Так они, кажется, это называют? Ну что ж, на сей раз она ему неплохо удалась.
– Я думаю, он был влюблен в эту Анну, – заметила Пибоди. – Если это так, дело может принять совершенно другой оборот.
Ева удивленно посмотрела на помощницу:
– С чего ты это взяла?
– А разве вы не заметили, как он о ней рассказывал? Это уж потом он выбрал для себя линию поведения, стал аккуратно подбирать слова. А сначала у него был такой печальный и мечтательный взгляд…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});