— Вы можете возвращаться домой. Я потом принесу вам на подпись показания. Собственно, мне от вас требовалось подтверждение, что убитый принадлежит к той самой расе, представители которой были, из неизвестных причин, незаконно доставлены на Землю Матвеем Свинчаткиным и теперь вместе с ним разбойничают на большой дороге.
— Ясно, — проговорил я. Я издали поклонился криминалистам и поскорее ушел. Мне не хотелось смотреть на их работу.
* * *
Я возвращался домой один. Ослепительный зимний день уже померк, выцвел, как дешевая ткань после стирки, и на душе лежала отчаянная печаль. Я недоволен был собой. Мне все казалось, что я мог бы сделать больше — и для погибшего фольда, и для Свинчаткина… С другой стороны, Свинчаткин ведь злодей, и при том не бутафорский, а самый настоящий. Он не только отнимает у людей деньги и вещи, он еще и унижает их достоинство, наносит сердечные раны.
И по-прежнему оставался неразрешенным главный вопрос: для чего было ему привозить на Землю инопланетных дикарей и с их помощью чинить разбой? Мало разве на Земле собственных грабителей? И должен ли я, таким образом, сочувствовать Матвею?
Неожиданно я остановился. Мне почудилось, будто за мной наблюдают чьи-то незримые глаза. Кто-то, как казалось, прятался поблизости и выслеживал каждый мой шаг.
После того, что я видел сегодня, мне не хотелось ни с кем встречаться на большой дороге. Не имело значения, кто это будет: Матвей с требованием объяснений, кто-нибудь из фольдов, огорченный смертью соотечественника, или же преступник, после двух лет бездействия вновь ощутивший потребность убивать.
Я ускорил шаги, но потом подумал, что это, возможно, выдает мой страх, и снова пошел неторопливо, как бы гуляя. Ощущение чужого взгляда то слабело, то усиливалось. Иногда у меня просто мурашки от этого бежали по спине. Один раз я даже остановился и почесался. После этого, как ни странно, незримый соглядатай исчез.
— Нервы, — решил я, приободрившись.
Возможно, впрочем, дело заключалось в том лишь, что теперь я уже входил в мой сад и сворачивал в аллею.
Мне нестерпимо хотелось побежать, чтобы как можно скорее очутиться под спасительным кровом. Усилием воли я сдерживал себя. Не хватало еще, чтобы моя собственная прислуга начала презирать меня за трусость. Пусть я милашка и душка, но я храбрый милашка и неустрашимый душка.
Я поднялся по ступеням, открыл дверь и наткнулся на Макрину. Она тихо вскрикнула, отшатнулась, словно увидела привидение, прижала к груди задранный и скрученный жгутом фартук и, сдавленно всхлипывая, побежала прочь от меня.
— Что еще случилось? — крикнул я ей в спину. — Стойте! Макрина, стойте!
Она споткнулась и застыла возле перил лестницы, ведущей на второй этаж. Потом обмякла и перегнулась через перила. Можно было подумать, что я выпустил пулю ей в спину, и теперь она доживает свои последние мгновения.
— Макрина! — строго произнес я. — Перестаньте ломать комедию и отвечайте.
Макрина выпрямилась, повернулась в мою сторону, утерлась и сказала:
— Простите, Трофим Васильевич, голубчик, батюшка. Столько всего свалилось. Женский ум слабый, а сердце мягкое — всякая иголка в него вонзается.
— Выражайтесь яснее! — рявкнул я.
Я даже не ожидал от себя такого тона.
На Макрину, однако, он произвел самое благотворное воздействие. Она сразу подобралась и проговорила убитым голосом:
— Витольд Александрович воротился. Чумовой какой-то, прости Господи.
Она развернула свой фартук и показала мне осколки стакана.
— Видали?
И тем же фартуком утерла глаза.
Я ничего не понял, а она, пользуясь моим бездействием, поскорее скрылась.
— Что значит — «чумовой»? — спросил я пустоту. — При чем тут стакан?
Мне сделалось жутко. А ну как окажется, что Витольд на самом деле — тайный родственник Мурина и тоже привержен всякого рода припадкам? Или Витольд и есть тот самый убийца и теперь, напившись крови, впал в осатанение?
Я помедлил, но потом счел всякие колебания недостойными. В конце концов, следует разобраться во всех этих странностях. Не могу же я жить под одной крышей с человеком, которому не доверяю!
Я подошел к двери в комнату Витольда и постучал. После случая с фольдом я уже не вламывался к нему, не дожидаясь приглашения.
Витольд не ответил, и я постучал снова.
— Убирайтесь по-хорошему, Макрина! — крикнул Витольд из-за двери странным, сдавленным голосом. — Не доводите до греха!
— Это я, — сказал я. — Городинцев. Могу я войти?
Витольд помолчал, потом немного другим тоном переспросил:
— Вы, Трофим Васильевич?
— Да.
— Сейчас я открою.
Слышно было, как он отодвигает щеколду. Дверь растворилась. Витольд стоял на пороге, и мне пришлось его немного толкнуть, чтобы войти. Он как будто опомнился и возвратился за письменный стол, где, очевидно, и сидел с самого момента своего прибытия. Под столом натекла с ботинок грязная снеговая лужа, куртка, сброшенная при входе, так и валялась на полу, за дверью. Витольд глядел раздавленно, как человек, потерявший, например, все свое состояние на скачках или при игре в карты. Я видел такое в кинематографе.
Не дожидаясь от него вежливого приглашения, я уселся на жесткую тахту.
— Плохо выглядите, Трофим Васильевич, — сказал неожиданно Витольд.
Он усмехнулся и потер лицо ладонями.
— Устал я что-то, — прибавил он спустя миг. — Простите.
— Я встретил Макрину, — сказал я многозначительно.
— А, — бросил Витольд. — Да. Воображаю, что она вам наговорила. Признаться, я тут немного начудил. Испугал бедную вдову… — В его глазах мелькнул проблеск невеселого любопытства: — А что она вам сказала?
— Что вы стакан разбили.
— Было дело, — не стал отпираться Витольд. — Швырнул прямо в стенку. Вон, и след остался.
Он показал пятно на обоях.
Я лихорадочно соображал, как навести его на интересующую меня тему. Не мог же я прямо спросить моего управляющего — нет ли у него, часом, непохвальной привычки попивать кровь?
— Безценный, — спросил наконец я, — зачем вы ездили в Петербург?
— Вы нашли мою записку? — проскрежетал он.
— Да, но…
— Я ведь ясно там указал, что меня вызвали из университета, — продолжал Витольд. — Понимаю, я должен был сообщить лично, но связь плохо работала…
— Вы точно были в университете? — Я решил больше не скрывать моих подозрений.
— Точно… Почему вы сомневаетесь? — ощетинился Витольд. — Черт, все сегодня кувырком! — выкрикнул он. — Все как сговорились нарочно… Тупые идиоты!..
Я не верил собственным ушам:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});