Читать интересную книгу Союз обворованных - Андрей Хазарин

Репортер, молодая привлекательная Альбина Никонова, едва вырвавшаяся из узилища, просто кипела от возмущения:

— Я прошла через унижения! Меня пытались лишить моего конституционного права на свободу слова! Меня ограничивали в моих профессиональных правах! Это не милиция, которая защищает честных граждан. Это — беспардонная частная полиция какого-то из туземных «крестных отцов», который дал команду остановить съемки на территории своего королевства. Такая наглость и произвол вызваны только одним — полной продажностью этих, с позволения сказать, органов правопорядка!

Она сделала небольшую паузу и продолжила:

— Однако уездный князек забыл, что в нашей стране действуют не только те законы, которые он устанавливает властью денег в своей вотчине. Мы, свободные журналисты телеканала «Семь-плюс», не боимся закона о диффамации. Зато хорошо знаем, кто приказал арестовать нашу группу и похитил наше съемочное оборудование и снятые материалы!

Трудно поверить, но одновременно этот же репортаж шел на конкурирующем телеканале «Саймон», радио «Саймон» также транслировало его.

Вместе со всем остальным городом его слушал в своей гостиной и Борис Олегович Дубов.

Уж он-то уловил истинный смысл этого репортажа без искажений. Он прекрасно понял, какие именно силы стоят за такими обычными, на первый взгляд, деяниями, как ограничение журналистских свобод.

Борис Олегович потянулся к телефону. Но потом раздумал и позвал помощника:

— Анатолий, будьте любезны, пригласите Алексея Глебовича. И свяжите меня, пожалуйста, с журналистами. Телефон Анна Георгиевна оставила в папочке с другими документами.

Кучумову он решил перезвонить позже, когда будет вся информация.

Глава 34

Песнь о Роланде

В этом году дежурить по Дальнокутскому райотделу двадцать второго февраля выпало начальнику следственного отдела Цимбалюку. Заступать под праздник, да ещё в субботу, никому не охота. Но праздничные дежурства были распределены ещё перед Новым годом, так что Роланду Федоровичу (или Хвэдоровичу, как говорили все вокруг с неубиенным местным акцентом) ещё повезло — могло ведь и двадцать третье выпасть. И хоть вроде уже и не праздник — какой там день Советской Армии и Военно-Морского Флота, где они теперь, та армия и тот флот? — а все же ломать традиции народ не любит, и на бывший праздник выпивает с не меньшим рвением, чем на снова вошедшие в моду Рождество и Пасху. Конечно, главное развлечение достанется лейтенанту Ковалю, который заступит в воскресенье с семнадцати, это ему придется разбираться с перебравшими бывшими и будущими защитниками отечества, а особо ретивых собирать по сугробам. Однако, как знал Цимбалюк по опыту, первые поступления начнутся часов с трех, так что и самому хватит.

С полудня ему удалось в соответствии с уставом удрать на отдых, и потому, когда он явился, как положено, в 16.45, сдающий дежурство капитан Чурилин совершенно огорошил его неожиданной новостью:

— В КПЗ находятся двое, задержанные за видеосъемки в неположенном месте, жители Чураева Колесников и Иващенко, кои выдают себя за мужа и жену…

— Чего-чего?!

— Да не-ет, Иващенко — баба. Зовут Анна Георгиевна.

— Ну, Григорий Иванович, ты уж как-то понятней формулируй, — перевел дух Роланд Федорович.

И то — чувство юмора у Чурилина было необъезженное и брыкливое, хотя службе в общем и целом не мешало.

— И в каком-таком неположенном месте они снимали? Неужели на «Сноповязе»?

Был в Дальнокутске такой заводик, «Сельхозмаш», который выпускал дисковые бороны, а параллельно с ними (и вдесятеро больше по валу) — что-то там по заказу Министерства обороны. Как любили шутить местные жители, «сноповязалки с укороченным взлетом и посадкой» (отсюда и бытующее в народе ласковое прозвание завода «Сноповяз»). Однако продукция эта представляла собой всего лишь комплектующие изделия, основная сборка велась на другом заводе, нынче оказавшемся за пределами независимой державы, и секретность на «Сноповязе» соблюдалась только по инерции. Как статья о валютных операциях в уголовном кодексе — чтоб применять по назначению вышестоящего врача.

— Не-е… Снимали они макулатурную стройку века и новый Рокфеллер-штадт на Ветряках.

Ветряками называлась окраина Дальнего Кута, расположенная на холме, где в давние времена действительно стояли ветряные мельницы, — ну чисто тебе Голландия, только с подсолнухами вместо тюльпанов. Последние годы облюбовали это место «новые куркули» — было оно чистое, ветерком продутое, в отличие от основной части городка, раскинувшейся на низком левом берегу реки Суслы, рядом с заросшей тростниками сырой поймой. До Ветряков комары не долетали, хотя весь город буквально терроризировали. Правда, самых зловредных анофелесов, от которых бывает малярия, вывели в тридцатые годы парижской зеленью. Жители же поселка на Ветряках спасались от капризов природы и других жизненных невзгод зеленью американской.

— Ты гляди, — покачал головой Цимбалюк, — совсем оборзели! И кто ж их на такие ответственные объекты натравил?

— А кто ж — борец за справедливость Леня Скуратов.

— А-а, наш майор-губернатор! Вот послал Господь зверя блоху — до смерти не заест, а спать не даст… И что, он тоже в КПЗ?

— Ну нет, на воле. В персональной хате. Пока водил видеосъемщиков по наисекретнейшим объектам, а также по морозу, поддерживал жизненный тонус лечебным бальзамом из лучших селекционных сортов сахарной свеклы, переутомился на фронтах предвыборной борьбы и теперь пользуется кандидатской неприкосновенностью, аж до Собора Дальнокутской Богоматери храп идет.

Чурилин имел в виду храм Богородицы Скорбящей, уже шесть лет как конвертированный обратно из спортивного зала и понемножку восстанавливающий былую красу, хоть не самым успешным образом — нашкодили в росписи богомазы-авангардисты из местного андерграунда. Кстати сказать, все эти новомодные словечки от Григория Ивановича и шли, любил он заковыристые обороты, дома держал в красном углу рядом с уголовным и уголовно-процессуальным кодексами словарь иностранных слов, энциклопедический словарь и свое личное к ним дополнение в толстом «Ежедневнике» с зеленой обложкой под крокодиловую кожу.

— А эти, съемщики, чего говорят?

— Мне не доложено. Арест произвел сержант Завирюха, допрос вел господин лейтенант старшой Шило, подарочек Божий (Чурилин намекал на имя старшего лейтенанта — звали того Богданом, что, оказывается, означает «Богом данный»), с посильной помощью лейтенанта Говенюки…

— Каменюки, Григорий Иванович, вечно ты путаешь, — с притворной укоризной поправил Цимбалюк.

— …а отчитывалося это Шило перед начальником райотдела лично…

Богдан Семенович Шило был парень-гвоздь, который, как говорит народная мудрость, без молотка в сами знаете куда лезет, и сумел за короткий срок стать правой рукой начальника райотдела майора Глущенко.

Цимбалюк обдумал — и насторожился:

— Так где Ветряки, а где Завирюхин пост?! Или его специально послали на задержание?

— Никак нет, гражданин начальник, в книге задержаний указано, что правоохранительное действие произведено на посту ГАИ.

— Что-то у вас, Григорий Иванович, нестыковочка получается: снимали стройку и Ветряки, а задержали на посту ГАИ…

Объяснений ни Цимбалюку, ни Чурилину не требовалось. Если известно, что приезжие орудовали своими камерами в разных концах районной столицы, значит, за ними следили. А если арест произвел Завирюха на посту ГАИ и не за проезд на какой-нибудь не тот свет, а за не те съемки, значит, получил приказание. И если допрос вел Шило, начальник над участковыми, а вовсе не работник следственного отдела, то ясно, от кого исходило приказание. Мудрый Чурилин своевременно сообразил в такое дело не вмешиваться. Цимбалюк, положим, тоже был не дурней паровоза, но Глущенкины дела у него уже в печенках сидели, а мохнатая лапа в областном УВД — старый друг Серега Пуляев — позволяла ему иногда преступать пределы благоразумия.

— Слушай, Григорий Иванович, а что там у нас в уставе написано? Не обязан ли я, случаем, поглядеть на задержанных?..

— Обязательно обязан, Роланд Хвэдорович, без того я тебе дежурство не сдам! — категорически заявил Чурилин.

Понятливый он был, а не только языкатый и ехидный, и жена у него такая была — ехидная, шутливая и премудрая. Тощеватая, правда, и с лица не самая вишенка, но очень славная и компанейская баба была Диана Афанасьевна Чурилина.

Цимбалюк прошел по коридору, кивнул в ответ вытянувшемуся сержанту Гребенюку, дежурному по КПЗ, показал пальцем, чтоб открыл решетку, и прошел внутрь.

В женской камере обнаружилась дама (не то девка) молоденькая, чуть за тридцать, маленькая, худенькая и рыжеватая. На лязганье отпираемого замка и шаги в коридоре она было вскинулась, но, углядев форму, тут же ощетинилась и засверкала глазами что твоя электросварка.