— Но он хочет, чтобы я... вы же знаете... — Мэгги понизила голос. — Тот фонд на восстановление...
— Скажите, что попытаетесь, но это нелегко. Объясните, что окружение постоянно контролирует вас, с вас не спускают глаз, как хищные птицы... и прочее и прочее. Но что бы вы ни говорили, платить не отказывайтесь. Он не получит от вас ни одного паршивого цента, но знать об этом ему не следует.
— Но я должна расплатиться с вами. Я же обещала. До последнего цента.
— В этом нет необходимости. Обо всем позаботились. Финансирование взяла на себя третья сторона.
Мэгги была ошеломлена. Сначала хорошие новости о конце шантажа, а теперь вот это. Но она не могла избавиться от легкого смущения, что в ее сугубо личную проблему, в ее частные дела посвящена какая-то третья сторона.
— Но кто?..
— Не беспокойтесь. Вы никогда не узнаете ее, а она — вас.
По щекам Мэгги потекли слезы, и она разрыдалась. Какое еще нужно доказательство, что Господь простил ее?
— Спасибо. Большое спасибо. Если я могу что-то сделать для вас, только скажите.
— Кое-что я в самом деле хотел бы узнать. — Джек наклонился к ней. — Каким образом такой человек, как вы, прямой как стрела, оказался в ситуации, которая могла разрушить всю его жизнь?
Мэгги помедлила, но все же решила: почему бы и нет? Джек уже столько знает; он должен узнать и остальное.
Она рассказала ему о четверых детях семьи Мартинес, о том, что к концу года всем им придется бросить школу Святого Иосифа. Она объяснила, какой это станет для них трагедией, особенно для маленькой наивной Серафины.
Не упоминая его имени, она рассказала о появлении Майкла Меткафа, который пришел ей на помощь.
— В какой-то момент я осознала, что у меня с ним возникли плотские отношения, — сказала она. — Но дети Мартинес тут ни при чем, они оказались невинными случайными жертвами. Шантажист выжал все средства, которые должны были пойти им. Но не волнуйтесь. Я найду способ...
У Джека был такой вид, словно он собирался что-то сказать, но передумал. Вместо этого он посмотрел на часы:
— Мне нужно кое-куда успеть, так что...
Мэгги перегнулась через стол и сжала его руки.
— Спасибо вам. Вы вернули мне жизнь, и я посвящу ее добрым делам. — Она в последний раз сжала его руки и поднялась. — До свиданья, Джек. И да благословит вас Бог.
Когда Мэгги повернулась, чтобы направиться к выходу, она услышала:
— Вы поранили ногу?
Она оцепенела. Ожоги на бедрах давали о себе знать при каждом шаге, но она подавляла боль.
— Почему вы спросили?
— Вы чуть-чуть прихрамываете.
— Это ничего. Пройдет.
Мэгги вышла навстречу новому дню, новому бытию, и, несмотря на чрезмерность этих понятий, сейчас они были совершенно уместны.
Господи, не считай, что я забыла свой обет только потому, что избавилась от мучителя. Завтра придет черед шестого креста. А в воскресенье — седьмого и последнего, как я и обещала. Кроме того, я дала обещание, что каждое мгновение той жизни, что мне осталось, я посвящу трудам в Твою честь и никогда больше не оступлюсь.
Она отправилась в церковь Святого Иосифа, чтобы вознести Богу хвалу в Его доме.
Жизнь снова стала прекрасной.
7
Пока Джек слонялся по Лексингтон-авеню, не спуская глаз с дверей храма, он думал о сестре Мэгги. По пути к Хулио удалось отделаться от хвоста — утром Дженсен пустил за ним двоих типов. После встречи с монахиней он вернулся на Лексингтон и стал ждать встречи с Джонни Роселли.
Сестра Мэгги... Ему так хотелось как следует встряхнуть ее и убедить — ей надо покинуть монастырь и радоваться жизни. Но он не мог себе этого позволить. Это была ее жизнь, и ей предстояло идти по ней. Неспособность сестры Мэгги увидеть и понять другие варианты бытия отнюдь не уничижала ее выбор.
И все же... он не мог понять его. И наверно, никогда не сможет.
Но мысли вернулись в «здесь и сейчас», едва он увидел Роселли. Тот миновал двери храма и сбежал по ступенькам, направляясь к ближайшему входу в подземку. Джеку пришлось прибавить шагу, чтобы не отстать.
Он нагнал его уже на платформе и вместе с ним сел в поезд 4-й линии. Джонни, по-прежнему облаченный в драную мешковину с пятнами, мыслями был, похоже, за несколько световых лет от этого поезда, который, гремя и позвякивая на стыках рельс, мчался вперед.
Джек размышлял не только о настоящем моменте. Он то и дело мысленно возвращался в кабинет Брейди и к спрятанному глобусу. Он вспоминал то ощущение холодного кома в желудке, которое скрутило его, пока он смотрел на россыпь красных и белых огоньков и линий между ними...
Они доехали до Юнион-сквер, где Джонни пересел на линию L, которая доставила его на конечную станцию на углу Четырнадцатой улицы и Восьмой авеню. Откуда Джек и проследил его вплоть до мясного района.
Когда Джек впервые появился в этом городе, район вполне заслуживал свое имя — в проемах магазинных дверей висели говяжьи окорока и свиные ножки, могучие мясники в окровавленных фартуках, вооруженные острыми тесаками, сновали взад и вперед. По ночам тут кипела совершенно другая жизнь: на обочинах тусовались девочки в пикантных штанишках и микромини-юбках — хотя не все они относились к женскому полу, — предлагая свои достоинства пассажирам проезжающих машин.
Полная путаница с половой принадлежностью повлекла за собой и другие перемены. К настоящему времени большинство мясных лавок уже исчезло, уступив место художественным галереям и изысканным ресторанам. Он прошел мимо «Кабана и телки», оставил за собой бар «Мерзкий койот», где собирались поболтать члены клуба Джека «Худшие фильмы всех времен».
Джонни продолжал двигаться на запад. Что он собирается делать — прыгать в Гудзон?
Сгущались сумерки, ветер окреп настолько, что прохожие стали поднимать воротники. Хотя к любителям скейтборда это не относилось. Порой на них были всего лишь мешковатые драные шорты, безрукавки и бейсболки козырьком назад; проходя мимо них, Джек видел, как они делали сальто и гоняли свои доски по перилам.
Наконец Джонни остановился у бара «Палач». Тот был расположен в нижнем этаже ветхого строения в самом дальнем конце Западного Виллиджа. Дюжина мотоциклов перед входом не оставляла сомнений в природе клиентуры, которая тут собирается. В одном из двух маленьких окон горела неоновая реклама «Будвайзера»; на стекле другого была приклеена записка от руки — «ЕДА».
Еда? Обед в «Палаче»... тут есть над чем подумать. Фирменное блюдо: пирог с рубленым салом.
Но Джонни не вошел в заведение. Вместо этого он открыл ключом узкую дверь за углом от входа в бар и исчез за ней. Примерно через минуту Джек увидел, как зажглось окно на третьем этаже.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});