Джеана решила, что кожаная шляпа джадита стала для Хусари чем-то вроде эмблемы. Напоминанием. Он тоже дал клятву отомстить, и воспоминание об этом уменьшило ее удивление, вызванное переменами в нем. Он продолжал активно заниматься делами, как он рассказал ей однажды вечером, когда пришел на ужин в квартал киндатов, как когда-то приходил в дом ее отца. Его посредники трудились по всему Аль-Рассану, даже здесь, в Рагозе, прибавил он, пока слуга, нанятый Веласом, разливал им вино. Просто у него теперь другие, более важные заботы, сказал Хусари. После Дня Крепостного Рва. Она осторожно спросила, какие дела он ведет в Картаде, но на этот вопрос он не ответил.
«Интересно, — думала Джеана, лежа в ту ночь в постели, — все эти мужчины, которые мне доверяют, не хотят отвечать на некоторое вопросы. За исключением Альвара, пожалуй». Она была совершенно уверена, что он ответил бы на любой вопрос, заданный ею. В этом мире темных интриг можно пожалеть о прямодушии. Но для этого у нее есть Велас. У нее всегда есть Велас. Она не заслужила такого благословения. Джеана вспомнила, что это отец заставил ее взять с собой Веласа, когда она покидала родной дом.
Наряду со всем этим три других придворных лекаря ненавидели ее от всей души. Этого следовало ожидать. Женщина, да еще из киндатов, и ей отдает предпочтение визирь? Прославленный капитан джадитов стремится заполучить ее в свой отряд? Ей еще повезло, что они ее не отравили, писала она в письме к сэру Реццони в Соренику. Она попросила его продолжать писать ее отцу. Сообщила ему, что есть основания надеяться на получение ответа. Она сама писала домой дважды в неделю. В ответ приходили письма, написанные аккуратным почерком матери, наклонной скорописью киндатов, но иногда написанные под диктовку отца. Кажется, небольшие приятные события все еще происходят в этом мире.
Им она, разумеется, не послала свою шутку насчет опасности быть отравленной. Родители есть родители, и они начали бы бояться за нее.
В то осеннее утро, когда гонец от Мазура принес ей вести из Картады и пригласил следовать за ним ко двору, эта шутка уже не казалась ей столь остроумной.
Очевидно, кого-то все же отравили.
Во дворце Рагозы, когда Джеана явилась туда и прошла во Дворик Ручьев, где эмир ждал только что прибывшую гостью, лишь об этом и шептались.
Альмалик Картадский, называвший себя Львом Аль-Рассана, умер, и госпожа Забира — теперь его вдова, и больше никто, — приехала этим утром без предупреждения в качестве просительницы к эмиру Бадиру. «Во время побега через горы ее сопровождал лишь один слуга», — прошептал кто-то.
На Джеану, которая проделала тот же путь всего с двумя спутниками, это не произвело впечатления. Но она никак не могла разобраться в своих чувствах по поводу более важной новости. Для этого ей еще понадобится немало времени. Пока что она смогла осознать лишь тот важный факт, что человек, которого она поклялась убить, каким-то образом принял смерть от руки Аммара ибн Хайрана — эта часть истории еще оставалась неясной, — а женщина, которая родила живого ребенка и сама выжила только благодаря отцу Джеаны, скоро должна войти под арку в дальнем конце этого сада.
За рамками этих двух ясных фактов в ее душе царило смятение, смешанное с чем-то вроде боли. Она покинула Фезану с целью сдержать клятву, а провела последние месяцы в этом городе, получая удовольствие от работы при дворе и, если быть честной, от льстящих самолюбию знаков внимания со стороны необычайно образованного человека, а также от той настойчивой борьбы, которая велась за право пользоваться ее профессиональными услугами. Получала удовольствие от жизни. И совсем ничего не предпринимала в отношении Альмалика Картадского и того обещания, которое дала себе в День Крепостного Рва.
А сейчас уже слишком поздно. Теперь уже всегда будет слишком поздно.
Она стояла, по своему обыкновению, на самом берегу ручья, недалеко от Мазура, занимавшего свое место на островке, у правого плеча эмира. Сорванные ветром листья падали в воду и уплывали прочь. Как ни часто она бывала в этом саду при дневном свете и при свете факелов ночью, Джеана все еще способна была восхищаться его красотой. Цвели только поздние осенние цветы, но при свете солнца падающие листья и те, что еще цеплялись за ветки, сверкали яркими красками. Она понимала, какое сильное впечатление мог произвести этот сад на того, кто видел его впервые.
Дворик Ручьев был спроектирован и построен много лет назад. Тот самый поток, который пробегал через пиршественный зал, направили в этот сад и разделили на два русла, создав маленький островок среди цветов, деревьев и мраморных дорожек под резными арками. На этом островке, куда вели два мостика, сейчас сидел эмир Рагозы на скамье из слоновой кости, окруженный своими самыми важными придворными. Вдоль плавно изгибающейся дорожки, ведущей к одному из мостиков, выстроились под осенним солнцем остальные придворные Бадира в ожидании женщины, приехавшей из Картады.
На ветвях деревьев сидели птицы. Четыре музыканта играли на дальнем берегу ручья, который огибал островок сзади. В воде плавали золотые рыбки. На солнце было прохладно, но приятно.
Джеана увидела Родриго Бельмонте в противоположном конце сада, среди военных. Он вернулся из Фибаса за два дня до этого. Их взгляды встретились, и она почувствовала себя беззащитной перед его задумчивым взором. Он не имел права так пристально разглядывать ее после столь короткого знакомства. Она внезапно вспомнила, как рассказала ему у того костра на фезанской равнине, что собирается сама разделаться с Альмаликом Картадским. Это напомнило ей о Хусари, который в ту ночь был там и высказал то же намерение. Сейчас его, наверное, одолевают такие же нелегкие мысли и чувства, что и ее.
«Если только кто-нибудь не совершит это раньше нас обоих», — сказал он той ночью. И кто-то это сделал.
Сейчас Хусари отсутствовал. Он не занимал никакой должности при дворе. Джеана надеялась, что позже ей представится случай поговорить с ним. Вспомнила о своем отце в Фезане и о том, что с ним сделал убитый правитель.
В дальнем конце сада, между колоннами кораллового цвета, появился герольд, одетый в зеленое с белым. Музыканты прекратили игру. Ненадолго воцарилось молчание, потом запела птица, прозвучала быстрая, дрожащая трель. Бронзовые двери распахнулись, и герольд провозгласил имя Забиры Картадской.
Она пошла под аркаду и подождала у колонн, пока герольд отойдет в сторону. Она прибыла без церемоний, всего с одним сопровождающим, своим слугой, который шел на два шага позади нее. Когда женщина приблизилась по дорожке, Джеана увидела, что рассказы о ее красоте ничуть не преувеличены.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});