Тем не менее, они и их юная предводительница не отставали от киммерийца. Бетина, казалось, вышла из транса и молча шагала вперед, не глядя по сторонам.
Заговорила она, только когда Конан объявил короткий привал, чтобы вновь собрать растянувшийся отряд и дать всем воинам немного передохнуть.
— Я разговаривала с Омиэлой.
— Я так и понял, — отозвался Конан. — Тебе можно говорить о том, что она тебе рассказала?
— Можно, или, по крайней мере, я считаю ее разрешение само собой разумеющимся. Но тебе ни к чему знать все, что она сказала. Омиэла болтлива, как любая другая старуха или колдун.
Конан изобразил на лице гримасу притворного ужаса:
— А она и старуха, и колдунья. Как ей вообще удается ясно выражать свои мысли?
— У нее это получается нечасто, — ответила Бетина. — Но я могу передать тебе, что она хотела сказать. Она говорит, что в долине сражаются Жизнь и Смерть.
— И чем же эта долина отличается от любого другого места, где существует жизнь? Смерть же приходит ко всему живому, или, во всяком случае, мне так кажется, и существует повсюду…
— Как же тебе это объяснить?
— Покороче и пояснее. Нам скоро нужно будет двигаться дальше.
— Ты тоже хочешь жениться на мне, чтобы мог мне приказывать?
— Ты хочешь иметь двух мужей?
— Если это будут ты и Фарад…
— Я польщен… Но сейчас мы спешим. Рассказывай.
— И у Смерти, и у Жизни в долине есть воплощения. Если их оставить в покое, они общими усилиями уничтожат долину и двинутся дальше, норовя снести все на своем пути. А если их свести вместе, они поглотят друг друга.
— Так значит, все, что нам нужно, — это помочь встретиться воплощению Смерти с воплощением Жизни и убежать от греха подальше?
— Полагаю, да. Но как это сделать, Омиэла не объяснила.
— Пустяки, лишь бы она сделала это, когда будет нужно, — отмахнулся Конан. — А то здесь больше не останется никого в живых, чтобы выполнить ее указания.
Бетина выслушала слова киммерийца не дрогнув.
* * *
У бойцов Махбараса едва хватило времени привести в порядок свои не очень густые ряды, прежде чем до них добрались убегающие девы. «Нет, сказать так — значит проявить несправедливость к некоторым из дев и к некоторым из женщин», — решил Махбарас. Они отступали, а не бежали, пытаясь оставаться впереди толпы беглецов, но сохраняя порядок, не выпуская оружия из рук.
Вот бегущая за ними толпа — это другое дело.
Иногда казалось, что само небо завывает, словно сошедшее с ума живое существо, и в эти мгновения Махбарасу хотелось заткнуть уши. Он не смог бы расслышать крика беглецов, даже если бы те орали ему прямо в ухо, а он к тому же старался держаться от них на расстоянии.
Беглецы были всех возрастов, от младенцев до седобородых старцев, и обоих полов. Большинство казались одетыми в то, что успели схватить. Ни у кого не было с собой съестных припасов, если не считать хлебных лепешек и луковиц.
«Прокормить их без пахотных земель долины будет нелегкой задачей, моя Повелительница. Но они твои подданные, и ради тебя я сделаю то, что должен сделать».
Среди беглецов было очень мало безобразных полулюдей, созданных колдовством Повелительницы для выполнения самых тяжелых работ. То ли их забрал Туман, то ли перебили жившие по соседству с ними настоящие люди, то ли их погубила собственная слабость, но этой ночи большая их часть так и не пережила.
Махбарас не стал горевать о них. Он лишь надеялся, что смерть их была по большей части безболезненной.
Менее приятной оказалась встреча с несколькими отрядами мускулистых вооруженных евнухов. Они держались заносчиво, и Махбарас знал, что, если дать им хоть малейший шанс, они станут нападать на других беглецов и как шакалы отнимать последнее, что осталось у людей. Он уже сталкивался с такой породой людей и обращался с ними грубо, отдавая приказы, подкрепленные клинками наемников.
Махбарас шагнул навстречу первым трем вооруженным евнухам.
— Стой! Сдать оружие! — Он не то чтобы крикнул, но отдал приказ достаточно громко, чтобы его расслышали, несмотря на шум. Неведомые силы в небе в этот момент завопили громче обычного, поэтому ему пришлось дважды повторить приказ.
— А ты кто такой, чтоб отдавать приказы? — огрызнулся самый рослый из троицы.
— Капитан Махбарас, — ответил капитан.
Верзила обнажил меч. Махбарас выхватил свой еще быстрее. Острие клинка капитана уперлось в горло здоровяку, прежде чем тот смог поднять клинок и занять боевую позицию.
Крестьянин уставился на острие, чуть-чуть покалывающее ему кожу, и сглотнул.
— Э… а после я смогу получить свой меч обратно?
— Когда мы…
Снова вой с неба заглушил слова капитана. Казалось, над ними низко пролетело что-то огромное и черное, похожее на тучу и завывающее голосом обезумевшего дракона.
— Это меч какой-то девы! — завопил чей-то голос позади Махбараса. Тот обернулся, отведя взгляд от верзилы, который тем временем сделал выпад и чуть не рассек Махбарасу щеку.
А затем капитан дрался одновременно и с верзилой, и с обезумевшей девой, твердо решившей отомстить за свою подругу. Все беглецы пустились бежать; все, кто мог двигаться, как вооруженные, так и безоружные, потоком хлынули вперед, разъединяя бойцов и не обращая внимания на мелькающую в воздухе сталь.
В этой сумятице дева лишь пыталась следить за тем, что творится у нее за спиной, да и Махбарас с верзилой делали то же самое. Воительнице это не слишком удалось, и верзила рассек ей шею шальным ударом. В следующий миг меч Махбараса пронзил ему горло, и он упал рядом с женщиной.
Капитан посмотрел на павшую деву, проклял все, за исключением Повелительницы, но позволил себе несколько недобрых мыслей и о ней. Ему никогда не забыть этой ночи безумия. Она всегда будет между ними, когда они будут лежать в объятиях друг друга. А затем из долины раздался самый громкий вопль, который слышал капитан за свою жизнь, словно сами горы корчились в предсмертной агонии, так же как звезды, воздух, вода и все живое, находящееся в пределах досягаемости сорвавшейся с цепи магии. Это был крик безумия, и Махбарас увидел это по лицам стоявших рядом с ним воинов и дев.
Он закрыл глаза, чтобы не видеть этого кошмарного зрелища, разворачивающегося перед ним. Когда же он открыл глаза, то был по-прежнему жив, и по долине гремело лишь эхо этого вопля.
Но он остался один, за исключением убитых и слишком измотанных, чтобы бежать.
Махбарас остался один и теперь никому ничего не был должен, кроме Повелительницы. Теперь он может отправиться к ней, обнять ее и вынести из этого преддверия ада.
У Махбараса возникла смутная мысль, что, возможно, в нем тоже угнездилась частица безумия, раз он подумал так. Его наемники по-прежнему живы, так же как девы и беглецы. Он мог сделать для них больше, чем для Повелительницы, если та еще жива.