на голову, пока мы неторопливо прогуливаемся по плотному, покрытому лужицами песку.
— Это то место, куда ты пришел, когда вышел из тюрьмы, или ты жил в других местах?
— Только здесь. Я люблю это. Горы, вода, серость. Я люблю холод.
— Я тоже. Зима почему — то всегда была моей любимой. Может быть, это потому, что она скрывает правду о смерти Земли под покровом ложной чистоты.
— Ложная чистота?
— Белый пушистый снег кажется таким невинным, но на самом деле это оружие, которое убивает то, что лежит под ним.
Он смотрит на меня сверху вниз, спрашивая с легким юмором:
— Ты всегда так много думаешь?
— Иногда.
— Я тоже.
Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему лицом, и ветер дует в нашу сторону, когда я спрашиваю:
— О чем?
— О тебе, в основном.
Он обнимает меня, прижимая к себе, пока мы смотрим на воду.
Опустив глаза, он говорит:
— У меня всегда была потерянная душа.
Мы не смотрим друг на друга, пока говорим, моя рука теперь обвита вокруг его талии.
— У меня тоже.
— Иногда, когда я вижу маленькую девочку с рыжими волосами, на долю секунды я чувствую надежду, что это ты, но потом я понимаю, что ты больше не будешь той маленькой девочкой.
— Я обычно вылезала из окон посреди ночи, когда попадала в приемную семью. Ты рассказал мне о Карнеги в последний день, когда мы были вместе. Раньше я думала, что, если я зайду достаточно далеко, чтобы найти лес, ты будешь там.
Мои слезы смешиваются с туманом, который собирается на моем лице и стекает по щекам, пока мы говорим.
Он поворачивается ко мне, его руки скользят по моим рукам, и его глаза наполняются годами безутешной боли, которую я слишком хорошо знаю.
— Мне так жаль, принцесса. В моей жизни так много сожалений, но ни одно из них не является большим, чем потеря тебя.
Я тоже вижу его слезы.
— Я был неосторожен.
— Нет, папа.
— Я был. Мне никогда не следовало связываться с людьми, на которых я работал.
Я смотрю в покрасневшие глаза моего отца, когда лезвия пронзают струны моего сердца.
— Я никогда не смогу загладить все свои обиды, за то, что оставил тебя без отца, за то, что причинил тебе столько сердечной боли, — задыхается он от стыда.
— Я не виню тебя, папа.
— Ты должна.
— Но я не хочу, — говорю я ему, и он притягивает меня в свои любящие объятия, которых я жаждала с тех пор, как мне было пять лет. — Все, чего я когда — либо хотела, было это. Ты держишь меня. Я так сильно нуждалась в твоих объятиях, — говорю я, слова застревают у меня в горле, мешая говорить.
— Мне нужно, чтобы ты выслушала меня, — настойчиво говорит он, и я поднимаю на него глаза. — Мне нужно, чтобы ты знала, как сильно я тебя люблю. Мне нужно, чтобы ты знала, что без тебя мое сердце никогда не сможет быть полноценным. Ты… ты самые фибры моего существа.
Я кладу голову ему на грудь и слушаю биение его сердца, когда он продолжает:
— Я помню день, когда ты родилась. Медсестра положила тебя мне на руки, и я навсегда изменился. Ты мгновенно смягчила мое сердце, и я понял, что уже никогда не буду прежним. Я никогда не был так влюблен, как в тебя. Мне нужно, чтобы ты никогда не забывала об этом.
— Я не буду.
— Дай мне посмотреть на тебя, — просит он, когда берет мое лицо и поднимает его к себе. Он качает головой, говоря: — Я просто не могу поверить, насколько ты прекрасна. Малышка моя, ты совсем взрослая.
Протягивая руку, я провожу ею по его подбородку, где раньше была борода.
— Я не могу поверить, что нашла тебя.
— Ты нашла. И я всегда буду благодарен за это. Видеть тебя и знать, что с тобой все в порядке.
Он наклоняется, откидывает капюшон моего плаща и целует меня в макушку. Его спина печально вздрагивает под моими руками, когда он продолжает покрывать поцелуями мои волосы.
— Ты и я, — в конце концов говорит он. — Мы нерушимы, даже когда нас сломали.
— Я никогда не позволяла тебе умереть, даже когда считала, что ты мертв.
Мы стоим здесь вместе под туманным дождем, и мы — заплаканные души, которые наконец — то объединились, когда мир так долго держал нас порознь.
— Я не могу поверить, что ты вернулся ко мне, — плачу я.
Он вытирает мое лицо руками.
— Больше никаких слез, хорошо?
Я киваю и глубоко вдыхаю, чтобы успокоиться.
Когда он поворачивает голову, чтобы посмотреть туда, где припаркованы наши машины, он говорит:
— Этот человек там, наверху… Он хороший.
Я смотрю на Деклана, который разговаривает по телефону, и улыбаюсь.
— Он действительно добр ко мне, папа. Я его не заслуживаю.
— Заслуживаешь. Вы заслуживаете друг друга. Я вижу, как он смотрит на тебя, как будто это последний раз, когда он когда-либо смотрит на тебя.
Он подходит, чтобы встать перед моим взглядом на Деклана.
— Это взгляд человека, который отчаянно влюблен, — говорит он. — Несмотря на то, что я люблю тебя совсем по — другому, я смотрю на тебя так же.
Его слова успокаивают так, как я не могу объяснить, и я улыбаюсь ему.
— Вот этот великолепный свет, — восхищается он, а затем целует меня в лоб. — Мне нравится твоя улыбка.
— Я люблю тебя, папа. Так сильно.
— Я тоже люблю тебя, принцесса.
Когда он смотрит на свои часы, он стонет.
— Мне нужно бежать.
Он берет меня за руку и ведет обратно к машине, и когда он открывает мою дверь, он наклоняется и смотрит на Деклана, кивая ему. Деклан отвечает на жест без каких — либо слов.
— Спасибо, папа, — говорю я ему. — Мне это было нужно.
— Мне тоже, милая.
Он наклоняется и целует меня в щеку, и я целую его, прежде чем он проводит рукой по моему лицу.
— Веди машину осторожно, хорошо?
— Ты тоже.
— Я никогда никого не полюблю так, как я люблю тебя, — говорит он мне, прежде чем закрыть мою дверь.
Затем Деклан берет меня за руку и кладет к себе на колени после того, как мы выезжаем с парковки и начинаем возвращаться в отель. Я размышляю о словах, которые сказал мне мой отец, словах, которые я так хотела услышать, чтобы знать, что от меня никогда не избавлялись. Знать, что ему больно за меня так же, как мне было больно за него, растворяет все