сидеть здесь на утоптанном — как-то не комильфо, что ли.
Девственная природа под рукой успокаивает.
— Вы удивительно хорошо образованы для своего возраста, — нейтрально замечает аль-Фахиди.
Мадина фыркает молодым поросёнком, на мгновение теряя свою мраморную невозмутимость.
— Господин Ржевский, чтобы я в полной мере оценил ваше великодушие как принимающей стороны, пожалуйста, доведите вашу мысль до конца?
— Да вы и сами всё поняли. Если я спрошу вас о цели визита, это будет либо завуалированный указ вам на дверь — дескать, чего припёрлись, либо — попытка подчеркнуть вашу ничтожность в данной ситуации. Конструктива будущей беседе не добавит ни то, ни другое.
Старик коротко кланяется и бросает свой ковёр на несколько метров в сторону, на зелёную траву без кустарника:
— Вы не возражаете?
— Мне без разницы. Только вместе со мной в нашей беседе будет участвовать и Мадина Наджиб.
— Вы уверены? — Аль-Фахиди опять сверлит меня взглядом, словно сомневаясь в услышанном.
— Это моё условие. Без этого разговора не будет.
— Господин Ржевский, вы простите мне мою наглость ещё раз? — из кармана безразмерных шаровар в его руках появляется амулет. — Вы позволите проверить, свободны ли вы от внешних ментальных воздействий на этот момент?
— Что за дурацкая комедия? — слегка отмирает менталистка, вопросительно изгибая бровь. — Хасан, даже если я его мозги в омлет превратила, «Верблюжий дом» тут же снимет любые внешние воздействия. Вы это знаете не хуже меня. Дим, ты уверен, что я должна участвовать в вашем разговоре?
— Да. Ржевские зря не говорят. Это условия вообще каких-либо моих переговоров с твоим Эмиратом.
— У нас женщин за мужской стол обычно не зовут, — словно оправдываясь, поясняет Мадина, косясь на соотечественника. — Тем более — за ритуальный, такой. Нам с Хасаном обоим непривычно: рушится этикет и многие автоматические привычки.
— Если я верно оцениваю происходящее в вашем Эмирате, наш разговор втроём — далеко не самая большая революция, которая у вас сейчас происходит, — замечаю. — Вам ещё не раз удивляться.
— Сложно спорить, — вздыхает аль-Фахиди. — Господин Ржевский, я увидел достаточно для своего предварительного мнения, с кем имею дело. Пожалуй, я тогда тоже отступлю от традиций: вон тот раненый нуждается в срочной помощи. Остальные, наверное, могут подождать, но…
— Отправляйте. — Перебиваю. — Можете запихнуть в свой портал хоть сейчас. Его же там поймают? Помощь окажут?
— Да. Вы на удивление великодушны, в том числе отсутствием условий.
— Потому что я отлично понимаю, что вы прибыли с целью обмена. Рабы мне без надобности, а ввиду смены вашего Правителя у Ржевских изменился взгляд на роль ваших пленных в наших отношениях.
Мадина Далию воспринимает где-то как сестру. Не самую любимую, на неё можно злиться, с ней можно ругаться — но это в любом случае не чужой человек и он не желает тебе зла. Есть мнение, что это взаимно.
В отличие от Маджита, с тем разговор был бы другим.
Ну и главное по мне — это Растопчин, местная их точка опоры. В данной обстановке я для себя выяснил всё, что хотел: вряд ли основная агентурная сеть на этом уровне имеет дублирующую.
Рядовые исполнители (даже и не рядовые), как те, что валяются под ногами, политику не определяют. Инструмент есть инструмент.
Главный гвардеец Эмирата после моего разрешения использует такой же амулет, каким убирали тело менталиста на перекрёстке в фургон: подстреленный поднимается в воздух метра на полтора, плывёт по воздуху до портала и исчезает с той стороны.
— Итак, цель моего визита. — Хасан первым садится на свой ковёр и скрещивает ноги, подавая пример. — Обсудить условия выдачи нам тел погибших и живых пленных, раз. Вернуть госпожу Наджиб домой, два: причины, заставившие её бежать сюда, более не актуальны.
Лицо Мадины закрыто этой её чёрной тряпкой до самых глаз, потому она семафорит глазами, мимика недоступна.
Так отчаянно, что повязка того и гляди загорится.
Припоминаю, что в ресторане, где на нас напали японцы, она заставляла меня пройти перед ней в дверь первым — обычаи.
Занимаю место напротив Хасана, по его примеру скрещивая ноги. Знятный способ сидеть без стула, чё.
Наджиб тут же садится справа и сзади меня.
— А я думал, ты мне на коленку сядешь, — замечаю по-русски, пользуясь тем, что аль-Фахиди не понимает. — Чтоб за спиной не отсвечивать. Хоть напоследок.
Домой она хочет, вижу по ней. За неё решать ничего не буду. Если отчалит — хоть незаметно напоследок за зад подержал бы. Там есть за что приятно взяться, когда её в портал бросал — самый душевный момент за весь сегодняшний день был.
— Не смей даже думать. — Лаконичный ответ из-за спины мгновенно смывает весь романтичный настрой. — Ради всего святого. Я уже устала просить и умолять, мне очень некомфортно в такие моменты. ЗАТКНИСЬ ТЫ НА ЭТУ ТЕМУ, СВОЛОЧЬ НАЗОЙЛИВАЯ!
Тьху ты.
Хорошо, Шу никуда не собирается: вытащила из избы аналогичный коврик, правда, не артефактный (он у дедовой кровати на полу лежал), сняла с себя лишнюю одежду и сейчас выполняет упражнения на растяжку в тридцати метрах от нас.
Солдат всегда должен качаться, чё. Молоток девчонка.
Пожалуй, в будущее можно смотреть со сдержанным оптимизмом: если Наджиб и решит встать на лыжи, то японка вон, гораздо менее «правильная». Кажется. А внешне вполне конкурентна, хе-х, и ко мне жить, похоже, перебралась.
Хоть бы в разных избах ночевать не задумала.
Удерживаюсь, чтобы не потереть руки: Норимацу осталась в коротких плотнооблегающих шортах, которые её тело облепили так, словно их и нет на ней.
Верх — вторая часть этого же комплекта. Тоже всё обтянуто.
Отсюда не видно, но готов спорить: если подойти к ней ближе, можно разглядеть даже выделяющиеся маленькие окружности на выпуклостях.
Упавшее было настроение резко идёт вверх. От накативший полминуты назад дремучей тоски не остаётся и следа: насильно мил не будешь.
Захочет менталистка домой — так тому и быть, вольному воля.
Опять же, «вначале жениться, остальное потом» — какая-то древняя и варварская формула. Бесчеловечная и устаревшая, я бы сказал.
Другое дело, с чужой религиозной философией спорить не будешь, если не дурак. Особенно когда девица от тебя полностью зависит и на твоём попечении находится.
— Ржевский, да ты просто похотливая скотина! — раздаётся по-русски из-за спины. — Ответь Хасану немедленно! Он уже пять секунд как трижды тебе вопрос повторил!
Ой. Задумался. О вечном.
— Прошу прощения! — спохватываюсь их речью, переведя взгляд с гимнастики Шу на переговорщика-гвардейца. — Не сочтите за неуважение! Был очень сложный день, во всех отношениях, — потираю затылок. — Со сбоями работает голова, выпадаю из реальности! Мои извинения ещё раз!