фигуры, медведи, моряки — кого только нет.
Кроме дивно одетых людей и сказочных персонажей, встречались и предметы — костюм самовара, костюм башни с часами, костюм письма — да-да, человека запечатали в конверт, адрес же был написан в стихах, и письмо адресовалось главе местной думы.
Кто-то вполне использовал для создания образа магию — над некоторыми головами вились магические искры и дрожали иллюзии.
— Наверное, нам бесполезно использовать иллюзии? — спросила я Соколовского.
— А вы бы хотели? — улыбнулся он. — Можно подумать.
С нами раскланивались, здоровались — мы-то пришли не в костюмах, а просто в масках. А для магов еще и наша некромантская сущность как маячок, не спрятаться. Встречались и знакомцы.
— Рад вас видеть, Ольга Дмитриевна, — негромко пробасил рядом Егор Егорыч Медвежинский, сосед и компаньон Софьи Людвиговны. — Значит, слухи не врут, и вы вернулись.
— Служу в магической управе, — улыбнулась я.
Встретились чаеторговец Белов, строитель Вересов и золотопромышленник Востров, и некоторые дамы, которых мы навещали в бытность мою на прежней службе. Все изумлялись, кивали, улыбались.
Болотников едва пробился к нам через толпу.
— Ну набежали, набежали, — ворчал он.
Матвей Миронович даже не стал надевать никакой маски. Махнул рукой, сказал, что магией баловаться куража нет, а так его всякая собака знает, во что ни оденься. И пока он шёл через зал до нас с Соколовским, его трижды пытались остановить и что-то сказать.
— Неужели с прошениями подходят? — усмехнулся Соколовский.
— Оно самое, на ходу подмётки рвут, — вздохнул Болотников. — Только вот я, можно сказать, что и не на службе сегодня, кроме одного-единственного дела, и что-то пока я того дела не наблюдаю.
— Погодите, может быть, ещё появится, — улыбнулась ему я.
И тут объявляют первый вальс. Соколовский кланяется мне — невыразимо изящно кланяется — я отвечаю приличествующим важной даме поклоном, мы становимся в пару… и летим.
Ни с кем, ни с каким другим кавалером не удавалось мне поймать это чувство полёта. А ведь неплохие попадались в Москве — и ребята из группы, и гости Пуговкиных, и Авенир. Но — нет.
А здесь — да. И хорошо, что на мне маска, и что она скрывает хотя бы половину лица. Потому что… мало ли, что там, на лице, не следует этого никому показывать.
Наша пара ловко обруливала множественные препятствия, а это были и более медлительные пары, и кто-то, изволивший просто встать на дороге — глупец какой-то, наверное, и один раз даже официант с подносом вылез прямо на нашем пути, в страхе шарахнулся, чуть все закуски не рассыпал под ноги танцующим. Но — никаких вам дорожных происшествий. Только мы… и музыка, а играли сегодня очень хорошо и душевно. Летим, летим, летим… у меня даже голова больше не кружится. Или кружится, но кажется, вовсе не от вальса, а от чего-то, совсем другого. Невыразимого.
Музыканты сыграли завершение, мы остановились и поклонились друг другу. И он отвёл меня к Болотникову.
— Пойду слухи пособираю, — сказал, и мгновенно затерялся в толпе.
— Какие это он слухи пошёл собирать? — ворчал Болотников.
А я разом погрустнела, потому что понимала, какого толка слухи он может собрать, например, обо мне. Но вдруг обо мне только кухарки болтают, а до прочих не дошло ещё?
— Добрый вечер, — поклонился появившийся рядом Пантелеев.
— И тебе, Семён Игнатьевич, — кивает Болотников.
Пантелеев спрашивает о ком-то из гостей, Болотнков поясняет… я же смотрю во все глаза.
Он сегодня тоже принарядился — и неожиданно для меня выглядел не злобным замотанным главой сыскной службы, а лихим гвардейским ротмистром, который был за правду, и за честь, и за что там ещё можно быть в далёкой столице. Парадная форма сама по себе как костюм, глаза сверкают, усы топорщатся. Звучит вступление к следующему вальсу, он рассеянно оглядывает зал, и внезапно всё равно что в первый раз замечает меня.
— Ольга Дмитриевна, могу ли я пригласить вас?
— Можете, — я благосклонно киваю и кланяюсь.
Он тоже лихо кланяется, миг — и я снова улетаю. Но… есть нюансы.
Пантелеев — это сила и мощь, а Соколовский — тоже сила, и тоже мощь, да ещё какая, но — вовсе не на виду. И ты открываешь в нём глубины одну за одной, одну за одной… Тьфу ты, не дело это — танцевать с одним мужчиной, а думать вовсе о другом.
Впрочем, кажется, Пантелеев не в обиде. Он неплохо ведёт меня сквозь толпу, и успевает поглядывать по сторонам. А когда мелодия завершается, возвращает меня к Болотникову и тут же исчезает со словами о том, что, мол, нужно кое-что проверить.
Вот и пускай проверяет, всё правильно.
Мелькнула Ева Аркадьевна — она была в необыкновенной магической огненной маске, её вёл в танце журналист Владимир Волчищев, которого посчитали за воздух на том нашем совещании у Болотникова. Кажется, здесь сегодня все-все, кто только может быть нужен. И не только они, наверное, других тоже хватает.
А потом объявили польку, и передо мной появился горный инженер Липин.
— Добрый вечер, Матвей Миронович, Ольга Дмитриевна, — и ещё кланяется предметно мне. — Не станцуете ли эту польку со мной?
— Да, благодарю вас, — киваю я, кланяюсь и становлюсь с ним в пару.
Нам повезло — в центре освободили немного места, видимо, никто не желает случайно попасть под ноги какой-нибудь не слишком умелой паре и попасть в дорожное происшествие. И поэтому можно снова лететь, вертеться под рукой, улыбаться Гордею Платоновичу, по очереди выдумывать какие-нибудь фигуры и просто радоваться моменту.
В финале мы смеёмся и кланяемся друг другу, и идём по залу — просто так. Гордей Платонович берёт у официанта бокал с лимонадом и передаёт мне, и это очень хорошо, потому что душно, а мы только и делаем, что летаем и скачем, кажется, с меня сегодня семь потов сойдёт. Лихорадочно обмахиваюсь веером, в другой руке держу бокал, пью маленькими глоточками — в бокале отличный лёд. Интересно, на реке накололи или магически наморозили?
— Вы превосходно танцуете, Ольга Дмитриевна.
— Значит, научилась, — улыбаюсь я, ему легко улыбаться.
— И образ ваш тоже прекрасен, сразу же видно даму из общества.
Я сомневаюсь насчёт из общества, но думаю, что некоторые уроки Софьи Людвиговны и Анны Мироновны Пуговкиной не пропали даром. Вот и славно.
А потом