Читать интересную книгу Укрощение «тигров» - Юрий Жуков

На помощь гвардейцам пришли наши танкисты, но и им довольно долго не удавалось ворваться в лес, чтобы подавить там немецкие очаги сопротивления. Только в результате упорной борьбы и эта задача была решена. Гвардейцы овладели Черкасским-Лозовым.

Но и здесь отдохнуть им не довелось. Сразу же поступил новым боевой приказ: теми же боевыми порядками, огибая берега пруда, двигаться вперед с задачей захватить деревню Лозовенька и одноименную железнодорожную платформу на пути из Белгорода в Харьков. И эта задача была решена. Деревней овладел батальон, которым командует майор Южанинов. Это довольно большое селение, в нем 296 дворов.

Неподалеку отсюда, в Дергачах, еще шел ожесточенный бой. Наши бойцы заняли район огородов в низине близ этого населенного пункта. И снова приказ: вперед!

Так полк Прошунина ворвался в пригороды Харькова. Он сунулся было на железнодорожную станцию Северный пост, но встретил там такой ураганный огонь, что вынужден был остановиться на берегу Лопали— этот рубеж вплотную примыкает ко внутреннему кольцу немецкой обороны, о котором я завтра передам подробную корреспонденцию.

Гвардейцы Прошунина находятся на своем рубеже уже три дня. Они немного перевели дух, готовятся к новой битве.

Сегодня встретил здесь Ющенко, который прибыл из-под Орла. Вместе с нами продолжает работать для «Правды» Коробов. Мы втроем ездим на его вездеходе. Фишман от нас отделился, он занят фотосъемками. Привет.

Бой у внутреннего кольца

18. VIII, 23 ч. 45 м.

К сведению редакции. Сейчас начну передавать корреспонденцию, являющуюся логическим продолжением переданных ранее «В предместьях Харькова» и «Битва разгорается». Все эти материалы в нужный момент надо будет как-то объединить в одно большое выступление.

События развиваются своим чередом, и предугадать их ход невозможно. Поэтому то, что мы делаем, — единственно целесообразный метод.

Даю текст.

* * *

Вчера вечером мы побывали на командном пункте нашего старого знакомого — командира гвардейского белгородского полка Прошунина. Мы прибыли туда, когда его полк вместе с другими частями готовился к штурму внутреннего кольца обороны Харькова.

Рослый офицер с серебряной суворовской звездой на груди сидел над развернутым планом города. Две зловещие зубчатые линии обегали многоугольник Харькова — это грани немецких долговременных рубежей обороны. Задумчиво вглядываясь в непроницаемую зеленую стену лесопарка, в котором укрепились гитлеровцы, Прошунин постукивал карандашом по карте, словно выверяя точность работы топографов, и говорил:

— Мне вспоминается Коротояк… Когда паша дивизия шла в наступление через Дон, там было то же — река, обрывистый берег и лес на нем. Но Харьков— не Коротояк. И если немцы держались тогда изо всех сил за этот городок, то теперь в Харькове они поставили на карту все… И нам завтра придется поработать вдесятеро сильнее.

Командный пункт полка помещался в каменном погребе на берегу широкого светлого пруда. Искромсанные снарядами бетонные ступени недостроенного водоспуска были сухи. Чуть поодаль стояли шеренгами хилые растеньица запущенного питомника. Он создавался в самый канун войны. И если бы не война, сейчас здесь красовался бы молодой красивый сад, а саженцы отсюда перекочевывали бы на улицы и площади Харькова… Прошунин хорошо знает Харьков, любит его, и унылое зрелище гибнущего питомника огорчает командира гвардейцев.

Десять дней назад, когда мы впервые встретились в Бел городе, подполковник с серебряной суворовской звездой был весел — гвардейцы праздновали свою большую победу, Сейчас на лице его написана озабоченность: предстоит решить трудную, очень трудную боевую задачу. За эту декаду белгородцы прошли с боями 135 километров, тараном вклинились в оборону Харькова и с ходу прорвали ее внешнее кольцо. Но дальше продвинуться не удалось — немецкие дивизии зацепились за внутреннее, наиболее мощное кольцо укреплений. Теперь предстоит выбить их и отсюда.

— Мы знаем цену немецким инженерам. Это неплохие специалисты своего дела, — говорит Прошунин. — Завтра будет горячий денек!

Внутреннее кольцо немецкой обороны удавной петлей стискивает Харьков. Сплошная линия укреплений тянется на десятки километров, то ныряя в глубину окраинных переулков, то прячась на заводских дворах, то выходя на опушки лесопарков. Здесь каждый метр земли простреливается орудиями, установленными в подвалах и в верхних этажах высоких каменных зданий. Многоярусные минные поля преграждают путь к центру города. Берега тихой Лопани, заросшие ивняком, изрыты траншеями. Ее дно в тех местах, где реку можно перейти вброд, густо усеяно минами. Плотва, шевеля плавниками в светлой воде, с трудом маневрирует в каверзных малозаметных спиралях Бруно, На лесистом обрыве над Лопанью разбросаны сотни и сотни пулеметных гнезд. Где-то в глубине леса скрыто огромное количество минометов. Еще дальше — на городских площадях, во дворах на учебных плацах — множество артиллерийских батарей. Их снаряды крестят небо над городом во всех направлениях.

На карте уже нанесена узкая полоса, по которой Прошунии должен с рассветом повести своих солдат. Он так и именовал бойцов — солдатами, вкладывал в это слово глубокий, проникновенный смысл. С ними он прошел дорогу от Дона до стен Харькова, с ними он рассчитывал пройти путь от Харькова до Днепра и дальше до Берлина.

Теперь наши войска должны нанести мощный удар по касательной к немецкому кольцу, отсечь Харьковскую оборонительную зону от немецких тылов, зажать гарнизон города в стальные клещи. Части, наносящие удар западнее Харькова, вынуждены идти под фланговым артиллерийским обстрелом с харьковских окраин, но зато успешное их движение вперед предопределяет успешный исход всей операции.

Прошунин понимает, насколько трудна задача, поставленная перед ним, и методично, без громких фраз, поистине по-солдатски готовится к своему часу. Такое впечатление оставила у нас эта вечерняя встреча.

…Ночью прошел дождь. Утро было холодное, северный ветер гнал рваные облака — первое, едва уловимое дыхание осени пахнуло на неубранные поля пригородных немецких «имений». В зарослях кукурузы и подсолнуха, в заботливо вырытых окопах поеживались в шинелях артиллеристы. За копнами пшеницы лежала пехота. На наблюдательном пункте, развернутом на опушке рощицы близ домика, в котором когда-то помещалась детская колония, собрались генералы, Здесь и знакомый нам по Белгороду генерал Труфанов. Когда багровый диск солнца выглянул из-за зубчатой синей гряды городского парка, взвилась ракета. И все то, что на протяжении долгих недель готовилось на заводах боеприпасов для этого фронта, подвозилось сюда в эшелонах железнодорожниками, укладывалось и хранилось ради этой минуты на армейских складах, — все это разом обрушилось на внутреннее харьковское кольцо…

Теперь это кольцо было реальным, зримым, выпуклым: на кольцо укреплений легло кольцо огня, и клубы дыма обозначили черту немецких укреплений. За ними стоял молчаливый, израненный, изуродованный, но по-прежнему величественный и гордый Харьков. Немецкое кольцо сжимало ему горло, но молот нашей артиллерии уже бил по этому кольцу, расшибал его; и бойцы, поглядывая на высокие здания города, думали о том, с каким волнением и затаенной радостью прислушиваются к гулу нарастающей канонады харьковчане, прячущиеся сейчас в подвалах этих домов.

С наблюдательного пункта город был виден из конца в конец. Мы узнавали знакомые здания, улицы, площади. В дымке дрожали контуры высоких колоколен Холодной горы, Университетской горки. Солнечные лучи насквозь рассекали рваные стены Дома госпромышленности и Дома проектов. В лощине, рядом с вокзалом, у подножья Холодной горы белело знаменитое здание почтамта, напоминающее плавучий корабль.

— Черт побери, а почтамт-то, кажется, цел! — сказал связист, расправляя на миг спину. Его выговор изобличал харьковчанина.

— Ошибаешься, друг, — хмуро возразил рыжеусый сапер, кончавший углублять ход сообщения. — Я в феврале там был — сожгли, сволочи! Это только издали кажется, что он цел…

Среди воинов, находившихся на командном пункте, было много людей, знающих город от Тракторного завода и до Холодной горы со всеми улицами и переулками. Одни знали город по воспоминаниям университетской юности, другие сами строили его заводы, третьи обороняли его в трудную осень сорок первого года, четвертые дрались на харьковских улицах минувшей зимой.

Передний край на участке, где мы находились, пролегал по берегу все той же тихой Лопани. Внизу, сразу за рекой, высилось огромное четырехэтажное здание нового, построенного в канун войны, зоотехнического института. На широком дворе института с мощеными проездами и многочисленными хозяйственными строениями было пустынно. Лишь изредка в зеленом саду мелькали искорки— то били наши минометы. Пехота на этом участке форсировала Лопань еще вчера и создала плацдарм для дальнейшего движения вперед.