– Не уверен, что вы сможете догнать своих. Сейчас такая неразбериха на этой дороге…
– А что случилось? – удивился Франсуа. – Мы ничего не знаем.
– Конечно, откуда вам знать, вы же в городе сидели. А случилось то, что Мюрат ухитрился дать себя окружить под одним селом… как его… Тар…тар… не могу запомнить это варварское название…
– Тарутино? – подсказала Эжени.
– Да, Тарутино! Эта хитрая старая лиса Кутузов сидел, сидел на главной квартире, будто бы спал, пока собрал достаточно военной силы, а потом ударил по нашему авангарду и застал его врасплох… В общем, мы потеряли большое число орудий и много людей убитыми. Погиб и мой покровитель генерал Ферье…
– Вот почему вы так печальны, – с сочувствием заметила Эжени.
– Неужели корпус Мюрата уничтожен? – спросил Франсуа.
– Не совсем. Мюрат сумел унять панику и чудом вышел из окружения. Но это уже последняя капля. Теперь-то император понял, что пора убираться из этой чертовой Москвы и отступать по Калужской дороге. Она еще не разорена, как Смоленская.
На том объяснения Гастона закончились, и он снова угрюмо замолчал. Перед своим провожатым путники делали вид, будто идут на запад, догоняя маркитантский обоз, но, расставшись с Гастоном, тут же свернули на восток, двигаясь в сторону подмосковного имения Ниловки, до которого было верст тридцать. Добраться до него пешком они рассчитывали за два дня. Имение наверняка было разорено, как почти все села вокруг Москвы, но там они все же надеялись немного отдохнуть, чтобы с новыми силами двигаться дальше.
Проселочная дорога извивалась среди покрытых рощами холмов, а вдали виднелась полоса густого леса. На фоне темных сосен белели стволы берез, сквозь желтую листву которых просвечивало холодное осеннее солнце. Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь шелестом ветра и отдаленными голосами птиц, но от этой тишины путникам почему-то становилось не по себе. Чтобы как-то взбодрить своих друзей, Софья прервала тревожное молчание:
– Значит, под Тарутино Кутузов дал бой Мюрату и выиграл. Теперь наверняка русская армия будет двигаться на запад.
Франсуа неопределенно пожал плечами, а Эжени с наигранной бодростью откликнулась:
– Да, это уж скорей всего.
– Может, к концу года наши и Вильно займут? – продолжала рассуждать Софья.
– А почему тебя именно это заботит? – удивилась Эжени. – Или ты еще не оставила мысли навестить свою тетушку Ольгу?
– Конечно. Я ведь обещала Домне Гавриловне.
– Погоди думать об этом обещании. Прежде надо до дома добраться, прийти в себя, а уж потом…
– Но и медлить нельзя. Ведь Ольга Гавриловна больна. Поеду к ней при первой возможности.
Путники двигались быстрым шагом, настороженно поглядывая по сторонам. Слева потянулись вытоптанные поля и разоренные деревни, над которыми с карканьем кружили стаи черных птиц.
– Войны между людьми всегда заканчиваются пиршеством для воронья, – со вздохом заметила Эжени.
– Будем надеяться, что дальше на восток этих падальщиков станет меньше, – откликнулась Софья. – Только бы скорее миновать места, где были военные стычки…
Наконец, дорога подошла к лесу, где под укрытием деревьев путники сделали короткий привал, чтобы переодеться в крестьянскую одежду и немного утолить голод. Женщины боялись волков, хотя Эжени и уверяла дрожащим голосом, что в окрестностях Москвы их нет. Но страшнее сытых в это время волков могли быть одичавшие собаки, а также и люди, ушедшие в леса, чтобы жить кровавым разбоем. На случай опасной встречи Франсуа имел при себе заряженный пистолет и длинный охотничий нож, а другой пистолет отдал Софье. Впрочем, путники, конечно, понимали, что их оружие окажется слабой защитой, если путь им преградит не один хищник, а целая шайка или стая.
Солнце уже закатилось за горизонт, когда трое смертельно усталых людей добрели до какой-то деревушки, которая, хоть и была заброшена, но не производила столь зловещего впечатления, как предыдущие, и отвратительным запахом разложения поблизости не веяло. Здесь они и решили заночевать, найдя на краю села покосившееся строение – не то сарай, не то овин, где на полу были разбросаны охапки сена.
Осень, поначалу обманувшая своим теплом Наполеона, теперь с каждым днем становилась все холоднее, предвещая раннюю зиму, но путники не решились разжечь костер, боясь привлечь к себе внимание.
Проснулись они рано, еще до рассвета, и, с опаской выглянув из своего ненадежного укрытия, удостоверились, что вокруг все спокойно. Теперь, подкрепившись вином и скудными запасами еды, можно было продолжать свой путь. Шли они бодро, быстрым шагом, энергично размахивая руками и постепенно согреваясь от движения. Дорога, тянувшаяся вдоль леса, была удобна тем, что можно было, почуяв неладное, тут же укрыться в зарослях. Хотя, вместе с тем, лес являлся и средоточием тревоги, местом обитания одичавшего и разбойного люда.
Но судьба в тот день оказалась благосклонна к путникам, до самого вечера ограждая их от опасных встреч. Землю уже окутал сумрак, когда они увидели в некотором отдалении барскую усадьбу, окруженную деревьями. Софья сразу узнала ее, хотя не была здесь с детства.
– Ниловка!.. – воскликнула она приглушенным голосом, стискивая руку Эжени. – Мы все-таки добрались до нее! И кажется, здесь спокойно. Благодарю тебя, Господи!
Путники, уже изнемогающие от долгого путешествия, в последнем приливе сил кинулись вперед. Но через несколько шагов Франсуа, не заметивший в пожухлой траве какой-то пенек или корягу, споткнулся, подвернул ногу и, не сдержавшись от внезапной резкой боли, вскрикнул:
– Sacristie!.. Ma jambe!.. Quel dommage!..[18]
В первые секунды он вообще не мог идти, только стонал, потирая ушибленное место, потом, опершись на плечо Эжени и прихрамывая, сделал несколько шагов.
Но не это было самым страшным, а то, что последовало дальше. Из-за придорожных кустов внезапно выскочило пятеро вооруженных крестьян, впереди которых стоял сухопарый мужичок с ружьем и в солдатской фуражке, а за ним – широкоплечий бородатый детина с топором.
– Эге, французы и сюда добрались, – сказал первый, походивший на отставного солдата. – Кто такие, почему здесь? От своих отбились али шпионы, засланные в наш отряд?
– Никак, и бабы у них шпионами служат? – хмыкнул бородатый.
– А чему ж удивляться? – пожал плечами солдат. – У нас вот тоже нашлась такая баба – Василиса Кожина, отрядом ополченцев командует. Да и среди наших офицеров, я слыхал, есть одна кавалерист-девица. Чего ж и у французов такому не быть?
Эжени, поначалу застывшая от испуга, теперь опомнилась и торопливо забормотала:
– Да вы что, мужички, побойтесь Бога! Какие мы шпионы? Неужто не видите, что я простая русская баба, а это – Соня, племяшка моя.