– Стало быть, вы утверждаете, что между доктором и вашей женой существовала интимная связь, даже несмотря на ее болезнь?
– Да, она сама ненароком обмолвилась об этом во время последней нашей ссоры.
– И вы подозреваете, что доктор имеет в этом деле свой интерес?
– Да, подозреваю. И даже представляю, что он, вероятно, надеется получить доступ к капиталам после завершения этой скандальной истории. Ведь очевидно, что впереди грядет бракоразводный процесс. Варвара Платоновна останется хозяйкой положения, и он лелеет мысль занять вакансию супруга. Это раньше, при жизни Платона Петровича, такие идеи казались несбыточными, а теперь все переменилось.
– Странно, ведь Литвиненко не беден. Он очень известен в столице. И даже, как я узнавал, печатался в медицинских изданиях за рубежом. Коллеги чрезвычайно ценят его за высокий профессионализм. Непонятно, зачем ему влезать в темную и запутанную историю?
– Большие деньги кого хочешь собьют с толку!
– Это вы, простите, и себя имеете в виду?
– Себя-то в первую очередь! Подлецом оказался, смалодушничал, предал любимую женщину, а теперь она и вовсе в тюрьме по моей вине!
– Отчего же по вашей?
– Оттого, что я не могу доказать: не убивала Маргарита Павловна своего мужа. Я своими глазами видел злосчастный чай. Но и я в него не сыпал ничего! Хотя, каюсь, было желание посолить колдовским зельем. Да Господь уберег!
– А почему я должен вам верить, что не вы высыпали соль в чай?
– Да потому, что я сам вам об этом и рассказал, а мог бы и умолчать. Но тогда вся вина опять же ложится на невинную Марго! – Он закрыл лицо руками, и следователю показалось, что он плачет.
Сердюков задумался. Гривин производил на него неприятное впечатление, несмотря на внешнюю красоту и импозантность.
Одно казалось искренним – его любовь к заключенной в камеру Прозоровой и желание вытащить ее оттуда. Они поговорили еще немного, и полицейский уехал, дав понять собеседнику, что их встреча не последняя, и оставив Дмитрия Ивановича в большом страхе и смятении.
Отобедав дома, Константин Митрофанович начеркал на бумажке несколько слов и куда-то послал своего человека. Сам же пешком направился в Летний сад и стал прохаживаться по аллеям. Мимо Сердюкова пробегали шумные дети, хлопотливые няньки ворковали над своими питомцами, нарядные дамы с кавалерами и без демонстрировали себя, свои наряды и новомодные шляпы. Молодые офицеры, блестя эполетами, легко гарцевали по дорожкам для верховой езды. В этой разодетой и праздной толпе Константин Митрофанович чувствовал себя нелепым и лишним. Разглядывая скульптуры и плавающих в пруду лебедей, он пытался внушить себе, что пришел сюда не только на встречу с агентом, но и для общения с прекрасным. Агент, кстати, тоже принадлежал к прекрасной половине человечества. Но с большой натяжкой. Высокая здоровая женщина в несуразной шляпе с вуалью, плохо скрывавшей ее усики, очень скоро возникла на пути полицейского и низким голосом, не лишенным приятности, произнесла:
– Такой интересный мужчина и в одиночестве!
Всякий раз, когда она произносила эту условную фразу, Сердюков понимал, что понятие «интересный мужчина» к нему не относится. Но всегда поддерживал эту игру. Изображая легкомысленную парочку, они двинулись в номера, всегда резервируемые полицией для «служебных надобностей». Их ждала комната, имевшая неизменные черты подобного рода заведений. На стенах следы давленых клопов, на разбитой кровати покрывало с подозрительными пятнами, прожженный ковер на выщербленном полу, кувшин с трещиной. Все это, вкупе с постоянным затхлым запахом, вызывало большое омерзение у следователя и негодование по поводу того, в каких условиях приходится работать. Однако снять номер поприличней за собственные деньги ему и в голову не приходило. Они вошли и стали без предисловий разоблачаться. Причем Константин Митрофанович ограничился лишь снятием форменных штанов. Верхняя же часть его одежды по обыкновению в данном случае им не снималась для того, чтобы не терялось ощущение присутствия на работе. Усатая медсестра из клиники Литвиненко, а это была именно она, давно совмещала два богоугодных дела. Помощь страждущим от недугов телесных и помощь государственной полиции в борьбе с недугами общественными. Причем вторая тайная миссия приносила ей двойное удовольствие. Конечно, она получала некие суммы, нелишние при ее скромных доходах. Однако гораздо трепетней сия неотразимая «Венера» относилась к самому факту непосредственного общения с «их благородием». Сердюков получал от этих животных совокуплений странное чувство, где степень омерзения непонятным образом трансформируется в физическое удовлетворение. Тем более что настоящей дамы сердца у этого мастера уголовного сыска не было.
Коридорный принес поднос с мадерой и закуской. Венера, а именно под такой агентурной кличкой медсестра значилась в полицейских документах, приступила к обстоятельному донесению.
– Как вы и приказывали, Константин Митрофанович, я за доктором в последнее время следила неотлучно. И те люди, которые вас интересовали, появлялись. Не в клинике он с ними встречался, а в разных других местах, я в рапорте своем все адреса-то указала. Правда, один разок, было дело, забегал один и в клинику. Удачно случилось, в мое дежурство. Я гостя этого узнала по карточке, что вы мне показывали. Он, глупый, бороденку приклеил и усы, очень нелепый вид имел! Но я все равно его признала! У меня зрение острое! – Она довольно засмеялась грудным смехом, плотоядно посматривая на Сердюкова. Тот терпел и маялся, его эстетическое чувство сильно страдало. От огромного тела дамы шел терпкий дух пота и дешевых духов. Но дело и долг превыше всего!
– Так я и говорю, – продолжала собеседница. – Разговор я их подслушала весь. Вы правы. Партию пистолетов ждут из-за границы.
– Значит, не угомонились после арестов, жди новых покушений! Ведь какое зло эти, с позволения сказать, революционеры! Как дракон! Одну голову отрубишь, вырастают две! Изловили сотни три, камер не хватает, а они все расползаются по столице. По другим городам! Бедная Россия-матушка! – Следователь хлопнул себя по колену и отхлебнул чуток из стаканчика, но только самую малость.
– Да-да! – закудахтала Венера, заталкивая в рот очередной кусок лососины и причмокивая яркими губами.
Пока дама насыщалась, Константин Митрофанович размышлял. На самом деле, несмотря на некоторую карикатурность внешнего вида, Венера имела репутацию толкового агента. У нее был острый глаз, цепкий ум, прекрасная память и на факты, и на лица. Литвиненко висел у полиции на крючке очень давно. В юности молодой человек баловался опасными знакомствами, но не по идейным соображениям, а так, для остроты жизни, которой ему, толстому и абсолютно благополучному барчуку из приличной и скучной семьи, отчаянно не хватало. Полиция следила за ним, как за многими подозреваемыми в неблагонадежности лицами. Но доктор умудрился остаться в стороне от случаев террора, волной прокатившегося по стране, от разного рода выступлений недовольных подданных Российской империи. Молодой человек вовремя испугался и попытался отойти подальше от своих друзей юности. Но они не собирались оставлять его. Революции нужны были его профессионализм, так как в этой деятельности частенько приходилось рисковать здоровьем, а также деньги, и деньги немалые. Литвиненко, под страхом смерти, поручили добыть прозоровские капиталы. Доктор не принадлежал к категории пугливых людей, но ему дали понять, что он не просто умрет, но и имя его будет опорочено грязной клеветой. На фабрике Платона Петровича уже давно действовала ячейка борцов за светлое будущее. Они-то и приглядывали за Валентином Михайловичем. Все эти сведения Сердюков добыл постепенно, в течение многих лет, и пока в дело не пускал, полагая, что время еще не подошло. Доктор, по мнению следователя, идеально подошел бы на роль двойного агента, если правильно все обставить. Убийство Прозорова могло сыграть в этой истории свою заметную роль. Ведь теперь, как казалось, доктор вплотную приблизился к деньгам Варвары Платоновны, которая находилась полностью под его влиянием.