улице вам попадается парень в шортах, пуховике и шапке, не спешите смеяться! Этот чудак либо местный, либо из Финляндии его нелегкая в северную столицу занесла. Не суть важно. Просто знайте, он так одет неспроста. В июне ваш нос обгорает и простывает одновременно.
«Это Питер, детка!» — звучит фраза из уст в уста или пишется от стены к стене.
Редкий человек, владеющий русским языком, побывав здесь единожды, покидает город без ощущения знания глубокой молчаливой тайны, без ощущения печали от предстоящей разлуки. Влюбившись в северную столицу, человек проносит эту любовь через всю свою жизнь, куда бы судьба его ни забросила. Может быть, в Париж, что зовут городом любви, или Лондон, что хранит в памяти и недрах своих величие Римской империи, но сны будут о холодном северном граните, о серебряной мутной Неве, о пронизывающем морском ветре. Город, будто мыслящее создание, находит в вашей голове, в вашей душе, что-то очень ценное для себя, что-то очень нужное и больше не отпускает. Вы — кусочек мозаики его составляющей.
— О чем опять мечтаешь? — ворвался в мои субъективные размышления голос Пересвета.
Я с улыбкой пожала плечами:
— Не знаю. Про дорогу думала. ЗСД проехали.
— Давно, — подтвердил мой спутник и тоже улыбнулся, но как-то немного смущенно.
Может, ошибаюсь, но хотел он что-то еще добавить, только передумал. Потом, мгновение спустя, вновь решился и вновь передумал. Я с двояким чувством страха и любопытства следила за этой борьбой. В конце концов, победила отвага.
— Не очень хотела говорить, что с нами едешь.
Вообще, полагаю, в задумке это был вопрос, но прозвучало скорее утвердительно, чем вопросительно. Я как можно незаметнее глубоко вздохнула, сердце от волнения перешло на учащенный ритм. А теперь, дамы и господа, трюк не для слабонервных. Шагаем по лезвию над пропастью.
— Я думала, ты, наверное, не захочешь, чтоб я говорила.
Кажется, короткая фраза, простая, немного нелепая. Верно?
Неверно. За пару секунд я в уме перебрала больше двадцати иных вариантов ответов, пока не пришла к этому смягченному нападению. Оправдание не примет, в правдивом объяснении заподозрит ложь, на более жесткое нападение точно обидится. Нужно было так составить, чтоб и усредняло все пункты, и коротко было. Все нюансы, все оттенки учесть.
Прошла или сорвалась — ждать долго не придется.
Свет озадаченно нахмурился, потом волосы на затылке своем потрепал, обогнал вереницу дальнобойщиков и лишь после этого заговорил:
— С чего ты решила, что не захочу?
Прошла. Вот они: досада на мою глупость, легкая злость на всю ситуацию в целом, раздражение от необходимости обсуждать нашу нестыковку.
— Не знаю, — я беспомощно пожала плечами.
Конечно, знаю. Такие мужчины, как ты, хороший мальчик, — ветер. Разве можно поймать ветер? Любая попытка обернется заведомой неудачей. Только его и видели. Так могла ли я совершить такую ошибку, представляя тебя матери совсем в ином качестве, нежели пасынок? Нет. Ветер приходит сам и остается сам.
Жаль, правду сказать пока не могу.
Свет свирепо посопел, побарабанил пальцами по рулю и тихо пробубнил:
— Нет, я хотел.
Я удержалась от улыбки. Честно говоря, еще бы и поцеловала с удовольствием, не только улыбнулась, уж больно он очаровательно беспомощно выглядел со своей новообразовавшейся обидой. Женщина, которой он доверился, считала его хуже, чем он есть на самом деле — печаль-беда. Он серьезно к ней, а она, видите ли, подозревала, что не совсем.
Я в очередной раз оглянулась на Тёма, отмечая для себя его поведение. Парень почти час провел в молчании за созерцанием вида за окном. На обычных детей его возраста мало похоже, но для Тёма, видимо, все шло в рамках нормы. Эти самые рамки мне и хотелось себе заметить.
Что папа, что сын… Ох, чувствую, достанется опрометчивой Вере по первое число. Мало мне в жизни адреналина-то было, надо побольше!
Первую остановку мы сделали в древней Кореле, ныне Приозерске. Для начала поели, а потом за город взялись. Они, мои спутники, здесь были не в первый раз и даже не во второй, а потому у Веры было целых два гида. Тот, что постарше, увлеченно жестикулировал и уводил в дебри отечественной истории с периодической привязкой описываемых событий к конкретной местности. Младший тоже жестикулировал и тоже уводил, но молча, за руку. В общем, под влиянием обоих Вера выглядела для окружающих эксцентричной тетей: поддерживая мудреную дискуссию о вариациях происхождения первого русского князя, она лезла на гусеницу танка. Тёмыч не тот мужчина, которому можно отказать, его папа тем более.
«В 879 году «умре Рюрикъ въ Кореле въ воине, тамо положен бысть в городе Кореле».
Следующий отрезок нашего маршрута, Приозерск-Лахденпохья, оставил в моей памяти неизгладимое впечатление. «У нас кладут асфальт местами и немного, чтоб всякий оккупант на подступах застрял», — так когда-то в незабвенное страшное время пел Сергей Трофимов. Что ж… Здесь асфальт не клали в принципе и никогда. Вот такая вот веселая штука: в теории, то есть на карте, трасса есть, в реале она есть, но местами как в строительном карьере. Не удивлюсь, если автолюбители сами и деревья тут вырубали, ну или просто сшибали. Русские водители, они такие, они это могут… По нетрезвому новую трассу проложить.
Я — подросток девяностых. Помню старый тарахтящий пустой Орск с маленькой стеклянной банкой майонеза на средней полке, мешок гречки в углу на завтрак, обед и ужин, и критичное отсутствие в семье средств к существованию. Говорят, есть такое еврейское проклятие: чтоб вам жить в интересное время. Не знаю, правда есть такое или лжет молва, но тем не менее к нашим родителям подходит как нельзя лучше. Как это поколение умудрялось выживать на руинах старой экономики, без отсутствия новой? Я помню трупы на стройках, на чердаке. Помню, как меня не выпускали на улицу после восьми. Помню людей посреди белого дня, ножами проткнутых. Да как наши родители вообще это умудрялись?! И кормить, и беречь. Только в голодной разрушенной стране могла стать популярной песня о колбасе. Это теперь я могу зайти в гипермаркет и купить киви. А тогда кто из нас, юнцов девяностых, пробовал киви? Наши родители доставали апельсины. Боже, пусть младшее поколение