Читать интересную книгу Дело чести - Джеймс Олдридж

— Конечно.

— Он был командиром эскадрильи. Один из этих мерзавцев сбил его. Они носились вокруг, как мухи.

Шум в зале затих. Устав от возни, летчики сошли с эстрады и уселись в тесноте за погруженные в полумрак столики, и Квейль обратил внимание, что больше не видно кителей и что девицы держат себя с летчиками очень вольно, понимая их настроение. Хикки тоже окинул взглядом зал, потом повернулся к Квейлю, поднял стакан и сказал:

— За проституток!.. Погляди на них. Знаешь, Джон, они лучше других женщин понимают, что надо мужчине. Безусловно лучше, и не скупятся на сочувствие. И действительно сочувствуют. Погляди.

Хикки заказал для Квейля еще виски, и Квейль стал пить, потому что его давила та же тяжесть, что и Хикки. Он не предполагал, что Хикки так сильно переживает все это, и знал, что Хикки будет потом неприятно, что он обнаружил свои чувства хотя бы только перед ним, Квейлем. Теперь звуки рояля были слышны очень отчетливо, в царившем вокруг полумраке были не только слышны, но и зримы. Пианист слишком увлекся игрой, чтобы гримасничать, и Квейль глядел на его крепко сколоченную фигуру и спокойные движения и слушал громкий говор окружающих, которые требовали еще вина.

Был момент, когда небольшого роста человек вышел и прокричал, что ресторан закрывается, оркестр ушел, и полиция требует закрытия, и свет сейчас потушат. Кто-то встал и крикнул ему в ответ, что если он погасит свет, они разнесут все в щепки, и это не было вандализмом, потому что они знали, что сейчас они вправе сделать это, и небольшого роста человек ушел, а пианист, который не переставал играть среди пустых стульев и низеньких пюпитров оркестра, заиграл еще веселей, и никто не знал, что он играет, но игра его служила фоном для всего стоящего в зале шума.

В это время вошел Лоусон. Квейль должен был ответить Хикки на угощение, и все трое уселись у стойки.

— Что это было за происшествие? Вам всегда приходится бежать туда, где что-нибудь случается? И как вы об этом узнаете? — спросил Хикки.

— Ерунда, — ответил Лоусон. Он был тоже пьян. — А пятая колонна скоро захватит город. Она уже дает себя чувствовать. Я знаю кое-кого из них, но они прячутся.

— Я хотел спросить вас… Насчет завтрашнего… — начал Квейль.

— Вы нашли ее?

— Да.

— Что она решила?

— Не знаю. Во всяком случае, если решит ехать, она будет у вас в гостинице в двенадцать.

— Прекрасно, — ответил Лоусон и выпил. — Постараюсь ее устроить.

— Я не уверен, что она захочет ехать, — продолжал Квейль. — Ее брата убили на фронте.

— Знаю. Кто вам сказал?

— Она сказала, — ответил Квейль.

— Ее отец не говорит своим, но он думает, что его расстреляли фашисты.

— Господи!

Квейль вспомнил взвод солдат тогда, в Янине, и дождь, и представил себе, что у одного из тех, у юноши — лицо Астариса, и хотя в действительности они не были похожи, он ясно представил себе, как это было, и это переполнило чашу.

— Боже мой! Какой ужас! — сказал он тихо. — Какой ужас!

— Выпьем еще, — предложил Лоусон.

— Нет, не буду. — Квейль покачал головой. — Пойдем, Хикки.

— Да, да. Мне пора спать. Я думаю, они ночью опять засыпят бомбами аэродром.

Перед Квейлем все время стоял образ Астариса Стангу, расстреливаемого взводом солдат, и он чувствовал, что образ этот как-то связан с окружающим шумом, и это угнетало его.

— Слушайте, — сказал он Лоусону. — Я приду к вам в гостиницу завтра в двенадцать.

— Вы тоже хотите ехать?

— Нет. Я по поводу Елены.

— Хорошо, — ответил Лоусон. — Всего наилучшего.

— Всего, — ответили оба летчика. Когда они прошли мимо эстрады, до них донеслись напоследок крики, и, толкая вертящиеся двери, Квейль услыхал звуки рояля, весело и плавно льющиеся из-под пальцев пианиста, хотя он так и не мог разобрать, что тот играет.

Все исчезло, когда вертящиеся двери отделили их от того, что делалось в ресторане. Вместо этого их слух наполнился грохотом продолжающейся бомбежки Пирея, который вытеснил прежние впечатления. Квейль почувствовал всю реальность бомб; ему стало легче на душе. Они сели в машину и поехали на аэродром.

30

Аэродром всю ночь подвергался бомбежке, и они большую часть времени провели в щелях. Два раза начинались пожары, и все участвовали в тушении. Вскоре после рассвета бомбежка прекратилась. Все пошли в большую столовую завтракать, а некоторые стали укладывать чемоданы. Потом появились грузовики, и отъезжающие погрузились в них со всеми чемоданами, и машины одна за другой ушли, увозя эвакуируемых, и Квейль почувствовал к ним зависть и представил себе, как тепло в Египте и какая невоенная, мирная атмосфера в Каире. Теперь при мысли о Каире он чувствовал то же самое, что прежде при мысли об Афинах. Только бы попасть туда, и все будет прекрасно.

В полдень Хикки отвез его в Афины. Там теперь было совершенно спокойно, но в воздухе пахло грозой. Серое небо еще усиливало это впечатление. Они вошли вместе в гостиницу; там толпился народ; было много военных корреспондентов с пишущими машинками; в больших креслах сидели женщины, истомленные напряженным ожиданием. Елены нигде не было. Лоусона — тоже. Квейль и Хикки вышли на ступеньки подъезда и стали смотреть на площадь. Ветер нес уличную пыль и листья, так как никто не трудился подметать улицы. Ветер кружил листья и пыль, вздымая небольшие вихри на перекрестках и наметая огромные кучи сора.

Хикки объявил, что должен пойти в штаб, а Квейль остался стоять в пыли пасмурного дня. Потом пришел Лоусон.

— Она здесь? — спросил он Квейля.

— Нет. Который час?

— Почти половина первого.

— Может быть, еще успеем, — сказал Квейль.

— Наверно.

Квейль обратил внимание на раскатистое «р» и спокойный, уверенный тон американца.

— В котором часу вы садитесь на пароход? — спросил Квейль.

— Бог ведает. Это дело английского посольства. Пароход, вероятно, греческий, но точно ничего не известно. Прошлой ночью один вышел, а его разбомбили к черту.

— Откуда он отправляется?

— Откуда-то из Пирея. Это их единственный пароход.

— А от Пирея что-нибудь осталось?

— Не слишком много. Этому порту еще предстоит терпеть. Скоро его начнете бомбить вы.

— Полагаю, что так, — согласился Квейль и спросил Лоусона, что он думает обо всем происходящем.

— А вы что думаете? — в свою очередь спросил Лоусон, и Квейль понял, что это его ответ.

— Чем все это кончится?

— Вы спрашиваете меня? — возразил Лоусон. — Как, по-вашему, начнется Великое Пробуждение?

— Может быть.

— Еще много придется пережить, прежде чем произойдет какая-нибудь перемена.

— Кто произведет ее?

— Беда английских офицеров в том, что они слишком оторваны от солдат. Может быть, это сделают они, — ответил Лоусон.

— Кто? Офицеры?

— Да нет, — раздраженно возразил Лоусон. — Солдаты.

— Каким образом?

Квейль был не настолько наивен, чтобы не понимать. Но он хотел заставить Лоусона высказаться.

— Почем я знаю? — ответил Лоусон. — Конечно, это произойдет не на Среднем Востоке. Там нет подходящей почвы. И нет близости между англичанами и местным населением. Но может быть — в Англии… Может быть…

— Может быть, — подтвердил Квейль.

— Вот все, что я могу сказать, — закончил Лоусон.

Квейль подумал о Макферсоне и Астарисе Стангу, почему-то невольно связывая эти два имени. Он представил себе Макферсона стоящим перед взводом греческих солдат, а самого себя спешащим на помощь, чтобы помешать расстрелу Макферсона, и тут же Макферсон вдруг превратился в грека и перестал быть Макферсоном. И Квейль попросил у солдат извинения за помеху и остановился, глядя, как греческий карательный отряд расстреливает греков и те падают, — все, кроме одного, того, который остался тогда стоять, и был убит отдельным выстрелом, и упал ничком, потеряв повязку, и Квейль стал пристально всматриваться в него и увидел, что это все-таки Макферсон, и Квейль повернулся и стал стрелять в карателей из оказавшегося у него в руках револьвера, и вдруг Макферсон встал и пошел вместе с с ним по дороге искать Елену и сказал Квейлю: «Теперь вы видите», но произнес это голосом Елены.

— Все это очень сложно, — ответил Квейль Лоусону.

Хикки вернулся уже во втором часу. На пароход никто еще не поехал, и Елены не было. Хикки спросил Квейля, почему он не едет к Стангу. Квейль не стал объяснять почему: он решил поехать. Надо сделать еще одну попытку.

— Можно мне воспользоваться машиной? — спросил он Хикки.

— Я сам отвезу тебя. Может быть, нам удастся привезти ее сюда.

— Очень хорошо. Спасибо, — ответил Квейль, и они простились с Лоусоном и поехали по автобусному маршруту.

Когда они нашли дом, дверь открыла Елена. Хикки остался в машине. Елена взглянула на Квейля, как на чужого, и вежливо попросила войти. В зале стояли два маленьких фибровых чемодана. Квейль поглядел на них, потом быстро взглянул на Елену. Она словно окаменела и потеряла способность чувствовать, сдерживая себя страшным усилием воли.