В труппу на роли героинь принята новая актриса. Сегодня в присутствии всех актеров она вступает в репетицию нового спектакля, где играет прелестную деревенскую девушку-итальянку.
Репетиция происходит в большой комнате. Кругом по стенам торжественно расселись актеры, она среди них.
Сначала репетируют предварительные сцены. Она сидит, ждет, волнуется. Для нее сегодня важный день: будет удача — она укрепится в столичном театре, не будет удачи — неизвестно, как повернется дело... Глаза ее горят от возбуждения, она, что называется, «рвется в бой».
Ее выход. Чуть-чуть побледнев, она встает... Видно, что в ней все мобилизовалось, собралось в один комок: сейчас или никогда!
Она обвела всех глазами, перебросила шаль с одного плеча на другое, кинула небрежно свою сумочку на стул... Затем обернулась к партнеру... долго смотрела в упор на его лицо, так, что он смутился, и прямо пошла к нему через всю комнату.
Спокойно, медленно, походкой сильного красивого зверя, она идет, играя концом шали... Все так и замерли: это было блестяще! Это превзошло все ожидания. Если она так начала, то как же она развернется дальше!
Все сидели побежденные и завороженные... Сколько силы, простоты!.. Какая подлинная, живая, притягательная и... страшная! Она подошла к партнеру — сейчас будет что-то потрясающее...
Вдруг она обращается к режиссеру и с простенькой улыбочкой спрашивает:
— Можно начинать?
— Да, да! Конечно! Я думал, что вы уже начали...
— Нет, я еще не начинала.
Она делает над собой какое-то усилие, заставляет себя неестественно выпрямиться, поднять «героически» голову... Начала... и покатился поток театральных штампов...
Человек часто и не представляет себе, как он хорош на сцене, как убедителен и как художественно пленителен, когда он ничего не прибавляет, ничего себе не навязывает, а живет — просто живет, как ему живется!
Не представляет он также и того, как он далек от цели, когда подталкивает себя, заставляет, вмешивается, предписывает себе... Тогда он жалок, беспомощен и нисколько не убедителен и не привлекателен для публики.
А он-то, он и не подозревает этого! Наоборот, совершенно уверен, что тогда-то именно, когда он так старается, он и неотразим.
О переучивании
Испорчена ли эта актриса? Да, очень. Годится ли она в таком виде для серьезной работы? Нет, не годится. Есть ли в ней признаки дарования? Безусловно. И даже большого дарования. Можно ли ее очистить от всей ее нелепой шелухи? Конечно. В ней еще многое сохранилось, не успело разрушиться, да и огня хватит на двоих.
Что же сталось с ней в конце концов?
Ничего интересного. Получилась рядовая актриса. Почему? Стали снимать «шелуху». Шелуху сняли, а свободы, непосредственности ее не пробудили, какая была — и ту притушили.
А ведь о «шелухе»-то, кстати сказать, совсем не стоило беспокоиться. Нужно было поощрить в ней ее настоящее, а шелуха сама бы слетела: ей не на чем было бы держаться.
В данном случае этой актрисе не посчастливилось — она попала в плохие руки.
Но возможно ли вообще переучивание?
Почему же невозможно? Для некоторых это даже очень легко. Ведь как их ни ломали, как ни портили, а правда-то художественная у них «в крови». И только почуют они верный путь — так и бросаются на него. Инстинкт толкает.
Кроме того, они так настрадались в чуждой им атмосфере, что, почуяв избавление, устремляются на новый путь с удесятеренной силой.
Другое дело — люди не одаренные, а просто со способностями. Им труднее. Во-первых, потому, что они легче удовлетворяются тем, что уже умеют делать. Их не тяготит, что искусство их еще не совершенно. Не тяготит потому, что нет тяги к настоящему. Истинное дарование без настоящего жить не может, а «способность» — может. Дарование не выносит компромисса, а «способность», посредственность — вся на компромиссе.
И вот, имея кое-какую видимость успеха от своего искусства и не страдая из-за отсутствия совершенства, они не видят необходимости исканий и каких-либо перестроек...
Зачем? И так хорошо. А если ко всему они еще холодноваты, сдержанны, то... зачем им доставлять себе неприятные минуты, беспокоить себя? Зачем?
Порог покоя
Чтобы освободить актера от вредного старания и подталкивания, практика выработала такой прием: режиссер говорит актеру: «Вы очень стараетесь. Зачем? Вот вы сейчас сидите и слушаете меня — вы ведь не стараетесь. Когда же начинаете говорить с партнером, чего-то от себя требуете. Давайте начнем еще раз, только сбросьте с себя хоть сколько-нибудь старания... Так, так... Сбросьте еще... Еще... А теперь совсем не старайтесь. Совсем... Еще меньше...»
Итак, при терпении и такте с актера постепенно «снимается» все лишнее, он перестает от себя требовать, перестает «стараться» и становится покойным, свободным, непринужденным.
Но как бы искусно вы ни «снимали» это лишнее, вероятно, все-таки актер будет вам жаловаться: вот когда вы следите за мной и ведете меня, получается как нужно, но когда я остаюсь один — на спектакле или на репетиции,— я опять «требую» от себя и «подталкиваю»...
Если вы, режиссер, опять тут начнете говорить о необходимости освобождения и пр.— вы ничего не достигнете: ведь он и сам все это знает, только провести в жизнь не может.
Тут иногда оказывается действенным такой практический совет: «Ну что же, если «требуете» — то и «требуйте». Только требуйте не подталкивания, а «отпускания» себя на свободу и полной отдачи себя воображаемым обстоятельствам».
И эта перемена направления требований, большей частью, налаживает дело.
Толковый актер очень скоро убеждается, как вредно «требование от себя» и «старание». Он просит помочь ему, он работает над собой, овладевая более или менее верным самочувствием.
Но если он не только толковый, но еще и строгий, если он не довольствуется половиной, а хочет совершенства — другими словами, если он истинный художник, то очень скоро он почувствует, что состояние, которое он считал верным, далеко еще не верное. И зловредное «старание», хоть в малой, микроскопической дозе, но все-таки еще существует... Существует и делает свое дело. Оно как невидимый и неощутимый газ: его будто и нет, а он несет отраву...
Справиться с этой маленькой, едва заметной ложью куда труднее, чем с грубой фальшью!
Он смотрит на своих товарищей, слушает их рассуждения о том, что «стараться» нельзя, что «подталкивание» вредно... Говорят они так, словно в совершенстве постигли это искусство, а посмотреть — тоже «стараются».
Что же? Может быть, без этого вообще невозможно обойтись?
И он уже готов отчаяться, отступиться от поисков настоящего, но художник, рожденный вместе с ним никак не дает ему покоя... Нет-нет да и вползет в сердце сладостная надежда: а может быть, все-таки можно?
Запершись в своей комнате, он снова и снова пробует, осторожно и терпеливо, день за днем, месяц за месяцем, пока настойчивость и инстинкт не восторжествуют над косностью.
Но, выйдя на публику, он опять это теряет! Опять «требует от себя», подгоняет себя... Только теперь это совсем не страшно.
Раз у него уже побывало в руках то, о чем он грезил, значит, дело теперь только в твердости и настойчивости.
«Я убедился, что все дело в состоянии покоя, в том творческом состоянии, когда я забываю все окружающие заботы, не интересуясь ничем, кроме жизни моего героя.
Я говорю о творческом покое не в смысле равнодушия. Творческий покой — это такое состояние, при котором мысли не рассеиваются посторонним... надо уметь сохранить возможно большую степень того творческого покоя, который бывает у вас, когда вы один дома и у вас рождается состояние творчества.
Дома надо делать в четыре раза больше, потому что на сцене явятся посторонние воздействия, которые сбросят с вас часть того вдохновения, которое вами было достигнуто, и оставят вам только четверть этого творческого покоя».
Так писал большой актер Илларион Николаевич Певцов.
Другими словами: работая дома, в уединении, когда вы спокойны, никуда не торопитесь, не «стараетесь», вы можете найти (и то не без труда) верное творческое самочувствие. Вы поверите, что обстоятельства пьесы — ваши личные обстоятельства, что действующее лицо — это вы; его интересы — ваши интересы... Вы можете даже дойти до вдохновенной игры.
Но то, что вы нашли, очень непрочно. Стоит вам выйти на общую репетицию или на публику, прибавятся новые впечатления, многое вас будет отвлекать — вы насторожитесь, начнете «стараться»... и все вчерашнее пойдет насмарку.
Поэтому, если вы хотите, чтобы и на сцене у вас получалось то, что нужно, — вам необходимо дома, в тишине, достичь вчетверо большего покоя, потому что все равно три четверти улетучится от «посторонних воздействий».