Из зарослей орешника раздалось злобное рычание.
— О! Зверюшка! Это по твоей части, Генрих. — Но вампир уже спрятался за круп Мрака.
— Не по моей. Это не простой зверь, это чудовище, я сювствую.
— Хорошо. Сейчас разберемся.
Я спешилась, вытащила меч и прошла несколько шагов. Из кустов высунулась острая морда.
— Какое чудовище? Это собака. — Я убрала меч и вернулась к сумке за сухарями. — Иди сюда, хороший…
— Какая собака! Это баргест — пес-демон! Ты что, сама не видишь?
Пес окончательно выдвинулся из орешника. Он был абсолютно черный, с горящими глазами-плошками и длинными заостренными рогами.
— Ну, вижу. Собака и есть. Подумаешь, рога… Может, у него кальция в организме переизбыток?
— Сейчас он тебя этими рогами ка-ак проткнет… а потом меня…
Я протянула баргесту сухарь, и он жадно схватил его.
— Прости, песик, мясного в запасе нету — не добыли еще… хотя, может, там на поляне валяются, не до конца отмороженные…
— Ты чего несешь? — от возмущения Генрих даже забыл присвистывать. — Баргест — это воплощение зла.
Демонический пес завилял хвостом и потрусил в указанном ему направлении.
— Озлишься тут, когда никто куска хлеба не предложит. Вот ты, например, тоже не ангелом считаешься. А отчего? С голодухи.
Бедный Генрих вынужден был согласиться, и пробормотав: «намек понял», занялся охотой, ибо обещанную птичку с места столкновения с Мразью он не принес. А принес он кролика. Я привесила тушку к седлу, и мы продолжили путь, надеясь пройти как можно большее расстояние, пока лес не станет непроходимым.
Не тут-то было.
Едва мы выбрались из-под сводов деревьев на прогалину, где по мшистому ложу бежал глубокий ручей, как уши у меня заложило от пронзительного воя.
— Опять! Да что это такое! — простонал Бедный Генрих.
— А мы сейчас посмотрим, что…
Немного притерпевшись к режущему звуку, я расслышала, что на него накладывается какой-то другой.
Кто-то громко рыдал и одновременно плескался в ручье.
У меня была робкая надежда, что это может быть отбившаяся от родных мест русалка. И, как всякая надежда, она оказалась тщетной.
Над ручьем склонилась женщина в грязно-белой одежде. Надрывно голося, она била вальком по белью, на котором даже в темноте можно было различить черные пятна. При свете дня эти пятна выглядели бы красными.
Это была босорка, нечто среднее между баньши и ведьмой — они сами, подобно стригам, никак не определятся. Они предвещают смерть, полоща окровавленное белье, но в отличие от баньши, не имеют ни кроличьей морды, ни клыков.
Босорка разогнулась и уставилась на нас, на миг прекратив рыдания. Потом завопила с новой силой.
— Вижу! Вижу! Прямой дорогой к смерти идете!
— Правильно, — сказала я. — Мы идем в храм Края. К смерти, то бишь. И что?
— Знаю! Знаю! Что час, то короче к смерти ваш путь.
— Ты не понимаес, — просвистел Бедный Генрих, — Она не про храм говорит, а про настояссую смерть.
— Предрекаю! Предрекаю! — радостно завопила босорка. — На Тот-еще-Свет твоя дорога! И скоро!
— Да, я знаю, что умру, как все люди. И стоит из-за этого шум поднимать.
— Будешь! Будешь! — босорка визжала так, словно стремилась пришибить нас акустическим ударом. — В царстве подземном будешь, под горой Беззубий за адской рекой Анахрен!
Терпение мое кончилось. Босорка, в отличие от баргеста, доброго отношения не понимала.
— Генрих, ты не видал никогда, как прачки отношения выясняют? Сейчас покажу… — Я еще в детстве нагляделась, как прачки, стиравшие белье в пруду возле нашего замка (да-да, в том самом) дерутся на вальках, не хуже чем мужчины на дубинках. У меня, правда, валька не было, но это можно исправить. Я огляделась в поисках подходящей палки, не нашла, и вытащила топор из ременной петли у седла.
— Эй, Генрих, подержи-ка…
Он отшатнулся. И если бы вампиры были в состоянии бледнеть, то побледнел бы.
— Ты что! Холодное железо ведь!
— Это ты что! Совсем уже перетрусил! Ты не эльф, тебе холодное железо не вредит… Эй, погоди-ка!
Я всего лишь хотела, чтобы Генрих помог мне снять топор с топорища, дабы использовать последнее в качестве валька. Но босорка поняла меня неправильно. И ее у ручья уже не было. Только грязное белье печально плыло вниз по ручью.
— Ну вот, а ты боялся, — сказала я, поднимаясь в седло.
— Я и сейчас боюсь, — Генрих уцепился за стремя, потрогал языком десну. — Встреча эта ничего хорошего предвещать не может. А больше всего меня волнует то, что она тебе предрекала…
— Почему именно мне?
— Босорка всегда предсказывает смерть, разве не так? Но ведь я уже умер. Следовательно, из нас двоих ее пророчества относились конкретно к тебе.
— Логично.
— И перспективы она тебе сулила какие-то особенно нехорошие. А раз я с тобой связался, значит, тоже могу во что-то вляпаться…
— Ну, слава всем богам! — Я облегченно вздохнула. — А я было подумала — хоть один мужик, пусть и вампир, не только о себе беспокоится. Но основы мироздания остались незыблемы…
Дневку я частично посвятила тому, чтобы освежевать, выпотрошить и приготовить кролика.
— Ума не приложу, — сварливо заявил Бедный Генрих, укладываясь под кустом, — как вы, люди, умудряетесь есть мясо без крови.
— На вкус, на цвет… — начала я, но вампир уже спал, а лес преобразился. Так что я развела небольшой костерок без помощи нафты, которой всё равно не осталось, пожарила мясо, позавтракала, заодно и поужинала, и улеглась спать.
Вечернее пробуждение оказалось не чета вчерашнему, и не сопровождалось никакими угрожающими жизни и здоровью происшествиями. На сей раз, ради разнообразия, мы тронулись в путь без происшествий. Их не было и далее, если не считать явления какого-то недооборотня, вывалившегося нам навстречу из малинника. Голова у него была медвежья, а тело — человеческое. Увидев нас, он охнул, присел, и стремглав бросился в кусты.
— Что это с ним, болезным? — спросила я. — Вроде не полнолуние. Или он на другой фазе сдвинулся?
— Это вульвер, он всегда такой, — отвечал Бедный Генрих. — Странно, что он вообще показался. Как правило, он от посторонних глаз прячется.
— Я бы с таким имечком тоже пряталась.
Больше встреч не было. Лес становился всё мрачней и мрачней, хотя прошла только треть ночи. Генрих вдруг остановился и принюхался.
— Вроде бы близко, — сообщил он. — Смертью пахнет. Но…
— Тебя что-то смущает?
— Как-то не так пахнет. Неправильно…
Я не знала, что по вампирским понятиям означает правильный запах смерти, однако приготовилась к худшему. И худшее не замедлило явиться нашим взорам, хотя оказалось не тем, что я ожидала.
Мы стояли на обрыве. Перед нами простиралась глубокая низина, на дне которой лежал храм Края Неминуемого, Окончательного тож. «Лежал», по преимуществу, в прямом смысле слова. От величественного здания с островерхими башнями, тремя фасадами с изузоренными колоннами, куполом из полированного камня, осталось только одно крыло. Левое. Правое превратилось в груду щебня, над руинами центральной части нависали, грозя обрушиться, обломки купола.
— Ламия — матуска! — запричитал Генрих. — Сто за невезение! Одна была надезда на храм, и та пропала!
— Не сюсюкай. И пойдем, посмотрим, что там произошло.
— Ни за что! — дефект речи он всё же исправил. — Храм был разрушен магическим огнем. Мы такие вещи чувствуем. И жрецов этим же огнем поубивало. Вот почему было такое ощущение… нехорошее.
— Но я-то вижу, что это не вчера произошло. И не месяц назад. — Руины основательно поросли сорной травой, а кое-где затянулись плющом. Поскольку стояла ночь, я склонна была верить, что растительность — настоящая, а не волшебная. Да и птицы, свившие гнезда в обломках стен, давно были никем не беспокоены.
Я перевела взгляд на Мрака. Конь, словно в ответ, мотнул головой, и ткнулся мордой мне в плечо.
— Советуешь идти, скотинка? — я выпустила повод из рук.
И Мрак, как по команде, двинулся сначала вдоль обрыва, а потом, отыскав не замеченную мною тропинку, стал спускаться к развалинам. Если же учесть, что признаков заклятия он не проявлял с Динас-Атаса, это означает…
— Он знает дорогу к храму, — пробормотала я. Бедный Генрих промолчал, и мы тихонечко последовали за конем.
И Мрак и вампир остановились одновременно. Вид у коня был спокойный, у Бедного Генриха — настороженный.
— По-моему, здесь кто-то есть, — пробормотал он, глядя на уцелевшую часть здания.
— Живой или мертвый? — уточнила я.
— Живой…
— Ну, сделать из живого неживого — это мы всегда пожалуйста… — меч я доставала с некоторым раздражением. За всю дорогу делать это приходилось неоднократно, и хоть бы раз понадобилось пустить в ход. Впрочем, в ограниченном пространстве скорее всего понадобится нож…
В развалины я вошла первой. Пусть наше с Генрихом соглашение действовало только до храма — тут возникла форс-мажорная ситуация, и он всё еще оставался под моей защитой. С сомнением покосившись на просевший свод (будем верить, что удержавшееся за прошлые месяцы удержится и впредь), пересекла то, что некогда было святилищем бога смерти, и оказалась возле двери, ведущей в левое крыло. Причем дверь, грубо сколоченная из обломков досок, была подвешена криво и совсем не соответствовала здешней архитектуре. Генрих прав — кто-то уцелел и постарался, как умел, обезопасить свое жилище.