Читать интересную книгу Мужчины и женщины существуют - Григорий Каковкин

— П-о-м-н-и-шь…

Она видела, как бумажно мялась черная крышка блестящего в свете фар капота, как сыпалось стекло, словно дождь с градом. И ничего не было слышно. Перед глазами, уже полузакрытыми, летел белый тальк из сработавших подушек безопасности. Тальк, похожий на дым и облака. Она совсем не чувствовала боли. Совсем. Даже порезанный палец на кухне болел бы больше. Она чувствовала, что все крутится и летит. И долго. Долго. Летит. И мелькают слова, которые она то ли произносит, то ли они сами высвечиваются на какой-то приборной доске: “я. ты. смех. было. чудо. как все. беспокойство. возьми. саранча. и все. любовь. беспокойство. много. женщина. колбаса. ух. нашатырь. ночь. всегда. муж. солдат. здесь не храм. кольцевой. ведется следствие. вызывает тот факт. городом. тело”. И потом она видит его, узнает и говорит своим тихим, звонким, детским голосом:

— Здравствуй, Павлик.

— Здравствуй, Мила.

— Павлик, ты?

— Иди сюда, — говорит Павлик.

— Почему ты тоже говоришь “иди сюда”?

— Потому что только сюда можно идти. Всю жизнь шла сюда, остался последний шаг. Не держись, там ничего нет, — сказал Павлик.

— Почему? Почему нет? Там все было. Там…

— Не держись — я тонул смело…

— Смело?

— Да.

— Очень смело?

— Смело.

— У меня там дети. Могут быть внуки. Я их теперь не увижу.

— Увидишь, отсюда все видно.

— Правда?

— Иди сюда… Иди сюда…

— Идти?

— Смелее.

— Мне кажется, что у меня еще бьется сердце.

— Это не страшно, скоро это пройдет. Не держись.

— Ты меня ждал, что ли?

— Конечно.

— Но ты знаешь, сколько мне уже лет…

— Да, но ты пришла ко мне все той же девочкой трех лет.

— Ты что, меня еще любишь? Ты что, любишь меня? Ты… что ли…

— Мужчины существуют для того, чтобы любить женщин… Ты моя единственная женщина. Единственная на всю ту, короткую, и эту бесконечную жизнь. Ты — моя жена…

— Я жена?

— Да.

— Жена?

— Ты — жена ангела.

— Но я…

— Я так долго получал от тебя письма.

— Да, я тебе писала…

— Я их читал. И вот мы снова встретились.

— Но меня теперь нет… меня же теперь нет…

— Я знаю.

— Но… как мы будем? Как?

— Я знаю и это.

— Ты что, меня еще любишь?

— Ангельской любовью, самой сильной из всех. С наступающим, Новым годом, Мила! С Новым годом! Хорошо… Ты здесь, среди нас, — сказал Павлик.

Она оглянулась на окружающую ее синеву, на десятки, а может быть, сотни парящих над ней ангелов. Они смотрели на нее с радостью, умилением и тихо говорили друг другу: “она жена ангела”, “он дождался — она жена ангела”, “она писала ему всю земную жизнь — она жена ангела”.

“Это я, это обо мне говорят, что жена ангела. Они говорят, что я жена ангела, что я была женой ангела все эти годы на земле, все эти годы — я жена ангела. А что должна была делать жена ангела? Она должна ждать, она должна ждать своего часа. Она должна быть женой ангела. И только. Ей будут приходить ангельские мысли, у нее будут ангельские дети, и в ее доме всегда будет гореть свет от свечи, и всегда будет стоять настоящая ель на Новый год”.

Вдруг откуда-то сбоку, как будто в громкоговоритель, произнесли: “Тулупова, на вскрытие”.

Душа ее вся съежилась.

— Не бойся, это делают всем. Всем, кроме детей. Я обо всем договорился, тебя будет смотреть Бог.

— Договорился? — не поняла Тулупова.

— Он всегда смотрит в таких случаях, — сказал Павлик-ангел.

— Тебе не делали этого, нет?

— Мне — нет. Но я знаю, все будет хорошо.

Она полетела в синеву.

— Какая чистая душа, — сказал Бог.

— Она жена нашего ангела, — шепнули откуда-то сбоку и добавили: — Вы его знаете…

— Ох, это мирские подсказки… — отрезал Бог. — У нее ангельская душа — это видно сразу. Да, это видно, видно… да. А почему она только сегодня у нас?

— У нее было двое детей, она их воспитывала одна, — опять подсказали сбоку.

— И что? — как-то почти про себя сказал Бог.

— Ее убили…

— Вы мне будете рассказывать! — с одной очень характерной интонацией сказал Бог. — В общем, все ясно. Кто там еще сегодня? Я устал от вас и ваших просьб.

“Понимаешь, Павлик, я не знаю, о чем вы там думали на небе все это время. О чем ты там думал, я не знаю. Понимаешь, Павлик, жизнь никогда не кончается. И не начинается. Она же бесконечна. Вот я иду к тебе. Уже пришла, той же девочкой, что ты меня встретил в три года в Желтых водах. Я такая же, со мной ничего не произошло, как будто в жизни ничего не было. Никого не было — была только я. Я вернулась теперь в ту ангельскую картинку, которую видели наши родители, когда мы играли на ковре, на полу у тебя дома. Ты ждал меня — я искала тебя всю жизнь. Ты мой. И самый-самый. Тот, который. Который введет меня в мир любви. Где только любовь. Я и вхожу сейчас, с тобой. Дорогой, Павлик! Именно в этом мире мы существуем. Я иду к тебе навстречу. Навстречу особой страсти, которой мы не знали там, и вот теперь я понимаю, что ничего не теряла, ничего не искала, я, может быть, только ждала. Нет тела, оно ничего не просит, не говорит, мой большой бюст уже закапывают без меня, а я снова девочка, готовая летать с тобой по небу. Иду к тебе, и вот все. Все, что можно сказать здесь, сейчас. Это как письмо получилось. Последнее. Но я не знаю, я тебе это говорю или пишу? Не важно. Важно — мы с тобой”.

40

Савилов со Сковородниковым подъехали к искореженному хирсановскому джипу первыми. Некоторое время молча сидели в машине, дожидаясь оперативной группы. Когда спецы приехали, они осмотрели машину и тела. Хирсанов был еще жив, но его решили не трогать, потому что травмы были очень серьезные, и посчитали, что он все равно не жилец. Сняли номера с машины, подчистили места, где прорвались тормозные шланги. Достали ноутбук Хирсанова, чековую книжку и передали Савилову.

— Главное, чтобы долго искали, а так ничего делать не надо. Авария — и все, — сказал лейтенант оперативникам.

Когда собрались уезжать, водитель оперативки вспомнил про лежавшего в багажнике джипа барана — его решено было взять на Новый год, не пропадать же парному мясу.

Развернулись и спокойно, не нарушая правил, поехали в Москву.

Через несколько минут Сковородников сказал Савилову:

— Я бы сейчас музыку послушал.

Савилов включил и вспомнил про флейтистку Машу, про какую-то “Волшебную флейту” Моцарта, о которой она говорила, и потом почти всю обратную дорогу до Москвы думал о том, почему большие, видные чекисты женились на дамах от искусства.

Тулупова этого эпизода не видела — тогда она предстала перед Богом, но потом она смотрела сверху, как ее ищут дети, Сережа и Клара, ищут по всем моргам Москвы, зашли на сайт, позвонили Аркадию, рассказали, что она пропала. Раппопорт подключился тоже, но больше плакал, ревел белугой, и ей, наверху, было стыдно перед ним. Немного. А потом ее нашли, в небольшом морге при районной больнице. Там же, в реанимационной палате, лежал и Хирсанов.

Людмила видела, как ее отпевал старый батюшка в храме при каком-то новом кладбище. Он только что перенес инсульт и с трудом вел службу, спотыкаясь и не проговаривая слова. Она на него не обижалась, пусть работает, надо же семью кормить. Клара, наоборот, переживала очень, ей казалось, что это унижает и оскорбляет ушедшую в иной мир мать. Но потом она подумала, ей как будто сверху кто-то подсказал, что эти слова уже ничего не решают, все уже решено.

Потом были поминки, на которые Людмила Тулупова не пошла смотреть, они летали в небесах с Павликом, и она не слышала ни что говорила Марина Шапиро, ни что говорила Юля Смирнова — члены экипажа непотопляемой подводной лодки, ни Роза Сатарова, ни флейтистка Машенька.

Через две недели Клара очень хотела узнать, куда мать ехала и с кем, кто он был, этот Хирсанов. В интернете появилось сообщение, что один из авторов “Проекта разведения мостов” попал в сомнительную автомобильную аварию, что состояние у него тяжелое.

Клара купила курицу, сварила, потом еще купила апельсины и мандарины и поехала в районную больницу за почти двести километров от Москвы. Приехала — а его перевели в институт Склифосовского в Москву. Она — туда. Пока путешествовала по электричкам и метро, бульон прокис. Остались одни фрукты. С ними она и пришла в палату к Кириллу Леонардовичу Хирсанову. Ему стало лучше, но говорить он еще не мог. Только подморгнул ей и слабо кивнул головой, что вот выздоровеет и расскажет все. Она часто к нему заходила. Сидела, кормила, потом разговаривала, и однажды он ей сказал:

— Дорогая Клара, я украл некоторое количество кораллов и думаю, что в Италии мы бы могли их тратить вместе, пока я не умру или от любви к тебе и твоей молодости, или просто так от одиночества, если ты захочешь меня бросить. Я все понимаю и про маму, и про мой возраст, но я знаю, меня решили оставить в покое, и мы можем без препятствий уехать. Ангел мой, скажи, что ты об этом думаешь?