Пока шли через мост, на луга, Саша растерянно молчал. Остановившись, он посмотрел мне в глаза.
— Ты обещал помочь мне, если обстоятельства… Так вот, Андрей, я приехал сюда в силу обстоятельств. Мы с Катей нуждаемся в приюте и в работе. Нам нужна жизнь без огласки.
— Что произошло, Саша? — с тревогой спросил я.
— Провал. Опасность. Ну, если все по порядку… От тебя скрывать нечего. Так вот, я еще в Петербурге был связан с Владимиром Старосельским. Может быть, ты слышал об этом «красном губернаторе» Кутаиса? Он большевик. Арестован. Но сейчас, насколько мне известно, ему удалось выехать за границу. Мы поддерживали связь до последних дней. В Новороссийске у нас крепкая организация. Но вскоре и тут арестовали наших друзей Газенбуша и Пухлинского. С ними мы встречались в Геленджике. Ты спросишь — чем занимались? Распространяли в городе «Звезду», «Дело жизни», печатали листовки.
— Печатали?
— Да, у нас свой станок. Сейчас он надежно укрыт. Так вот, на этих днях нам с Катей стало известно, что за одним из уцелевших друзей, который вернулся из сибирской ссылки, за учителем Федором Гладковым, охранка установила слежку. Уже выслали из Кубанской области моего наставника Виктора Лунина. Словом, я на очереди. И Катя, конечно. Последние дни шпики не спускали глаз с нашего дома. Кате грозит еще большая опасность, чем мне. Второй раз арестована ее подруга. Кубанский комитет Северо-Кавказского союза РСДРП принял решение — рассредоточить и укрыть отдельных своих членов, чтобы сбить с толку жандармское управление, создать впечатление, будто организация распалась. И я вспомнил о тебе, Андрей. Прими, устрой, если можешь. Год-другой надо пожить в самом глухом месте. Без связей, без посещения людных мест. Мы выехали тайно, никто не знает куда.
Так для меня приоткрылась новая сторона жизни, почти неизвестная. Нужно принять в ней участие — выполнить просьбу Саши. Дать ему приют — дело не трудное. Могут жить в Псебае сколько угодно. Но это на глазах у людей. Еще им надо работать. Где устроить?
Саша продолжал говорить, когда решение пришло мне в голову. Есть выход! Гузерипль. Требуется егерь на северный кордон Охоты, где по горам бродит небольшое стадо зубров, заповедные туры, олени. Полное безлюдье. Уж там-то действительно за семью замками. Но согласится ли Саша? Его жена?
— Ты что молчишь? — тревожно спросил Саша.
— Есть выход. Можно и принять и устроить.
Я рассказал ему о кордоне, не утаив трудностей, которые придутся на их долю.
Он потрогал нос, подумал. Спросил:
— Кто утвердит назначение?
— Никита Иванович Щербаков, он исполняет обязанности управляющего Охотой. Человек добрый и честный. Ответственность за Гузерипль пока на мне. Как тебе это предложение?
— Понято и принято, — уже весело отозвался Саша и заторопился домой. Ему не терпелось поделиться новостями с Катей.
— Слушай, — спросил я, — где ты отыскал такую дивную женщину, о ненавистник слабого пола! С твоими-то принципами, с твоими взглядами на семейную жизнь…
— Наверное, всему свое время, — не без смущения признался он. — Любовь… Катя работала в геленджикской больничке, она фельдшерица. Ну, а взгляды ее, сам понимаешь, у нас одни. Встречались на собраниях, познакомились.
Тут Саша остановился, строго посмотрел на меня и положил руки на мои плечи:
— Понимаешь ли ты всю опасность для себя и своих близких, когда оказываешь нам поддержку? В случае нашего ареста тебе не простят. Офицер, сын заслуженного офицера…
— …и твой старый товарищ. Этого достаточно. Оставь мрачные мысли. За что тебя арестовывать? Ты приехал работать егерем, будешь работать, как все егеря. За это не наказывают.
Видимо, вопрос мой — за что? — показался ему наивным. Но он только вздохнул.
— Ладно, Андрей. Спасибо. Действуй.
Больше на эту тему не говорили. Мы вернулись домой.
Когда все затихло, я вынес лампу на веранду, где устроился на ночь, положил перед собой четыре нераспечатанных письма и прежде всего вскрыл конверт, надписанный рукой жены.
Читал — и будто разговаривал с ней, вернее, слушал ее рассказ, ощущал ее близость, чувствовал ее мысли, даже наперед, что Данута сейчас скажет.
Письмо она писала до болезни. Из него я узнал об успехах ее в учении, немного о славной подруге Вале, коротко о столичных новостях. Одно было новым: «Мы никуда теперь не ходим по вечерам, разве просто пройдемся по ближнему бульвару, подышим свежим воздухом». Доселе они не пропускали почти ни одной премьеры, слыли завзятыми театралками, в письмах Данута так и сыпала именами актеров, солистов, музыкантов. Теперь-то я знал причину этой перемены. О здоровье она не упоминала, вообще никогда не жаловалась, не болела и считала это естественным.
Но вот еще строчки: «Кожевникова ты не знаешь, зоолог, меня познакомили с ним в университете. Так вот, этот милый человек сказал мне, что он лично считает судьбу зубров проблематичной. На мой вопрос, почему, Григорий Александрович ответил, что особенности зубров таковы, что только стадо в две-три тысячи голов обеспечивает продолжение вида. А в нынешних условиях, когда среда обитания резко ограничена человеком, для такого количества просто не найдется места. Я указала Кавказ, он позволил себе не согласиться. Пишу его адрес. Он просит тебя убедить науку, доказать способность территории обеспечить такое стадо пищей и спокойным обитанием».
Все это показалось мне очень интересным. Задача обширная. Но я плохо представлял себе, сколько десятин пастбищ и леса нужно одному зубру. И как это определить?
Второе ее письмо было целиком личным. Конечно, скучала, хотела быть вместе. Может быть, уже сказывалось недомогание и чувствительнее стало одиночество?.. И ничего не писала, как там решают с заповедником, хотя я просил узнать. Ну что ж, причина у нее более чем уважительная.
Письмо из Екатеринодара, поразительное по строгости и холодности, напоминало выговор. Смысл ответа из канцелярии наказного атамана сводился к тому, что не дело вам, господин хорунжий, просить каких-то разъяснений по предмету, не касающемуся вас по роду службы. Судьбу Охоты будут решать люди, коим это положено чином и должностью. Щелчок по носу.
Письмо от зоолога Шимкевича не затрагивало зубров. Доброе письмо наставника. Сообщал названия новых книг по зоологии, кои советовал прочитать. Просил, если можно, написать, как у нас дела с куницей, много ли ее. «Николай Яковлевич Динник, — писал он, — побывал в ряде станиц и в ближних к Большой Лабе дубравах. Он очень обеспокоен тем, что увидел в продаже огромное количество шкурок куницы. Так недолго и потерять этого ценного пушного зверя. К вам он не заехал по причине нездоровья…»