Читать интересную книгу Бермудский треугольник - Юрий Бондарев

— Это мое дело, Тимур, пожалуй.

— Твое, твое. Люби свою наркоманку на здоровье. Если она выживет.

Слегка покачиваясь, он двинулся борцовской походкой к двери, и Андрей подумал, что такую вот профессиональную походку, покатые плечи он видел возле Белого дома у людей в пятнистом обмундировании, и тут же услышал мужественный неунывающий хохоток Спирина:

— Адью, Кант! А не лучше ли Ницше, а? Не лучше ли сверхчеловек? Не лучше ли сила?

И на пороге передней он оглянулся, спиной ощутив иронический взгляд Андрея. И его вдруг удивило обращенное к нему нетрезвое лицо Спирина: оно выражало сосредоточенную злобу, точно он нестерпимо жалел о недавней своей откровенности и ненавидел Андрея и себя за проявленную слабость.

Андрей стоял в передней до тех пор, пока лифт не прошумел вниз, и думал, что независимо от старых отношений Спирину не надо было знать об оружии деда, о незарегистрированном «вальтере», и то, что он не сказал об этом, а говорил о покупке пистолета, была, наверное, разумная, скорее инстинктивная осторожность, которой ему часто не хватало.

«Не хватало осторожности? Вот так! Не хватало… Все как будто было вчера. И я ничего не могу забыть. Кто же все-таки угрожает мне? Нет, так просто ребра теперь мне не переломают! Ну, посмотрим, посмотрим…»

Он ходил из угла в угол, потирая голову, там, где время от времени возникала боль, потом вышел в комнату деда, зажег свет, и здесь из ящика стола зачем-то опять достал завернутый в тряпку «вальтер», выщелкнул магазин — в нем было восемь не тронутых сроком золотисто отсвечивающих патронов.

«Вот оно, — размышлял он, пробуя на упругость рычажок предохранителя. — И все же, кто стоит за этими звонками? А как же я? Оказалось — стреляю я плохо».

Обещанный звонок был и этой ночью. Он плохо спал, и прорвавшийся в тягучую дрему телефонный звонок вытолкнул его из путаных видений, из каких-то шевелящихся в мутной толще скользких водорослей, и с мгновенным ожогом от вспышек звона в темноте он сорвал трубку с аппарата, включил свет настольной лампы и выговорил приготовленным тоном покойной изысканности:

— Что скажете нового, господа? Вы обещали звонить каждую ночь, пока я жив. Я жив и ждал звонка. Хотя надеялся, что вы передумаете.

— Молодец, мальчик. Хорошо воспитан. Мы не умеем передумывать. Приятно иметь дело с молодым человеком из интеллектуальной семьи, — проговорил насыщенный обволакивающими интонациями голос. — С многообещающим журналистом.

— Тронут! Растроган! Подождите секунду. Достану платок и высморкаюсь. Душат благодарные слезы, — выговорил Андрей, возбуждаясь игрой с настроенным на притворную вежливость голосом. — Итак, я слушаю, господин… э-э…

— Умный мальчик. Так и называйте меня — господин Э.

— Мои уши на гвозде внимания, господин Э, с вашего позволения.

— Остроумный мальчик! Есть опасность, что ваши уши, действительно, могут оказаться повешенными на гвозде, а шея в петле, — уверил голос, ослабляя обволакивающие интонации. — Не имею времени, Андрей Сергеевич, обмениваться любезностями. Мы с вами не в парижской «Ротонде» и отнюдь не на приеме у английской королевы. Суть дела вот в чем. (Пауза. Невнятный шорох… «Это совсем не тот голос, что говорил вчера, это голос актера. Откуда он звонит? Из автомата на окраине?») Слушайте и запоминайте, Андрей Сергеевич. Мы готовы забыть ваши политические шалости в опубликованных вами… как бы это сказать… непродуманных… задиристых статьях. Помимо этого — обещаем найти и вернуть картины вашего прославленного родственника. Мы найдем их и вернем вам. Но наши усилия потребуют и усилий с вашей стороны.

— Очень любопытно! Говорите конкретно, господин Э!

— Не петушитесь, вспыльчивый и горячий мальчик, меня возбуждать небезопасно. И торопить — не в вашу пользу. Каких, интересуетесь, усилий? Вы должны заплатить за возвращенные нами картины триста восемьдесят тысяч долларов, то есть вполне скромную цену за шедевры. Нам не хотелось бы, чтобы национальные ценности ушли за границу.

И Андрей не сумел побороть почти истерический смех.

— Как? Как? Триста восемьдесят тысяч? Да у меня таких денег никогда не было и никогда не будет! Вы, как видно, поклонник юмора Жванецкого, господин Э! Таких денег и в мечтах нет!

— Найдите, — повелительно посоветовал голос. — Тут и есть ваши усилия.

— Найти? Где?

Выждав короткую паузу, голос ответил с доброжелательной взвешенностью:

— Ну, положим, продайте квартиру. Или обменяйте квартиру и мастерскую на двухкомнатную. Вам весьма и весьма прилично доплатят. В вашей квартире сто тридцать пять квадратных метров плюс семьдесят метров мастерская на той же лестничной площадке. Вы можете разбогатеть, сохранить картины и деньгами обеспечить будущее. Нам известно из вашей среды, что вы, так сказать, свободный журналист, ни в какой конкретно газете не работаете, а ваш дед, знаменитый чудак, картины не продавал и не оставил денежного наследства. В этом смысле вам не повезло, Андрей Сергеевич. Но вы скромный человек… Таким образом все формальности продажи и купли или обмена мы берем на себя. К вам приедут с готовыми документами. Вам останется одно: поставить автограф. Как видите, мы полностью и скрупулезно облегчаем вам сложнейшую процедуру.

— Да, да, игра стоит свеч… господин Э. Все это прекрасно. Париж стоит обедни, — проговорил Андрей, подавленный респектабельной логикой интеллигентного голоса. — Оказывается, вы знаете обо мне больше, чем я о себе. Не помню, чтобы мы выпили с вами ведро водки, а после вы как архитектор или прораб ходили с этим… с ватерпасом и измеряли квадраты комнат. Не помню. Был очень пьян. Танцевал на бровях и кричал «асса!».

— Я не пью водку, Андрей Сергеевич, — раздельно сказал голос, утрачивая многослойность интонации. — И не выношу пошлости. Не сомневайтесь, мы знаем о вас если не все, то достаточно много. Знаем и то, что симпатичная девушка Татьяна находится в наркологической клинике и с ней большая беда, а данная беда потребует от вас немалых денег. Деньги от проданной вами машины — мелочь. На дешевые сигареты «Прима».

И Андрей, четко представляя, кто может иметь о нем такую подробную и точную информацию, сказал с деланной неизбежностью узнанной правды:

— Теперь стало ясно, к какой серьезной организации вы относитесь. Не всегда думал, что живу на витрине. Ошибался. Только не могу поверить, что ваша серьезная организация имеет дело с ограблениями и квартирными аферами. Мне известно, что похищают людей с целью выкупа. Но ограбление мастерских и выкуп за картины? Неужели это реформа новой демократии? Отстал от жизни.

Многослойный голос выявил неподдельное раздражение:

— Мы не имеем никаких отношений к той серьезной организации, как вы называете, и не похищаем людей. Однако наши возможности тоже велики, остряк вы с наклонностями самоубийцы. Я потратил непозволительно много времени на разговор с вашей персоной, Андрей Сергеевич. Взвесьте все и подумайте не задним умом. Не согласитесь, прекрасные картины Демидова будут в лучшем случае проданы за границу или в частные коллекции. Состоятельных людей. В худшем — сознательно уничтожены. Частично вы это видели. А вас, Андрей Сергеевич, рано или поздно достанут длиннорукие люди, честь которых в своих статьях вы задели. Вы оскорбили их не как личностей, а как крупных деятелей системы. Вот так. Подумайте, Андрей Сергеевич. Вы еще молоды и вам рановато губить жизнь. Она в одном экземпляре. Я еще напомню о себе. Мое почтение.

— Благодарю. Я буду думать, — сказал Андрей, спеша высказать последнюю фразу до того, как интеллигентный голос замолкнет в телефонном пространстве. — Но убедительно прошу, господин Э, не угрожайте мне как последнему идиоту какими-то длинными руками, если даже у вас есть свои киллеры. Это не очень умно, господин Э. Ну, убьете меня — и что же? Что это вам даст?

— У нас не киллеры, а маршалы своего дела, храбрый молодой человек. И опыт всего мира. Так что если у вас есть оружие, оно не защитит. Не могу назвать точно время, но я позвоню завтра. Не старайтесь подключить милицию. Засечь мой номер — напрасная потеря энергии. Спокойной ночи, изумительно храбрый молодой человек!

Далекий щелчок. Молчание. Тишина, наглухо обложенная мертвенной ночью. Беззвучная одинокость и тоска, заполненная тоненьким металлическим звоном, казавшимся позваниванием крови в сосудах, расширенных гулкими ударами сердца, которое в минуты гнева и вспыльчивости начал чувствовать Андрей после девяносто третьего года. То белели, то темнели занавески на окнах: где-то там, над бездной полутемной улицы, в высотах осеннего неба ныряла в облаках луна, проносились над крышей накаты ветра.

«Спирин! — горячо вонзилось в сознание Андрея, и сразу же стало ему зябко. — Спирин! Не может быть! Что вдруг пришло в голову? Не может быть! Но только один Спирин знал о беде Тани, только он знал о невероятных деньгах, плату за лекарства и лечение у Бальмонта-Суханова. Не верю, что они связаны и с наркологической клиникой. Чушь! Стечение обстоятельств, дикость несусветная, случайность! А кто же Виктор Викторович? Наркотики? Нет, неимоверная случайность! Впрочем, все возможно на белом свете. Вся сволочь одной нитью связана. Что касается квартиры, то бывали у меня многие. Татарников, и Мишин, и Жарков… но почему, почему Спирин спросил: «Сколько у тебя метров?» Чепуха! Сколько у меня метров, может любой дурак узнать в домоуправлении, будто бы для обмена. Опять чепуха! Нет, не Спирин! Тогда почему была сказана такая фраза: «Если у вас есть оружие, оно не защитит»? Оружие… Я сказал Спирину, что хочу купить пистолет. И что? Опять совпадение? Не хочу верить, что здесь Спирин… Невозможно! Заболел подозрительностью, ха-ха, Андрей Сергеевич, съезжаете с катушек вследствие сотрясения мозга. Скоро начнете дико хохотать. Дойдет и до этого. Что же, пойти на аферу с продажей или обменом квартиры, чтобы спасти картины, — значит, сдаться, объединиться с подлой сволочью. И вернут ли они картины? Тоже не верю. Получат все, а потом уберут меня любыми способами. Так кто они? Мафия, которой служат артистические, интеллигентные голоса? «Наши возможности тоже велики…» Что же тогда? Позвонить Спирину? Но верю ли я ему? В жизни черт знает сколько совпадений!..»