Надо чаще, чаще видеться».
Покончив с периодом безвременья, когда мать так и не смогла устроиться ни на какую штатную работу, а перебивалась внутренними рецензиями, внештатной редактурой и даже — в первый и в последний раз — ездила в Азовское пароходство писать очерк о капитане, который служил лоцманом на Суэцком канале, мы входим в период, я бы сказал, «звездный». В пятьдесят шестом году, верный своему призыву «не разлучаться», В. А. Луговской, который был приглашен членом редколлегии в продукт «оттепели», журнал «Москва», настоял, чтоб мать взяли туда заведовать отделом поэзии.
Так началась для матери эта сладкая каторга.
Были два типа редакторов. Редактор-начальник (он же цензор) и редактор-соучастник. Даже хороших, но слабых духом людей время вынуждало эти две редакторские ипостаси смешивать. В этом смысле над матерью время оказалось не властно. Она выбрала себе позицию соучастника и оставалась ей верна все последующие двенадцать лет, пока… пока за это ее из журнала не вышибли.
За это ее и любили. И поэты, и прозаики, все, с кем знакомство начиналось журналом, а дружба продолжалась потом всю жизнь.
А каторга? Вы попробуйте дружить с таким количеством «хороших и разных», да еще каких разных! А уметь отказывать — так, чтобы человек не обескрылел от твоего отказа. А помочь молодому взрастить в себе лучшее — то, что лишь намеком промелькнуло в принесенной подборке!
Не забудем, что конец пятидесятых и начало шестидесятых — время стихов, их обвала, водопада, поветрия, наводнения. Мать умела распознать лучших. Но и лучшие понимали, с кем имеют дело. Об этом — письма, посвящения.
«11 июля 1957 года
Евгения Самойловна!
У меня здесь нет даты стихотворения „Утешение“. Вообще, может быть, снять все даты, тем более что общие даты жизни автора имеются в заметке? Если это предложение редакцию не устраивает, то дату стих. „Утешение“ можно установить по старой антологии „Поэзия Грузии“. Там это стихотворение имеется в старом переводе С. Д. Спасского. Навестите меня, когда побываете в Тарусе!
Н. Заболоцкий».
«15 июня 1958 года
Женя, дорогая! Вы, должно быть, не помните,— когда Вы были у нас на моем дне рождения, против Вас сидел доктор Александров — маленький, в очках. Это один из лучших наших хирургов, хотя выглядит он совсем не как маститый хирург. Дело в том, что он еще и поэт — друг Штейнберга, Адалис, Багрицкого и других. Так вот — он принес мне свои стихи в надежде, что я смогу хотя бы некоторые напечатать. Посылаю их Вам — посмотрите. Если что-нибудь пригодится для „Москвы“, я буду рад, конечно. Моя астма немного смирилась. Здесь холодно, но воздух чудесный, и зацветают разные цветы. Когда приедете?
Ваш К. Паустовский».
Надпись на книге «Мозаика»:
«Милой Евгении Самойловне — моей счастливой звезде, с любовью. Моя поэзия зависит от Вас.
Андрей Вознесенский, 2 ноября 1960 г.»
Надпись на книге «Яблоко»:
«Дорогой Евг. Сам. — которую очень люблю и которая является для меня мерилом чистоты и справедливости — с неразделенной любовью.
Ваш Женя (Евг. Евтушенко), 1960».
«Дорогая Евгения Самойловна!
Мы плывем по Волге, и такое сонное благодушие — все замечательно (даже комары!). И я чего-то думаю о Вас.
Вы замечательный человек — и два Ваших качества явно отсутствуют у всех моих знакомых (писателей и нет): ненытье и радость чужим успехам. Время, что ли, у всех у них это вытравило. Поэтому так к Вам тянутся люди. Для меня очень хорошо, что Вы есть. И не только за все добро, что Вы для меня сделали, а еще как просто человек, вера в него — как вообще вера в человечество. Я, наверное, не так сказал, ночью на воде у меня складней получалось, а тут сейчас жарко, но мне хотелось Вам сказать это. <…>
Ваш Володя[12]. 19.06.61».
Надпись на книге «Перед снегом»:
«Дорогой Женечке Ласкиной от ее старого подопечного друга со столь же старой дружеской любовью.
Арсений Тарковский, 10 декабря 1962».
Надпись на книге «Второй перевал»:
«Дорогой Жене, первой из всех, кому я обязан за изданные стихи и книги, с любовью
Давид Самойлов, 30 декабря 1963».
«30 июля 1963 года.
Глубокоуважаемая Евгения Самойловна! Просидел над рукописью всю ночь. Большое Вам спасибо. Значительная часть Ваших поправок — мне на пользу. 99% помет я принял и исправил. Добавил 3 свои купюры. Если когда-либо будет второй сборник моих рассказов, то кое-что из купюр будет восстановлено (а Ваши поправки будут использованы). Теперь — надо дожить до ноября. Только прошу, в случае новой ревизии текста — показать мне.
Еще раз спасибо.
Ваш Исаков.
P. S. Мне понравилось, как Вы заступились за Веру Дмитриевну[13]. Редко бывает. Привет ей».
«3 декабря 1964 г.
Дорогая Евгения Самойловна!
В посылаемой Вам статейке я не стремился дать характеристику Зощенко. Мне хотелось сообщить его будущему биографу возможно больше достоверных материалов о нем. Все мы, кому выпало счастье знать его лично, всегда восхищались его принципиальностью, его мужеством, его щедрым и благожелательным отношением к людям. Но я воздержался от всяких дифирамбов. Пусть факты говорят за себя.
Судьба моей рукописи очень волнует меня. Я сознательно выбросил из статьи повествование о его последнем — страдальческом периоде его жизни, хотя этот период хорошо известен мне и по его письмам ко мне и по свидетельствам общих друзей. Мне кажется, что и сказанного достаточно. Пожалуйста, прочтите статейку и <…> сообщите мне, пожалуйста, мнение редакции и Ваше личное мнение.
Ваш К. Чуковский».
«Моя дорогая! Хотел поздравить тебя по телефону, чтобы Вы слышали мой голос (это чего-то стоит?). Но у Вас телефон молчит. Трачу крупную сумму на марку (открытка тоже стоит). Целую Вас нежно.
Ваш Ледя Утесов. 7.03.68».
Надпись на книге «Современные истории»:
«Евгении Ласкиной в знак признания ее заслуг перед родной словесностью. Может быть представлено вместо справки.
Современный историк Борис Слуцкий, 1969-й».
Кроме журнальной, у матери была еще и другая литературная и нелитературная жизнь. И, как всегда, когда отсутствует прямой повод, косвенный тащит за собой воспоминание очень важное, прямыми документами не подкрепленное.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});