что стало всё труднее находить веселящие сердце жизненные ситуации, нагромождение глупостей и просто – курьёзное.
Зато вся эта затея – посмотреть на отживающий своё время мир – сложнее складывалась у Джордана.
Он уже не раз подумал о своей промашке. Не надо было ему идти со всеми, а следовало остановиться у кромки будущего для КЕРГИШЕТА и подождать возвращения команды, как он это сделал, когда КЕРГИШЕТ в первый раз уходил разведать, что там, за гранью времени, твориться.
Единственное, что удерживало от просьбы к КЕРГИШЕТУ вернуть его назад, было далеко от намерений и желаний других ходоков. Его не волновали, вернее, почти не волновали происходящие с командой перипетии, хотя он горой вставал на стороне всех действий КЕРГИШЕТА. А кого ему поддерживать? Не временницу же? Или Арно?..
Причина же, по которой он держался и за КЕРГИШЕТА, и за команду, осталась в Фимане. Там назревала эгепия, тот непонятный и неприятный для обитателей Кап-Тартара временной скачок, когда всё живое в короткий – минуты – срок становилось на много лет старше, старее, дряхлее. У них начиналась новая эония.
Джордан пережил уже несколько эгепий, воспоминания о которых портило настроение и вкус к жизни. Да и кому понравится, если ты прикрыл глаза, чтобы моргнуть, а, открыв их, вдруг ощущаешь в себе нерадостные перемены. Слабеют мышцы, зрение и слух. Чаще посещает усталость и уныние от созерцания своего и чужих образов – всё не так. Появляются морщины там, где их недавно не было, голова покрывается сединой, в голове какие-то глупости…
Правда, первые эгепии, делавшие его отроком, юношей и затем мужем, ожидались как приятные и желательные. Но когда это было? Всё те приятные чувства позабылись и истёрлись в памяти. Сейчас осталось лишь одно тягостное ожидание неизбежного ухудшения самочувствия и отказа от привычных ощущений окружающего. Бегство из Фимана с КЕРГИШЕТОМ могло сдвинуть наступление эгепии на более позднее время, а то и вовсе не дать ей наступить.
Джордан питал надежду…
Пожалуй, только Жулдас в любой момент мог повернуть назад, подальше от разрушений, людских страданий и, вообще, ото всего, имеющего в своём запасе существования не века, не годы, даже не часы.
Всё-таки, как ему казалось, он поступил опрометчиво, так легко согласившись пойти с КЕРГИШЕТОМ.
При встрече, когда Арно привёл его к нему, приглашение показалось заманчивым, так как у него наступил кризис; он был в отчаянии от постоянных неудачных походов в прошлое, где каждое его появление сопровождалось какой-нибудь нелепой случайностью. Почему-то его внешность всегда привлекала нездоровое внимание, как бы он не подстраивался под эпоху в одежде, в поведении. Натыкался на языковые барьеры. А чужих во все времена побаивались, к ним относились с подозрением, их не любили и не любят до сих пор. Постоянно ощущать себя белой вороной, что может быть нелепей для человека, которому хочется посмотреть, развлечься, повеселиться, побыть самим собой?
Да и вообще, последние годы для него прошли не так, как хотелось бы. Глупо и бесцельно. Подружился с Осикавой, обрёл нечто новое и будто бы постоянное, а тот втянул его в компанию Радича. Вначале там показалось всё интересным. Непривычные речи, вольности и дозволенности подстёгивали к свершениям необдуманных поступков, казавшихся любопытными и занимательными. Но те, кому они себя противопоставили, быстро разобрались с ними. Радич и Гнасис куда-то сбежали и канули в вечность прошлого. От нечего делать он подался к Аранбалю как к человеку, хорошо знающему, чем можно заняться во времени. Но после памятной встречи с КЕРГИШЕТОМ разочаровался и в Аранбале, поняв, наконец, чем тот занимается на самом деле.
Когда КЕРГИШЕТ пришёл к нему с предложением, он обрадовался. Понадеялся, что встряхнётся, поскольку вот уже почти месяц сидел в настоящем безвылазно… Поверил и увязался за КЕРГИШЕТОМ и – вот вновь без внутреннего удовлетворения.
Но отступать назад не позволяла гордость, она же заставляла не распространяться на эту тему ни словом, ни поведением. Вот если все решат покинуть перливый мир, то он сделает это с превеликим удовольствием…
Хотя вопрос Шилемы относился, как будто, ко всем, но отвечать на него должен был ни кто иной, как руководитель команды. Все ждали, что он скажет.
– Ты провокатор, – с укоризной произнёс Иван. – Мы ушли сюда из-за тебя, вот и отвечай на свой вопрос, почему нам приходиться здесь стоять и что нам теперь прикажешь делать?
– Я? – возмущённо воскликнула Шилема. – Почему я? Это ты должен…
Дон Севильяк гукнул в разобравшем его смехе. Коротко хохотнул Арно, что-то пробурчал Джордан.
– Я никому не должен! – с нажимом напомнил всем Иван утверждение, набившую ему уже оскомину. – Вспоминайте и думайте все, где нам сейчас лучше проявиться? Мне показалось или так оно и есть, что там невдалеке расположена какая-то башня?
– Башня точно была, – подтвердил Арно.
– Я также её видел, – сказал дон Севильяк. – Зачем она нам?
– Затем, что на неё можно подняться и сверху осмотреть, что твориться вокруг. Да и чтобы никто к нам больше не приставал. Если, она, конечно, необитаема.
– Мы её можем захватить, если даже в ней кто-то есть, – воинственность Шилемы не улеглась.
– Остынь! Выходим к башне или… Как получится. Всем сразу искать вход в неё. Всё! Разом!
Гул дороги времени сменился громкими беспорядочными звуками реального мира.
До башни ходоки не дотянули метров сто, но даже такая точность удовлетворила их. Могли промахнуться на большее, а то и уйти от неё вообще в противоположную сторону, так как на дороге времени не осталось никаких знакомых ориентиров.
Напрямик идти мешали заборы. Впрочем, здесь уже до них кто-то решал подобную задачу, оставив после себя дыры и лазы. Дыра в ближайшей каменной городьбе оказалась как раз на пути к башне. Ходоки гуськом двинулись к ней и внезапно наткнулись на небольшой табор людей, притаившихся в густом кустарнике, растущим вдоль забора.
Появление ходоков испугало их, дети пискнули и спрятались за спины взрослых, те, в свою очередь, прижались, кто к каменной кладке, а кто подался глубже в кусты.
Иван поднял руку и успокаивающе помахал им открытой ладонью. Втянув шеи, люди не сводили горящих глаз от внезапных визитёров. По всему, сидели они тут уже давно. Дети не могут без движения, им позволяли играть, на земле начерчены клеточки, по которым они прыгали. На кустах у каждого семейства повешены куски штор или одежд, чтобы отгородиться от остальных. Стоял тошнотворный запах мочи.
Ходоки, низко кланяясь, уже протиснулись сквозь дыру, когда за ними раздались отчаянные голоса. Кто-то объявился сюда следом за ними и с весёлым глумлением выкрикнул:
– Здесь они, лишние! – и дал автоматную очередь по кустам.
Замыкающий цепочку ходоков Жулдас сдёрнул автомат с плеча и выглянул за пролом в стене. К нему, мешая один другому, с