И если учесть такое многообразие применений, найденных ими для своего паутинного шелка, то возникает вопрос – как они освоят новоприобретенную способность к совместной деятельности? Страшно подумать. Они уже вступили в противоборство с видами, с которыми прежде шли совершенно непересекающимися путями, и сила оказалась на стороне пауков – они практически уничтожили на острове остальные виды животных. Эта новая способность привела к конфликту между ими и нами, и первую кровь добыли они. И мне начинает казаться – уж не началу ли революции мы оказались свидетелями, не смене ли власти…
– Страшный сон, привидевшийся перед рассветом, – сдержанно сказал я.
– Захват маленького изолированного острова, где все благоприятствовало их распространению – одно. На материке с ними, вне всякого сомнения, радикально бы расправились.
– Как бы вы это сделали? Вам не удалось бы свалить все леса земного шара. Вид выживает благодаря тому, что скорость его размножения превышает урон, наносимый ему естественными врагами. Именно этот факт придает иллюзию достоверности мифу о «естественном балансе». А если естественных врагов не останется, то размножение может набрать устрашающие темпы.
Смотрите, что произошло всего за одно или два поколения с населением Земли, когда были побеждены некоторые болезни. Найдите способ победить естественного врага, и тогда сдерживать рост будет только ограниченность запасов пищи. А пауки при своей баснословной плодовитости такой способ нашли. Потребность в пище и способность добывать ее из все новых и новых источников гонят их вперед. Пока они могут найти пищу и продолжают размножаться, трудно найти способ остановить это движение.
– Но считать их серьезной угрозой просто нелепо, – запротестовал я. – Я могу принять ваш тезис, что с ними произошло нечто, переменившее их привычки – они стали действовать не по одиночке, как прежде, а сообща, – и признать, что условия здесь оказались для них весьма благоприятными. Но этого еще недостаточно, чтобы превратить их в некую серьезную угрозу.
– Не знаю. Превращение в общественных животных может иметь большее, чем мы можем предположить, значение. Муравьев и пчел оно совершенно изменило, выделив в животном царстве на особое место. Теперь это, так сказать, исходные пауки, плюс еще что-то, как я говорила. Теперь только остается выяснить, что же именно.
– Я все-таки не понимаю…
– Не понимаете? Тогда позвольте мне рассказать вам историю Золушки, – сказала Камилла. – Однажды жило-было мирное, похожее на лемура существо, которое подобно многим другим животным, скрывалось в лесах. Силой оно не обладало, не было у него ни когтей, ни страшных зубов. И жило оно только благодаря умению укрываться от опасностей. Но время шло, и что-то случилось, переменившее это существо. Оно оставалось млекопитающим, как и прежде, но добавилось еще некоторое неуловимое свойство… И именно это таинственное нечто превратило его в царя животного царства, повелителя мира…
Случившись однажды, такое может произойти и снова. После расцвета наступает упадок. Никто из нас не вечен. И если маленькое похожее на лемура существо могло возвыситься, то это не заказано и другим.
– Но не паукам же!
– А почему бы такое не могло случиться и с пауками? – с вызовом спросила она. – Сознание и развитый головной мозг отличает только наш господствующий вид. Все остальные творения обходятся без него. Но существуют силы иные, нежели разум. Снова напомню вам о термитах и пчелах, воздвигающих сложные конструкции и координирующие работу иерархических сообществ, не обладая разумом, а для защиты и нападения объединяющихся без руководства мозга. Кто знает, может быть появление сознания – это пусть интересная, но все же неудачная попытка природы, и даже необязательная.
Сегодня оно господствует, а завтра исчезнет…
– И тогда в мире опять воцарятся инстинкты? – спросил я.
– Инстинкт – как легко это слово вводит в заблуждение. Буквально оно означает только «запечатленный» – перстом Божиим?
Это признание в собственном бессилии понять, в чем причина явления, простая констатация происходящего. И ничего ровным счетом не объясняет.
Совсем не трудно сказать, что пчела строит совершенно правильные шестигранные соты, повинуясь «инстинкту», или что паук плетет безукоризненную, с математической точки зрения, круговую паутину, тоже повинуясь «инстинкту», – но такие утверждения вдребезги разбиваются нашими знаниями о наследовании приобретенных признаков.
Нет, тут есть что-то еще. Существует также и групповое восприятие: и то, что муравьиное войско знает, когда защищаться или нападать; что рабочая пчела знает как собственные обязанности, так и место в улье; даже что стая птиц знает, когда поворачивать и когда пикировать как единое целое. Это не проявление разума, а яркое свидетельство какого-то способа передачи информации.
Теперь вы понимаете, к чему я веду? По всей видимости, эти пауки обрели способ – вот в чем и состоит таинственный «плюс». Остается только выяснить, до какой степени они им овладели. Вполне возможно, что в степени превосходной по сравнению с другими видами… Те, кого мы встретили вчера на прогалине, выглядели на диво хорошо организованными.
– Послушайте, – сказал я, раздавив окурок, – мы пришли сюда работать, а не строить страшные домыслы. Не пора ли приступить к делу?
– Хорошо, приступим, – согласилась она, обнажая мачете.
Я сверился с компасом, и мы начали.
Вырубленная нами линия получалась извилистой, но зато расчистка шла немного легче. Когда мы натыкались на особенно густые заросли, то обходили их или по крайней мере находили менее непролазный участок и прорубались сквозь него. Таким же образом мы огибали островки деревьев и ощетинившиеся шипами кусты терновника, но при всем этом в целом придерживались избранного направления. Однако же продвигались мы медленно, а работа была очень утомительной. Не ускоряла дела и склонность Камиллы бросать работу, когда ее попутно привлекало что-нибудь из области ее профессиональных интересов. Продвинувшись за час только на полтораста ярдов, мы почувствовали, что пора подкрепиться, для чего расчистили место, где можно было поесть с относительными удобствами.
На этот раз Камилла уже не изъявляла желания делиться своими теориями. Она сидела и задумчиво жевала бутерброды, примеривая к фактам новые объяснения – так мне казалось. Когда мы устроились есть, я поразился полной тишине вокруг. Обычно в этих краях человека окружает многообразие звуков: птичий гомон, шелест, топоток и шуршание мелких зверушек, постоянное гудение насекомых, неясный фоновый шум, который пронизывают резкие крики, – но здесь тишину только иногда нарушало жужжание какого-нибудь случайно пролетевшего насекомого, да слышно было, как мы жуем. Через несколько минут это стало действовать угнетающе. И больше для того, чтобы нарушить молчание, чем из любопытства, я сказал: – Этой истории должен придти естественный конец. Когда они уничтожат всех животных до единого, то и сами вымрут.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});