головой Марина. — Но определенно дороже всего нашего имущества вместе взятого.
— Фью! — Присвистнул Андрей, в деле наметился сдвиг. Появился предположительный мотив. Драгоценный «Глаз». Почему нет? Вот только остеопата убили не дома при попытке ограбления, а в подъезде его офиса. Нестыковочка.
— Ну что? — обратился Андрей к экспертам.
— Есть отпечатки, будем работать. На сейфе тоже, но, возможно, это отпечатки хозяйки. С остальным надо разбираться, — уклончиво ответил эксперт Михалков, защелкивая чемоданчик. Он не любил трепаться при посторонних.
— Составьте список всех, кто бывал у вас после смерти мужа. Кто бы ни подменил «Глаз», он должен был его как минимум сперва увидеть, потом заказать копию, после подменить. Так что искать надо среди знакомых.
— Я не представляю, кому могло быть известно о «Глазе», муж очень ревностно относился к нему и никогда никому о нем не рассказывал, тем более не показывал!
— А ваши дети?
— Они не идиоты. Но если вы хотите… Миша? — строго окликнула Марина. — Ты кому-нибудь рассказывал о «Глазе»?
— Конечно нет. Ты же знаешь, — обиженно проговорил сын. — Это все равно, как если бы я стал орать на всю улицу, что у меня дома по такому-то адресу наличные доллары в мешках лежат и дома нас днем не бывает.
Сравнение было красочным. Сыновей Щелоковых Андрей со счетов пока скинул.
— А Соловьева, как она узнала о вашем «Глазе», если, как вы говорите, муж ваш ревностно берег сокровище и никому, никогда и так далее?
— Сама удивляюсь. Это так на него не похоже, — покачала головой Марина. — Может быть, выпил? Был очень усталым, потом они выпили… Не знаю. Павел никогда не напивался, тем более до такого самозабвения, чтобы болтать лишнее. — Она развела руками.
Что ж, возможно, связь Щелокова с Соловьевой не была такой уж легкомысленной, во всяком случае, на каком-то этапе. Может, он всерьез в нее влюбился, раз раскрыл семейную тайну?
— Скажите, а вы не рассказывали своему… другу Столярову про «Глаз»?
— Нет, конечно!
Со Щелоковой он простился. Мать покойного остеопата стоило опросить, на всякий случай, все же пожилая дама. Могла проболтаться кому-то на старости лет. И разумеется, Соловьева. Эта, конечно, не дура, вряд ли просто проболталась, но, когда на кону такой куш, а Щелоков бросил ее беременную, могла подбить какого-нибудь дружка на кражу сокровища. Вот только зачем она проболталась Марине Щелоковой о том, что знает о существовании «Глаза»? Надеялась решить вопрос миром? Но, по словам Щелоковой, «Глаз» стоил дороже всего, чем они владеют. Глупо рассчитывать его получить. Или Соловьева не знала, насколько ценен это «Глаз»? Тогда она просто проболталась?
Или все же Щелокова ошибается, и об их сокровище знали еще какие-то люди?
Одно хорошо: фальшивый «Глаз» делали на заказ, а это ниточка. Мастера можно отыскать, вряд ли в городе много ювелиров, способных сделать такую вещицу.
А еще Фролкин. Точнее, Кулебин, он тут при чем?
А что, если так: Кулебин узнал о сокровище Щелоковых, остеопат убил его, Фролкин об этом узнал и устранил убийцу родственника, а потом самого Фролкина застрелил бывший приятель. Вуаля, одним махом семерых побивахом. Точнее, троих. Он — герой: раскрыл тройное убийство, а потому ему полагается тройная премия, позволил себе помечтать Андрей. Потом тяжко вздохнул и позвонил Сереге.
— Вовремя. Как раз тебе звонить собирался, — чавкая в телефон, соврал Серега. Никуда он звонить не собирался, наверняка мирно хомячит в какой-то забегаловке, подумал Андрей, но придираться к коллеге не стал. — В общем, так. Судя по всему, приходил Фролкин к некоему Гаврилову Олегу Сергеевичу по кличке Упырь, ныне солидному бизнесмену, в недавнем прошлом помощнику муниципального депутата, а в далекой юности члену бандитской группировки, той же, в которой состоял Фролкин. Я прокатился в жилой комплекс, вас там, кстати, видел краем глаза, — отметил Серега, — но лезть не стал. Побеседовал с Гавриловым, тот, конечно, никакого Фролкина не помнит, в глаза не видел, кто там на видеокамере запечатлен, не знает, но глазенки бегают! Думаю, поднажать бы на него, и можно дело закрывать. Сейчас не девяностые, от мокрухи не отмажется. Да и размяк он за время сытой мирной жизни, пальнул, видно, сгоряча в бывшего приятеля, а теперь вот поджилки трясутся. Как бы деру не дал в ближнее зарубежье, в Финляндию, например, или Эстонию.
— Знаешь, позвони ребятам, которые Фролкиным занимаются, — подумав, попросил Андрей, — мне он пока без надобности. У меня тут новые обстоятельства.
— Но пиво с тебя, — напомнил Сергей, прежде чем отключиться.
Глава 18
1939 г. Ленинград
— Федя, подержи Оленьку, она срыгнуть должна. Я Андрюшке чулочки натяну, — передавая мужу ребенка, распоряжалась Вера.
Федор с нежностью взял на руки дочь, теплый, пахнущий молоком и счастьем комочек. Нет, не комочек, человек! Уже со своим характером, упрямая, требовательная. Федор счастливо усмехнулся и с упоением поцеловал светлую, покрытую младенческим пушком макушку.
Вера, сидя на диване и мурлыкая что-то веселое себе под нос, одевала вертящегося на коленях Андрюшку. Андрюша был жутким непоседой и озорником.
— Это он в тебя пошел, — частенько говорил жене Федор, с улыбкой наблюдая за сыном. — Такая же егоза, еще намучаемся.
Это случилось исподволь, незаметно, когда Вера появилась на кафедре. Молоденькая аспирантка, приехала из Самары, отличница, спортсменка, комсомолка. У них с Федором не было ничего общего. Но все же Вера сразу приковала к себе его внимание своей энергией, жизнерадостностью, молодым задором. Тогда он впервые выглянул из своей ледяной скорлупы.
Что удивительно, Федор всегда считал свою первую жену идеалом женственности, своим идеалом, но у Веры с Аней не было ничего общего. Аня была плоть от плоти дитя Серебряного века. Хрупкая, кроткая, нежная, романтичная, хорошо воспитанная барышня из интеллигентной петербургской семьи. Вера была другая. Решительная, волевая, сильная, из простой рабочей семьи, с крепкими нравственными устоями, с внутренним стержнем. Вера была рождена другой эпохой, это было не призрачное воспоминание о прошлом, а яростное устремление в будущее. Да и внешне они сильно отличались. Вера была высокой, спортивной, с короткими светлыми волосами, ярким румянцем, но она не выглядела крупной или грузной, нет, она была легкой и гибкой. И веяло от нее счастьем. Федор сам не заметил, как влюбился.
Под влиянием Веры он стал общительнее, веселее, ему стало интересно жить. Он вдруг заметил, что его студенты — это не серая скучная масса, а умные, пытливые люди, осознанные строители светлого завтра. Он подружился с коллегами, они стали ему интересны, он словно стряхнул с себя пыль веков, вспомнил, что еще молод, полон сил и вся