Читать интересную книгу Европейцы (сборник) - Генри Джеймс

– Так что помните: вы отвечаете за меня. Вы не собираетесь предложить мне руку? Нам пора идти в дом.

– Удивительное вы создание, – пробормотал Уотервил, в то время как она стояла, глядя на него с улыбкой. – Чего только в вас нет!

– Ну-ну, смотрите теперь вы не влюбитесь! – вскричала миссис Хедуэй со смехом и, не беря предложенной руки, прошла в дверь, оставив его позади.

В тот вечер, перед тем как переодеться к обеду, Уотервил забрел в библиотеку; он был уверен, что найдет там превосходные переплеты. В комнате никого не было, и он провел счастливые полчаса среди сокровищ литературы и шедевров переплетного мастерства, сработанных из старинного сафьяна. Наш дипломат питал глубокое уважение к хорошим книгам и считал, что они должны иметь соответствующее облачение. День пошел на убыль, и всякий раз, что Уотервил различал в многоцветном полумраке поблескивание золоченого корешка, он снимал том с полки и шел к нише одного из окон. Только он кончил рассматривать восхитительно благоухающий фолиант и собирался отнести его на место, как вдруг прямо перед ним возникла леди Димейн. В первый момент он испугался ее появления, ибо в высокой, стройной фигуре, прекрасном лице, казавшемся бледным на фоне высоких коричневых стен, и той целеустремленной серьезности, с которой она явилась ему, было что-то призрачное. Однако он тут же увидел, что она улыбается, и услышал, как она произносит своим нежным, грустным голосом:

– Разглядываете наши книги? Боюсь, они довольно скучны.

– Скучны? Что вы, они такие же яркие, как в тот день, когда их переплели. – И он повернул к ней тисненную золотом крышку фолианта.

– Давно уже я не брала их в руки, – негромко проговорила леди Димейн, подходя к окну, и, остановившись, посмотрела наружу.

За прозрачным стеклом парк уходил вдаль, на голых ветвях огромных дубов повис сгущающийся вечерний сумрак. Все выглядело холодным и пустынным. Деревья стояли с высокомерным видом, словно сознавали свою значительность, словно самое природу подкупили каким-то образом, чтобы она приняла сторону уорикширской знати. С леди Димейн беседовать было нелегко, она была замкнута и немногословна, она находилась в плену своих представлений о себе и окружающем ее мире. Даже простота ее была данью условности, пусть и благородной. Вы бы посочувствовали леди Димейн, если бы догадались, в каком жестком альянсе живет она с некими неукоснительными идеалами. От этого у нее бывал временами усталый вид, как у человека, взвалившего на себя непосильную ношу. От нее исходил ровный свет, что отнюдь не равнозначно интеллектуальному блеску и скорее свидетельствует о тщательно охраняемой непорочности души.

Леди Димейн ничего не ответила на его слова, но и в самом молчании ее, казалось, таилось значение, словно она хотела показать, что у нее есть к нему конфиденциальное дело, не утруждая себя словами. Она привыкла к тому, что люди сами догадываются, чего ей от них нужно, и избавляют ее от объяснений. Уотервил сказал наудачу несколько слов о том, какой прекрасный стоит вечер (в действительности погода испортилась), которые она не удостоила ответом. Затем, с присущей ей мягкостью, произнесла:

– Я надеялась застать вас здесь. Я хочу вас кое о чем спросить.

– О чем вам будет угодно… Я к вашим услугам! – воскликнул Уотервил.

Она кинула на него взгляд – не высокомерный, напротив, чуть ли не умоляющий, – казалось говоря: «Пожалуйста, будьте со мной проще… как можно проще». Затем оглянулась, словно в комнате были еще люди; ей не хотелось, чтобы создалось впечатление, будто она предумышленно зашла сюда, будто ей нужно побеседовать о чем-то с ним наедине. Но, так или иначе, она была здесь и продолжала свою речь:

– Когда сын сообщил о своем желании пригласить вас в Лонглендс, я очень обрадовалась. Конечно, нам приятно видеть вас у себя, но к тому же… – Она замялась на мгновение, затем добавила просто: – Я хочу спросить вас о миссис Хедуэй.

«Так я и знал!» – вскричал про себя Уотервил. Но внешне он ничем себя не выдал, лишь улыбнулся как можно приятнее и сказал:

– Я вас слушаю.

– Вы не рассердитесь на меня? Надеюсь, что нет. Мне больше некого спросить.

– Ваш сын знает миссис Хедуэй куда лучше, чем я. – Уотервил произнес эти слова без всякого намерения ее уязвить, просто чтобы выйти из трудного положения, и сам был напуган тем, какой издевкой они прозвучали.

– Не думаю, чтобы он ее знал. Она знает его, но это вовсе не одно и то же. Когда я спрашиваю его о ней, он отвечает мне, что она обворожительна. Она действительно обворожительна, – произнесла леди Димейн с неподражаемой сухостью.

– Вполне с вами согласен. Она очень мне нравится, – радостно подхватил Уотервил.

– Тем проще вам высказать о ней свое мнение.

– Хорошее мнение, – сказал, улыбаясь, Уотервил.

– Конечно, если оно хорошее. Я буду счастлива его услышать. Я только того и хочу – услышать о ней что-нибудь хорошее.

Казалось бы, после этого Уотервилу оставалось одно: разразиться хвалебной речью в честь своей загадочной соотечественницы, но он понимал, что в этом таится не меньшая опасность.

– Я могу сказать лишь одно: она мне нравится, – повторил он. – Она была очень мила со мной.

– Она, по-видимому, всем нравится, – сказала леди Димейн, сама не ведая, сколь патетически звучат ее слова. – Она, бесспорно, очень забавна.

– Она очень доброжелательна, она полна благих намерений.

– Что вы называете благими намерениями? – спросила леди Димейн чрезвычайно любезно.

– Ну, я имею в виду, что она сама расположена к людям и хочет расположить их к себе.

– Разумеется, вы не можете ее не защищать. Ведь она американка.

– Защищать?.. Для этого надо, чтобы на нее нападали, – со смехом возразил Уотервил.

– Вы абсолютно правы. Мне нет надобности указывать на то, что я на нее не нападаю. Я не стану нападать на свою гостью. Я только хочу хоть что-нибудь узнать о ней, и если сами вы не хотите мне в этом помочь, возможно, вы хотя бы назовете кого-нибудь, кто это сделает.

– Спросите у нее самой. Она ответит вам в ту же минуту.

– То, что она говорила моему сыну? Я ее не понимаю. Сын не понимает ее. Все это очень странно. Я так надеялась, что вы, быть может, что-нибудь мне объясните.

Несколько секунд Уотервил молчал.

– Боюсь, я не сумею объяснить вам миссис Хедуэй, – произнес он наконец.

– Значит, вы признаете, что она весьма своеобразна.

Уотервил опять помолчал.

– Ответить на ваш вопрос – было бы взять на себя слишком большую ответственность.

Уотервил чувствовал, что поступает неучтиво; он прекрасно знал, чего именно ждет от него леди Димейн, но не собирался чернить репутацию миссис Хедуэй ей в угоду. И вместе с тем его деятельное воображение помогло ему понять и даже разделить чувства этой хрупкой, чопорной, строгой женщины, которая – это было нетрудно увидеть – искала (и нашла) свое счастье в культе долга и в предельной верности двум или трем объектам ее привязанности, избранным раз и навсегда. При ее взгляде на вещи миссис Хедуэй действительно должна казаться ей антипатичной и даже опасной. Однако Уотервил тут же понял, что леди Димейн восприняла его последние слова как уступку, которая может ей помочь.

– Значит, вы знаете, почему я вас о ней спрашиваю?

– Думаю, что догадываюсь, – сказал Уотервил все с тем же неуместным смехом. Смех этот звучал глупо даже в его собственных ушах.

– А если знаете, вы должны мне помочь.

При этих словах голос изменил ей, в нем послышалась дрожь, выдавшая ее страдание. Страдание было глубоко, иначе она не решилась бы обратиться к нему, в этом не было никакого сомнения. Уотервилу стало ее жаль, и он решил быть как можно серьезнее.

– Если бы я мог вам помочь, я бы помог. Но я в очень трудном положении.

– Не в таком трудном, как я. – Она не останавливалась ни перед чем, она буквально молила его о помощи. – Я не думаю, что у вас есть какие-нибудь обязательства перед миссис Хедуэй… вы кажетесь мне совсем разными людьми, – добавила она.

Уотервилу было отнюдь не безразлично, когда сравнение с кем-нибудь другим оказывалось в его пользу, но слова леди Димейн несколько скандализировали его, словно она пыталась его подкупить.

– Меня удивляет, что миссис Хедуэй вам не нравится, – решился он заметить.

Леди Димейн несколько мгновений смотрела в окно.

– Не думаю, чтобы вас это действительно удивляло, хотя, возможно, вы стараетесь в этом убедить себя. Но мне, во всяком случае, она не нравится, и я даже представить не могу, почему она понравилась сыну. Она очень хороша собой и, по-видимому, очень умна, но я ей не доверяю. Не знаю, что на него нашло, в нашей семье на таких не женятся. Вряд ли она человек нашего круга. Я совсем иначе представляю себе женщину, которую хотела бы видеть его женой… Наверно, вам ясно, о чем я говорю. В ее жизни есть многое, чего мы не понимаем. Сын не понимает этого так же, как я. Если бы вы могли хоть что-нибудь объяснить, вы оказали бы нам огромную услугу. Я ничего не скрываю от вас, хотя мы видимся впервые; я просто не знаю, к кому мне обратиться. Я чрезвычайно встревожена.