Одну из первых траншей французы заложили под покровом ночи у хутора Рудольфа примерно в 960 м. от 5-го бастиона. Ее длина составила ок. 420 м. Закладка была спланирована, как полнокровная военная операция. 1060 солдат привлекались к земляным работам, на прикрытие бросили все роты 2-го полка зуавов. Русские на работы не отреагировали и попыток сорвать их не предпринимали.{796} Клер и Монтодон объясняют это плохой погодой и ночными условиями,{797} наделе, думаю, противодействие пока не входило в планы русских. Для них важнее было строить свои батареи.
Французы, как солдаты, так и офицеры большую часть времени проводили в траншеях. В первое время условия их жизни не сильно отличались от быта солдат, с которыми командиры Наполеона III привыкли делить все горести и маленькие радости походной жизни. Англичан удивляло, что у них не было даже денщиков, а отрыв солдата от боевой работы считался дурным тоном, а если и требовался, то офицер должен был оплатить использование труда нижнего чина в личных целях из собственного кармана.{798} Деятельность французской армии напоминала хорошо организованный муравейник. Примерно так Монтодон описывает происходящее: «Ежедневно вооруженные отряды отправляются охранять выгрузку снаряжения, эскортировать повозки, нагруженные припасами, фургоны, артиллерийские и инженерные подводы; кроме того, солдаты без ранцев переносят на своих спинах мешки с землей и даже порою — снаряды».{799}
Эти дни стали взлетом недолгой военный карьеры Канробера, как главнокомандующего. Французский солдат традиционно оценивал своих командиров не по способности управлять маневрированием войск, а по их способности внушать подчиненным веру в победу. Именно это качество плюс забота о личном составе, высоко поставили Канробера (а позднее и Мак-Магона) в мнении собственных войск.
Солдаты «…с восторгом и гордостью рассказывали, что, когда в Крыму нужно бывало исполнить что-либо трудное, он лично спрашивал их: “беретесь ли вы это сделать?”. Отрицательного ответа не случалось, и Канробер тем более был обеспечен в успехе, что все солдаты, зная цель, действовали с полным согласием и одушевлением. В обещании успеха, которое они давали сами себе и генералу, заключалась сила нравственная».{800}
Для Канробера было жизненно важно убедить солдат в правильности того, чем они занимаются, что было не просто: «Эта война мало походила на ту, что зуавы вели в Африке. Вместо того, чтобы идти в атаку на видимого неприятеля на широком поле боя, где рассудок мог прийти на помощь отваге, они принуждены были продвигаться пядь за пядью по труднодоступной, скалистой местности, сжиматься клубком в воронке в течение двадцати четырех часов, чтобы защищать рабочих или начатое строительство, и сражаться чаще киркой, нежели ружьем. Эта новая борьба, в которой невидимый противник уничтожал их огнем, а потом использовал ночную тьму для нападения на рабочих и на сторожей траншеи, часто оцепеневших от холода, не сломила дух зуавов. Оки постоянно оживляли свои тяжкие труды какими-то вольными историями или шутками, сдобренными тем галльским остроумием, которое во все времена помогало французскому
солдату и заставляло его храбро переживать самые трудные моменты. Сколько раз, когда роты приходили из траншей с аппетитом, обостренным двенадцатичасопой работой или двадцатичетырехчасовым сидением в охранении, в минуту, когда солдат собирался приступить к радостной трапезе возле бивачного костра, заранее смакуя запах тюрлютина, сколько раз приходил приказ вернуться, чтобы отразить атаку или помочь рабочим, находящимся в опасности! Тогда, конечно, зуав ворчал, почти как охотничий пес, у которого хозяин забирает кость. На самом деле, было скверно оставлять радости лагеря и снова заниматься “кротовой войной” на пустой желудок. Но несколько одобряющих слов и добрых шуток командиров вновь придавали живость лицу и настроению зуава. Он повиновался почти с радостью».{801}
Свободного времени почти нет, отдыхать приходится мало. Огромная нагрузка ложится на плечи зуавов, которые «…используются без минутного отдыха, одни — на земляных работах, в разведках, другие — в засадах, на сторожевых заставах, на передовых постах».{802}
Русские периодически обстреливают из орудий французские батареи, но особого успеха не имеют, незначительные разрушения быстро восстанавливаются.{803} Да и не сильно стремятся к этому: понимая, что главная война еще впереди, они проводят пристрелку неприятельских позиций.
Русские пехотинцы. Рисунки с натуры. Севастополь. 1855 г. В связи с тем, что русские позиции оснащались сильной и дальнобойной артиллерией, было принято решение начать закладку позиций в 600 м. от исходящего угла ближайшего русского укрепления и усилить осадный парк артиллерией большого калибра, которую мог пока дать только флот. Ни одна русская батарея, ни одно орудие, пусть даже одиночное не могло остаться без воздействия.
С кораблей отправили на берег 20 тяжелых 30-фт. пушек и 10 25-фт. бомбовых пушек. Проект осадных позиций составили генералы Бизо и Тири. По нему намечалось возвести на возвышенном плато перед фронтом 4-го и 6-го бастионов на расстоянии 950 м. от 5-го бастиона ретраншемент с фронтом 300 м., состоящий из двух плоских бастионов соединенных куртиной, вооруженный 5 батареями и связанный этими траншеями с английскими позициями. Эти пять батарей были:{804}
№ батареи Вооружение Расположение Удаленность от русских позиций №1 7 30-фт. пушек, 2 25-фт. бомбовые пушки Демонтирная, на левом фасе западного бастиона 1450 м. от 6-го бастиона №2 8 30-фт. пушек, 4 25-фт. бомбовые пушки Демонтирная, на правом фасе западного бастиона 900 м. от 5-го бастиона №3 4 50-фт. мортиры, 2 25-фт. бомбовые пушки Мортирная, на куртине 950 м. от 5-го бастиона №4 6 24-фт. пушек, 2 25-фт. мортиры Демонтирная, на левом фасе восточного бастиона 900 м. от 5-го бастиона №5 6 24-фт. пушек, 2 16-фт. пушки, 4 25-фт. гаубицы Демонтирная, на правом фасе восточного бастиона 1100 м. от 4-го бастиона (гаубицы для обстрела его тыла) Всего: 47 29 пушек, 6 бомбовых пушек, 4 гаубицы, 8 мортир большого калибра.
Батареи № 1 и №2 устраивали и формировали моряки, №3, №4 и №5 — сухопутные артиллеристы.{805}
В соответствии с теорией атаки крепостей были установлены батареи двух типов: демонтирные и мортирные (некоторые имели смешанный тип). Задачей первых было демонтирование,[21] то есть такой вид, который имел цель сбить артиллерию противника и максимально разрушить ее батареи. Вторые предназначались для навесного огня.
К назначенному времени французы установили выше уровня поверхности за укрытием из туров демонтирные батареи №№ 1, 2, 4 и 5. Мортирная батарея №3 была устроена в углублении.
По предложению адмирала Брюа к югу от Карантинной бухты на вершине холма (725 саж. от русских позиций) с 12 октября начали строить батарею №6 для действия из орудий «тяжелейшего» калибра по 6-му бастиону и поддержке флоту. Ее предполагалось оснастить 4 50-фт. пушками (для действий против 6-го бастиона) и 6 25-фт. пушками. К 17 числу ее соорудить не успели, хотя для работ выделялись не менее 250 матросов, но 1 50-фт. и 5 25-фт. пушек разместить все-таки смогли.
Союзники не стремились обустраивать сплошную линию, концентрируя силы на самых важных участках, что обусловливалось, в том числе, новыми технологиями, вытолкнувшими в мир более совершенные образцы как стрелкового, так и артиллерийского оружия. Через 10 лет в США во время Гражданской войны это станет нормой, а с 1870 г. — основным принципом ведения осадных действий.{806}
Хотя огонь с русских позиций и не наносил больших потерь (с 9 по 17 октября во французской артиллерии было 4 убитых и 12 раненых), но мешал союзникам. Особенно он ощущался с правого фаса 4-го бастиона. Потому при постройке батареи №5, решили возле батареи №5 заложить справа от нее еще две для действий по 4-му бастиону.{807} Обе батареи делались углубленными. Работы по ним были начаты вечером 16 октября, а уже утром 17 октября — закончены. В событиях 17 октября они не участвовали, так как к началу их не успели вооружить.