Речь получилась более программной, чем необходимой. Случайных людей в экспедиции практически не было, и, несмотря на любопытство и желание оказаться причастными к интереснейшей находке, все всё понимали.
– Сколько вам надо времени на отдых? – спросил профессор, вытирая грязное лицо влажным платком.
Шагровский вопросительно посмотрел на Арин.
Девушке тоже пришлось несладко, но выглядела она лучше, чем оба ее спутника.
– Минут десять…
– Ну, вот и хорошо… Как раз хватит, чтобы опустить пылесос.
Но на подключение и спуск в «мину» вакуумного насоса понадобилось четверть часа.
Когда агрегат заработал, и тягучая плотная пыль струей потянулась в гофрошланг, Валентин понял, что без пылесоса они бы провозились минимум пару дней. Сейчас же надо было только иметь чуть терпения и соблюдать осторожность, не приближаясь близко к мумифицированному телу.
Наверху группа поддержки раз в пять минут меняла емкости с собранной пылью на пустые и мотор снова начинал гудеть, а клубящийся слой под ногами становился все тоньше и тоньше, словно истаивал в диодном свете сигаретным дымом.
Через три четверти часа, как раз к тому моменту, когда кабина фуникулера увезла вниз последних сотрудников музея, «мина» была практически чиста. После очередной смены респираторов Арин и Шагровский, отключив пылеотсос, перебрались во вторую камеру.
Высушенное тысячелетиями тело мертвеца так и лежало в углу, но уже не купаясь в клубящейся мгле отложений, а полностью открытое взглядам археологов.
– Я никогда не видела, чтобы мумия так сохранилась, – произнесла Арин, осторожно присаживаясь на корточки рядом с покойником. – Смотри, как усохли кожные покровы… И это без пеленания, без бальзамирования.
На коричневой руке мертвеца, более похожей на птичью лапу, чем на человеческую конечность, чернело массивное кольцо. Даже не кольцо, а грубо сделанный перстень, напоминающий печатку, но не из благородного металла, а из железа. Влаги в камере не было, и хотя перстень был покрыт ржавой коростой, но прошедшие тысячелетия не обратили его в труху. Лежащий у ноги покойника меч пострадал гораздо больше – сталь лезвия была невысокого качества и теперь больше напоминала странное коричневое кружево, но для оружия, выкованного в I веке, гладиус выглядел совсем неплохо. Сохранился даже кожаный шнур, оплетавший рукоять.
За их спинами зашуршало, и Шагровский оглянулся с невольным испугом, но это оказалась всего лишь струйка земли, скользнувшая по скале на пол. После исчезновения слоя пыли акустика в «мине» изменилась совершенно, и каждый звук теперь не съедался серой мягкой массой, а раздавался громко и четко.
– Надо крепить свод, – отозвалась Арин. – Ставить распорки. Конечно, предки строили не чета нам, но рухнуть все-таки может. А нас отсюда не вытащить в случае чего…
– Над нами скала, – сообщил Валентин вполголоса, – никакие распорки не выдержат, если просядет. Тут надо, как шахту, укреплять… Дорогое удовольствие. Пока что нужно сделать полную фотофиксацию и вынимать отсюда тело.
– Наверное, ты прав. Если музей захочет организовать сюда экскурсии, тогда и надо проводить работы…
Луч «налобника» Арин скользнул по грубому бугристому своду и снова остановился на мумии.
– Давай снимать?
Фотофиксация крупной археологической находки и места преступления – схожие процедуры. Археология – это тоже расследование, только происходящее спустя много лет после событий. Чувствовалось, что Арин делала подобные съемки не раз и не два. Фото, видео, снова фото – Шагровский без устали щелкал затвором фотоаппарата, то приседал, то привставал на цыпочки…
Картонные квадраты с номерами найденных артефактов, новые ракурсы, макросъемка…
Текст в цифровой диктофон Арин наговаривала на иврите, и Шагровский мог только догадываться о содержании комментария. Оставалось работать с аппаратурой да вслушиваться в причудливое звучание почти незнакомого гортанного языка.
Через полчаса они выбрались из «мины»: отдохнуть, перевести дыхание, умыться. Для этого не пришлось подниматься наверх. Группа поддержки поднесла на нижнюю площадку несколько канистр воды, которая даже не успела согреться – жара уже спадала, солнце висело над самым горизонтом, и с севера задул легкий, несущий облегчение ветерок.
– Будем готовить тело к изъятию, – сообщил Кац, просмотрев на мониторе «Никона» результаты съемки. – Так просто его не вытащить, боюсь, что рассыплется… Пока что забираете письменный прибор, тубус, меч…
Он просмотрел еще несколько файлов.
– Давайте его калиги не трогать… Я смотрю, завязки отгнили не до конца, можно повредить ноги. Оставляем. Ма нишма,[84] ребята? Вы хоть еще живы? Последний заход на сегодня. Завтра я буду торчать в раскопе, готовить мумию к выносу наверх, а вы отдохнете. Или постоите на подхвате… Консервант я уже заказал, завтра подвезут, вакуумные мешки есть…
– Я в порядке, дядя Рувим.
– Да не волнуйтесь, – улыбнулась Арин. Капли воды сверкали на ее лице в свете заката: маленькие солнца запутались в бровях, в растрепавшихся волосах. – Все хорошо. Отдохнуть успеем…
Арье подхватил фотоаппарат и отнес его в сторону, к ожидающим впечатлений коллегам. Первые же кадры вызвали стон восхищения, и археологи – и ассистенты, и рабочие – заговорили между собой, обмениваясь мнениями и восторгами.
– Теперь, – сказал профессор Кац, обращаясь к племяннику, – будешь работать у меня талисманом. В Иерусалиме дар речи потеряли, когда услышали описание находки. А я далеко не все сообщил, чтобы завтра тут не собрались все археологи Израиля в полном составе. Так, рассказал чуть-чуть…
– Вы обратили внимание, Рувим? – спросила девушка. – У мертвеца на руке перстень. Очень похож на перстень смертника…
Кац кивнул.
– Перстень? – переспросил он. – Перстень видел. А почему ты думаешь, что это именно перстень смертника? Может быть, просто украшение?
– Сомневаюсь. У мертвеца очень дорогой письменный прибор, очень дорогой тубус для папирусов и дешевый перстень из железа? Почему не золотой? Или серебряный?
– Ну, это не аргумент, – улыбнулся профессор, присаживаясь рядом с Арин у стены. – Может, у него не было денег на дорогую безделушку?
Камни все еще излучали накопленное за день тепло, но климат пустыни давал о себе знать – стало значительно прохладнее.
– Но были деньги на очень дорогой письменный прибор? Кто же он тогда? Вы же видели одежду? – продолжила мысль Арин. – Он в калигах пехотинца, на нем кетонет, нет дорогих доспехов, нет украшений на теле… Рядом лежит обычный солдатский гладиус, а не инкрустированный серебром меч. Зачем ему такой перстень на пальце? Кто будет носить железный перстень для красоты? Особенно если не носит ничего другого?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});