Читать интересную книгу Адмирал Де Рибас - Алексей Сурилов

Батюшка твой Иван Бецкой, генерал-поручик, действительный тайный советник и камергер двора ее величества».

Исповедь

По прибытии в Петербург у де-Рибаса было много хождений по департаментам и канцеляриям, как по государственной, так и по приватной надобности. Уже в первые дни петербургской круговерти, Осип Михайлович получил цидулу, в которой некая знатная дама, проживающая в собственном доме, умоляла его быть у нея по делу большой для них обоих важности. Осип Михайлович пробовал приглашение это оставить без внимания. Однако после второй и третьей цидулы, в которых помянутая дама продолжала его настойчиво звать, снедаемый любопытством, он отправился по адресу и был тотчас принят. Каково же было удивление де-Рибаса, когда ему навстречу вышла прекрасная Али Эметте. Она мало чем изменилась со времени Измаила. Те же темные, почти черные глаза, густые каштановые волосы в искусной прическе, то же смуглое лицо и нос горбинкой.

– Не удивляйтесь, адмирал, – сказала она. – Со мной постоянно случаются разные превратности. Господь ради того создал меня.

– Вам не следовало в том предупреждать, мадам, – сказал де-Рибас. – Я имел возможность не в однократ убеждаться в истинности сказанных вами слов. Чем нынче могу служить вам?

– Помилуйте, месье, так уж сразу и служить. Станем пить кофе. После, ежели угодно, буду рада отобедать с вами.

– Какими судьбами вы снова в России? Неужели ожидается война с Турцией?

– Нынче мне до войны России с турками дела нет.

– Что же еще?

– Нынче я живу сама по себе, нынче моя жизнь принадлежит только мне.

– Какого мнения об этом Исмет-бей?

– Он умер, его более нет, как, впрочем, и не было.

– Однако, позвольте…

– И не было, адмирал.

– Кто же был?

– Князь Карл Радзивилл – воевода Виленский.

– Не могу взять в толк, мадам. Не будете так любезны несколько объяснить это темное место.

– Воевода Виленский был в Барской конфедерации, ставившей целью низложить короля Станислава Понятовского, восстановить Речь Посполитую и привилегии магнатов. Мое положение и мои устремления в ту пору хорошо вам известны. Его ясновельможность воевода сделал обещание достаточно мне в том содействовать. Я обещала его ясновельможности, когда окажусь у цели, сделать нужное для упрочения Речи Посполитой и содействовать его избранию на польский трон. В этой игре была и Турция. Во время первой российско-турецкой войны скитавшиеся за границей конфедераты возлагали немалые надежды на султана.

– Каким образом князь Радзивилл превратился в Исмет-бея?

– Этому предшествовала конфискация российским правительством имений Радзивилла в отместку за его враждебность петербургскому двору. Оставшись без средств, князь принял ислам и был взят в турецкую службу по внешнему ведомству. В этом не было ничего необычного. В те годы, да и ныне еще, не только польские эмигранты, но и английские авантюристы, становились ренегатами во имя жалования и высоких чинов. Будучи недурно обучены грамоте, многие из них командуют турецкими сухопутными войсками и флотом, сидят в диванах, выполняют разные поручения за границей.

– Странно.

– Ничего странного в этом нет. Обычное дело. Между мною и князем Радзивиллом состоялся альянс.

– Кто же вы?

– Вам это известно, адмирал.

– Нет, неизвестно. Каково ваше природное имя?

– Под страхом смерти мне запрещено называться этим именем. Женщина с тем именем скончалась от чахотки в каземате Петропавловской крепости и там же предана земле. Я была переведена в Ново – Спасский монастырь. И это была смерть, но во стократ более мучительная. Я медленно угасала под пятой сумасшедшей игуменьи. Мне сохранили жизнь люди князя Радзивилла, или, если угодно, Исмет-бея. Они сделали мне побег.

– Кто таков граф де Фонтон?

– Все тот же князь Радзивилл.

– Опять странно.

– Нисколько. Его ясновельможность для безопасности и в Европе жил инкогнито.

– Зачем вы были в армии осады Очакова?

– По замыслу Исмет-бея мне полагалось внешностью покорить женолюбивого Потемкина. Я же была красавица.

– Вы и нынче красавица, мадам.

– Благодарю, адмирал.

– Удалось вам исполнить то, что было задумано Исмет-беем?

– И да, и нет. Под Очаковым дело несколько задержалось присутствием известной вам Потемкиной – дальней родственницы главнокомандующего и его любовницы. Затем появились вы и я была принуждена бежать. Что было после взятия Измаила, вы знаете. Между прочим, мы в доме, который отписал мне по духовной Потемкин. Светлейший по широте его натуры оставил мне также изрядное состояние в наличности и в деревне средней руки. Так что я нынче российская помещица.

– Как прикажете вас называть по нынешним временам?

– Я мадам фон Штайн. Светлейший велел мне сочетаться фиктивным браком с престарелым генералом фон Штайн. И за это я ему весьма обязана. Определилось мое положение в свете. Я превратилась в особу, принадлежащую к избранному в России обществу. Я нынче госпожа София фон Штайн. Прошу любить меня и жаловать, адмирал.

– Значит ли это, мадам, что между нами отношения, начало которым было положено в Неаполе?

– Все в вашей воле, адмирал. Я женщина незамужняя и никому верностью не обязанная. Но не за этим я звала вас. Я – мать, но сына моего растит и воспитывает Орлов.

– Он ему отец, мадам?

– Отец ему не он.

– Вам лучше знать, мадам.

– Конечно, кому как не мне знать, кто отец моему сыну.

– Могу ли я быть вам полезным?

– Обязаны, адмирал. Вы отец моему сыну.

– Но?

– Вы хотите сказать, что я в Неаполе прогнала вас решительно и жестоко. Не забывайте, однако, что я исполняла указания графа де Фонтона.

– Почему о сыне вы не сказали в Измаиле?

– В Измаиле игра, затеянная графом де Фонтоном, продолжалась. И во мне еще тлела надежда на справедливость.

– О чем вы говорите, мадам?

– Я не стану отвечать, адмирал. Скажу, что я бы хотела многое забыть из моей прошлой жизни.

– Я ухожу, мадам. Мне должно быть ко времени в адмиралтействе. Ведь я нынче в строительстве торговой и военной гавани в Хаджибее, где вы однажды отъехали в Турцию.

– Мы больше не увидимся, адмирал?

– Но зачем же так?… Уж коль у нас с вами сын, то и отношения должны быть не по чину. Зовите меня Хозе. Это мое настоящее имя. Дорого бы я дал, мадам, чтобы знать и ваше настоящее, не вымышленное, имя. Кто вы? Герцогиня Валдомирская, принцесса Азовская, графиня Пиннеберг, госпожа Али Эметте? Вы дочь императрицы или ресторатора из Праги, как то утверждает князь Голицын?

– Вы слишком много в один раз от меня хотите, Хозе. Зовите меня София. История моей жизни загадочна и сложна, сын наш – не следствие моей к вам любви. Это было мимолетное увлечение и не более того. И все же, Хозе, вы были в превосходстве над ними – графом де Фонтоном и Потемкиным, вы были так молоды, мой друг. Я, право же, не могла не отдаться вам вся как есть. С де Фонтоном, Орловым, Потемкиным меня связал расчет, с вами – чувство, пусть не любви, а только увлечения, но это было чувство, Хозе.

– В этой жизни все не так просто, мадам.

– Да, Хозе. Именно поэтому я научена настолько быть скрытной, что порою сама себе не верю. Скрытность всегда была моим оружием. Сказать правду о себе в моем положении значило бы поставить себя перед угрозою смерти и загубить дело. Не судите меня строго, Хозе.

– Но, Софи, вы то меня судили строго, настолько строго, что это мне едва не стоило жизни. Это ваши люди преследовали меня на пути из Неаполя в Петербург?

– Не знаю, право, Хозе. Не припомню, чтобы я велела кому на вас поднять руку. И более того… Вспомните, мой друг. Под Очаковым, где были судоподъемные работы, вы однажды получили цидулку. Там было сказано, что если вы, как обычно, в субботний день поедете в Ставку, то этим жизнь свою поставите в смертельную опасность. Не приходит ли вам на ум, Хозе, что цидулку послала вам я? Иначе откуда бы знать мне о ней?

– Вы отвели опасность, Софи, но вы же ее и сочинили.

– Не я сочинила, Хозе. Засада была устроена де Фонтоном. Ваше появление под Очаковым и, того более, ваш интерес к турецким лазутчикам после ранения вашего брата Эммануэля поставили де Фонтона, ради возможности продолжать борьбу с русскими, в необходимость вас уничтожить. Де Фонтон был не злодеем. Таков закон вооруженной борьбы. Я долго мучилась сомнением. Моя цидулка вам была предательством Фонтона и дела, объединявшего нас. Вы, Хозе, под Очаковым, служили ради карьеры, чинов и отличий. Мы с де Фонтоном служили идеалам, имя которым справедливость в нашем понимании. Дело вовсе не в том – хорош ли, плох ли идеал. Нас над вами возвышало уже то, что мы сражались за идеал. Поэтому многое в наших поступках достойно снисхождения. Не судите нас строго, Хозе.

– Но я так понимаю, Софи, что милосердие к другим – не ваш удел. Служение идеалу – тоже борьба, которая требует жертв.