Читать интересную книгу Чернозёмные поля - Евгений Марков

— Нет, уж я одна не управлюсь! Помогайте и вы, мышата, точите понемножку, — от души смеялась Надя, выбирая свои любимые вещи из наваленной кучи разных лакомств.

Дети не заставили просить себя в другой раз и дружно принялись за работу. Торопливо поедая конфеты и обдирая один за другим апельсины, Алёша не переставал умильно глядеть на Надю. Его несказанно радовала та простосердечная близость отношений, в которые, так непривычно для него, становилась к нему Надя. Зелёное, прохладное уединение беседки, прекрасная, как ангел, и, как ангел, добрая девушка, сидящая перед ним, переносили его воображение в какую-то давно читанную, но памятную сердцу волшебную сказку, где добрая фея тайком утешала бедных детей, которых все гнали и мучили.

— Ах, Надя, какое вы мне сделали удовольствие, что пришли сюда! — говорил растроганный Алёша. — Мне давно не было так хорошо. Если бы вы жили со мною, мне никогда бы не было скучно, уж я знаю. Я бы не отходил от вас. А ведь можно к вам ездить? Я думаю, мама пустит меня к вам в шарабане с кучером? Только бы не с Гукшей… Вы не уходите к ним, Надя, пожалуйста, посидите ещё здесь… Что там с ними делать? Я ведь видел, вы всё одна были…

— Я не ухожу, голубчик, я посижу с тобою, — ласково сказала Надя.

— А танцевать вы не пойдёте? — тревожно спросил Алёша. — Вот я так совсем не танцую, меня и учили, да я не хочу танцевать. Ну, зачем танцевать, скажите пожалуйста? Что в этом хорошего?

— Отчего же не танцевать, Алёша? Я не люблю очень долго танцевать, до утра… А немного потанцевать весело.

— А мне вот совсем не весело. Так вы думаете, Надя, нехорошо не танцевать? Танцевать лучше?

— По-моему, никогда не мешает повеселиться и побегать. Ведь это то же беганье. А тут ещё музыка, народу много, огни… Все веселее.

— Ну, так и я буду танцевать, если так! — сказал Алёша. — Вы потанцуете со мною?

— С удовольствием, голубчик, сколько тебе угодно.

— Я вас ещё об одной вещи хотел спросить, Надя, — немного смутившись, сказал Алёша.

— Скажи, голубчик.

— Как вы думаете, ведь это нехорошо, что мы едим всякие лакомства, ездим в каретах, задаём пиры, а бедняки целые дни работают и едят один хлеб с квасом? Меня давно это мучит… Как увижу бедного, мне сейчас стыдно делается, я прячусь, боюсь смотреть на них… Правда ведь, на них нам стыдно смотреть?

Надя собиралась с мыслями и не сразу ответила Алёше.

— Я этого не могу тебе хорошо объяснить, Алёша, — произнесла она через несколько минут. — Я поговорю об этом с Варею. Она всё знает… Конечно, это очень дурно с нашей стороны — жить в роскоши и забывать бедных людей… Наш папа, впрочем, живёт просто. У него никогда нет никаких пиров и дорогих затей… Мне это очень нравится. Для меня же нет выше удовольствия, как помочь в чём-нибудь бедному человеку.

— Чем же вы помогаете им, Надя?

— Мы все помогаем, Алёша, чем можем. Лечим их, учим, помогаем в нужде… Об этом, конечно, не следует говорить другим, но я тебе говорю потому, что тебе интересно знать. Вот когда пожар или что-нибудь другое случится, свадьба там или крестины — наши мужики всегда к нам идут. Мы им и даём, что можно, хлеба там, платья, иногда и денег… У нас мало денег бывает, а когда бывает, всегда им даём.

— Это вы хорошо делаете, Надя… Ведь всем так следует делать, не правда ли?

— Мне кажется, всем, Алёша. Сделать что-нибудь самому себе не так приятно, как другому.

— Вот именно так! — с удовольствием сказал Алёша. — Я сам это думаю всегда. Мне мама подарила золотой на именины, а я его отдал Дёмке, Надя. Ведь я хорошо сделал, ведь ему нужнее, чем мне?

— Конечно, хорошо. Только напрасно ты самому Дёмке отдал, ты бы лучше отдал его матери. А Дёмка потеряет или вздору купит.

— Да он меня так просил, Надя. Он был так рад, когда я ему дал. Если бы вы видели! Всё его подшвыривал на солнышке и смеялся. Мне самому было очень весело. — Надя не отвечала, но одобрительно смотрела на Алёшу. — А что, Надя, вы бы рады были, если бы все, все на свете были богаты? — спросил опять Алёша после некоторого молчания. — Если бы у всякого мужика был хороший домик и хороший обед? Вот бы было отлично, правда ведь?

— Это бы было отлично, Алёша, и я бы очень этого желала.

— А можно это сделать, как вы думаете?

— А можно это сделать, как вы думаете?

— Как же это сделать, Алёша?

— Если бы я мог, я бы сделал, Надя… Я бы всем бедным дал денег и построил бы им хорошие домики.

— Нет, Алёша, вряд ли это можно.

— Надя, хочешь орехов? — вдруг вспомнил Боря, у которого рот был в эту минуту битком набит марсельскими сухими прюнелями. — У меня есть отличные калёные орехи, няня вчера принесла.

— Давай их сюда, Боря, я очень люблю калёные орехи, — сказала Надя.

Боря озабоченно запустил свою белую пухлую ручонку в карман штанишек и стал вытягивать оттуда, как из колодца, крошечные горсточки лесных орехов.

— Держи же, Надя, подставляй подол, а то рассыпешь, — командовал он серьёзно, усиленно догребая на дне своего карманчика последние три орешка. Надя помирала со смеху, держа растянутый платок с двумя дюжинами орехов.

— Эх, а щелкушки-то нет! Надо за щелкушкой сбегать, — с досадой сказал Алёша.

— Ну вот, очень нужна твоя щелкушка, — важно остановил его Боря, хмуря с деловым видом свою пухлую восьмилетнюю рожицу. — А камень на что? Я тут знаю такой камушек, что лучше всех твоих щелкушек. — Он побежал в аллею и воротился через минуту с камнем в руке. — Видишь, какой гладкий! Клади, Надя, на скамейку все орехи. я тебе все их поколю! — говорил он покровительственно.

Если бы кто-нибудь зашёл в эту минуту в беседку и увидел Надю в сообществе двух мальчиков, самым искренним образом отыскивающую с ними зёрнышки среди ореховой скорлупы и заботливо добивающую куском кирпича недоколотые орехи, право, он с трудом бы поверил, что перед ним сидит одна из невест Шишовского уезда, строгая семнадцатилетняя хозяйка коптевского дома.

— А скороспелок, Надя, хочешь? — с тем же покровительственным видом спросил Боря, когда орехи были кончены.

— Да разве у вас поспели?

— Вот ещё! — с улыбкой снисхождения сказал Боря. — Они ещё к Спасу поспели. Сладкие, белые, чистый мёд… Давай побежим все вместе, натрясём скороспелок; теперь садовники ушли, никого нету.

— Ну, уж вы одни, ребята, бегите, а я посижу тут, подожду, — со смехом сказала Надя.

— Пойдём скорее, Алёша, пока садовники не воротились, — решительно скомандовал Боря. — Да смотри, все подбери, не зевай, а то я знаю тебя.

Они проворно исчезли в аллее. Надя осталась одна с кучею десерта на скамье и глубоко задумалась, глядя им вслед.

В одной из аллей сада, наиболее тенистых, происходила сцена интимного характера. M-lle Ева Каншина, поэтесса Шишовского уезда, шла под руку с Протасьевым. Хотя лицо Протасьева выражало очень сильное неудовольствие, но он, как подобает мужу, вполне владел своей речью и своими жестами. Ева, напротив того, плакала самым малодушным образом, едва не рыдая на весь сад.

— Нет, я всё, всё понимаю! — вопила она отчаянным полушёпотом. — Но ведь я не ваша крепостная горничная, которых вы бросали десятками. Скажите мне, по крайней мере, что вы обманули меня, чтоб я бросила всякую надежду, чтобы я, наконец, могла вам ответить на ваш поступок так, как он этого заслуживает. У меня есть родные… У меня отец… Я во всём ему признаюсь… Слышите ли? Я не позволю вам поступать со мною, как с уличной девчонкой…

— Послушайте, Ева, я вас прошу успокоиться, прежде всего! — с сдержанным гневом отвечал Протасьев, которого мраморное лицо было теперь ещё белее от внутреннего волнения. — Я не могу с вами рассуждать, пока вы в таком экзальтированном состоянии. Soyez prudente, не преувеличивайте вещей. Не дразните себя пустыми подозрениями. В чём дело? Скажите ясно, posez la question… Нужно всякое обстоятельство рассматривать отчётливо и последовательно, как на суде присяжных. Primo : чем вы недовольны мною? Извольте отвечать без поэзии и без слёз. Чем-с?

— Вы не только бесчувственны, как камень, вы ещё наглы! — с горечью сказала Ева. — Вы хотите, чтобы оправдывалась я, а не вы… Два года вы лжёте мне, что женитесь на мне: ждёте то того, то другого… Вы всё лжёте, слышите ли, Протасьев? Я теперь не верю ни одному вашему слову. И вдруг на моих глазах, забыв всё, что было между нами, вы осмеливаетесь открыто волочиться за этою пустою кокеткою. Вы хотите жениться на ней?

— Кто эта кокетка? Конечно, Лида Обухова?

— О, вам нечего спрашивать меня! — горячилась, глотая слёзы, Ева. — Все горничные девки давно знают, что вы женитесь на Лиде Обуховой.

— В таком случае, они знают более моего, — с притворным спокойствием заметил Протасьев. — Хотя я вам не советовал бы черпать ваши сведения из такого ненадёжного источника.