– Откуда это судно, что делаете в моих водах, здоровы ли все и куда путь держите? – пристукнув трезубцем о палубу, нахмурил брови Нептун-Кузьмич.
Арсенин не успел открыть рот для ответа, как в разговор ввязалась русалка:
– Папаша! Стойте, где стоите, и слушайте сюдой! – голосом Корено громогласно возмутилась подводная красотка. – Вы шо, с утра бормотухи меньше обычного на грудь приняли или вовсе ни в одном глазу? Таки я имею слов за эту посудину: откройте свои глаза и смотрите ими, как еврей на новый целковый! Это же «Одиссей», он тут о прошлом годе проходил…
– Сгинь отселя, селедка тухлая! – Нептун, раздосадованный тем, что все пошло вразрез с выученной ролью, замахнулся на свою спутницу трезубцем. – И без зелени морской вижу, что «Одиссей» енто, а не шаланда с Гаванской пристани, но порядок быть должон!
– И шо вы разоряетесь без копейки денег? – Корено, отпрыгнув в сторону и упершись руками в бока, сразу стал похожим на базарную торговку с Привоза. – Ви таки имеете знаний за то, шо я еще вам не сказала? – И замер на полуслове, прерванный жестом Арсенина.
– Владыка морей и океанов, покровитель моряков! – согласно ритуалу, начал доклад капитан, косясь на русалку и прикладывая неимоверные усилия, чтобы не рассмеяться. – Пароход «Одиссей» держит путь в порт Дурбан согласно фрахту. Ты уберег нас от лишений и невзгод, за что великое тебе спасибо! Все у нас хорошо, вот только есть в моей команде люди новые, твоего крещения не принимавшие…
– От чичас и поглянем, кто тут у вас первоходки? – Нептун, повернувшись к матросам, обвел строй пристальным взглядом. – Вот ентот точно по морям не ходил, – обрадованно ткнул он трезубцем в Троцкого. – А ну, слуги мои верные, крестите яво по-морскому!
Лев не успел ни удивиться, ни испугаться, как трое мускулистых чертей подхватили его за руки и ноги и швырнули в бассейн. Едва Троцкий, отплевываясь соленой слюной, вынырнул, как один из чертей тут же вновь окунул его с головой.
Туташхиа, видя, как топят друга, что-то нечленораздельно выкрикнул по-грузински и кинулся на помощь, но, споткнувшись о заботливо подставленную кем-то ногу, с ходу влетел в бассейн. Мгновением позже, одним движением перемахнув бортик, он выскочил на палубу и, сжав кулаки, уже собрался кинуться в драку, как на его плечо легла рука капитана:
– А-а-атставить мордобой!
– Батоно капитан! – гневно блеснул глазами абрек, но руку Арсенина со своего плеча не сбросил. – Эти шакалы друга моего утопить хотели! Меня утопить хотели! Я их…
– Успокойся, Датико, – дружелюбно улыбнулся Арсенин. – Никто вас топить не собирался, традиция это такая, купать всех, кто первый раз экватор переходит. Морское крещение называется. Это ты с нами впервые идешь, а вот когда мы по весне через экватор шли, то купали всех: и матросов, и офицеров, без разбору. Так купали, что меня вот точно чуть не утопили…
– Если это традиция такая, не буду никому мстить. – Туташхиа угрюмо качнул мокрой головой. – В моем роду все традиции чтили, я тоже их чту. Что князю не позор, то и моей чести не уронит.
Тем временем веселье шло своим чередом. Матросский строй давно превратился в хохочущую толпу, окружившую бассейн. Нептун своим трезубцем указывал очередную жертву, черти под веселые крики товарищей макали выбранного матроса в бассейн, что, правда, компенсировалось поднесением прошедшему крещение полной до краев чарки. Глядя на подобное угощение, некоторые из бывалых матросов с шумным уханьем и гиканьем бросались в воду. Оно, конечно, к вечеру двойную чарку выдадут, но если и сейчас можно выпить, и вечером, так чего ж зазря добру пропадать?
Покончив с купанием матросов, Нептун перевел свой взгляд на стоявшее поодаль начальство и грустно вздохнул – все офицеры ходили весной в Лоренсу-Маркиш, тогда же и «крестились». Ховрин собрался было заканчивать церемонию, как вдруг перед его глазами мелькнул Кочетков.
– А иди-ка ты до меня, барин! – азартно заорал Нептун, потрясая в воздухе трезубцем. – По морскому закону всех крестить велено, и экипаж и пассажиров!
– А меня, ваше величие, купать нельзя! – улыбнулся Кочетков, подходя к хозяину праздника. – Не в первый раз через экватор хожу, крестили меня уже.
– А коли ты моряк бывалый, так покажь в доказательство слов своих бескозырку с правильной лентой! – не сдавался боцман к вящей радости Политковского. – Али наколку морскую, али грамотку мою, на худой конец!
– Не извольте беспокоиться, – принимая правила игры, всплеснул руками Кочетков. – Сей секунд я вам грамотку предоставлю, вот только в каюту свою схожу.
Получив разрешение, Владимир Станиславович скрылся в надстройке. Через несколько минут он вернулся на палубу с несколько обескураженным видом, имея из одежды только широкие парусиновые штаны. Шлепая босыми пятками по нагретой палубе, он подошел к Ховрину и удрученно покачал головой:
– Всю каюту обыскал – нету грамотки. А ведь была… Честное благородное слово – была… – Взглянув на растянувшееся в злорадно улыбке лицо Политковского, он, не тратя время на дальнейшие разговоры, виновато улыбнулся: – Купать будете?
– Таки уже все, – радостно потер ладони Корено, глядя, как мокрый Кочетков вылезает из бассейна. – Первоходков всех окрестили, а другим оно и не надо…
– Всех, говоришь? – с легкой ехидцей в голосе протянул Ховрин. – А себя, селедка тухлая, посчитать позабыл? Ты ж с нами первый раз идешь, а на прошлых крестинах я тебя не припомню… – заканчивая фразу, боцман ткнул трезубцем в сторону Николая.
– Ой, вот только не надо меня уговаривать, как невесту вместо свадьбы! – заржал Корено, уворачиваясь от острых зубьев. – Я и так за все согласная! – В два прыжка он домчался до бассейна и с разбега нырнул в воду. – Кто-нибудь нальет даме чарочку, или на «Одиссее» кончилось мужчин? Таки шо вы мне этот наперсток суете, я ведь просила чарочку?!
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
18 октября 1899 года. Португальская колония Лоренсу-Маркиш
Погода стояла преотвратная. С тех пор как изнуряющая жара сменилась моросящим дождем с редкими порывами ветра, прошло уже двое суток. А сегодня и ветер пропал.
Арсенин, стоя на мостике, до рези в газах вглядывался в стену тумана, окутавшую бухту Лоренсу-Маркиш, прекрасно понимая, что, по большому счету, необходимости в его присутствии нет.
Ходовую вахту нес Силантьев, чье умение водить суда в любой обстановке не вызывало ни малейших сомнений. Слева от него, подле машинного телеграфа, установленного в положении «самый малый ход», ледяной статуей застыл Котов, за несколько последних лет проведший в ходовой рубке больше времени, чем в постели с женой. Трое палубных матросов, распределившись по баку, чутко вслушивались в любой скрип, доносившийся из серой слякоти. И вроде люди на местах надежные, и судно отличное, но все же как-то спокойней, когда видишь все своими глазами. Даже если рассмотреть ничего невозможно.
За пару часов, пока пароход, подавая длинные гудки через каждые десять минут, крался по акватории, осторожно раздвигая форштевнем непроглядную кисельную мглу, Арсенин несколько раз порывался вмешаться в проводку судна, но каждый раз оставался на месте, молча наблюдая за ювелирными маневрами своего штурмана.
По закону подлости, после полудня, когда «Одиссей», послушный отточенным движениям управлявших им людей, встал у причала, внезапно налетел ветер, почти мгновенно рассеявший туман, а еще часом позже сквозь прорехи в парусах облаков проступили лучи солнца.
Дальнейшие несколько часов в жизни Арсенина представляли собой калейдоскоп привычных действий, сопровождающих постановку судна на якорную стоянку. Все как всегда: расчетливая суета палубной команды, мимолетный визит таможенного инспектора, сварливая перебранка с портовым мастером и отчаянная борьба за каждую лишнюю копейку с извечными вымогателями – торговыми агентами. Торопливый, на бегу, разговор со старпомом, чуть более обстоятельная беседа со старшим механиком, сменяющаяся новым докладом Политковского. Так было раньше, и так будет после. Ничего нового, меняется только пейзаж за бортом.
Разругавшись с очередным угольным спекулянтом и приказав вестовому выставить наглеца с парохода, Арсенин вышел на бак, чтобы выкурить папиросу и успокоить взвинченные перебранкой нервы.
Не найдя в карманах кителя спичек, он на мгновение задумался, стоит ли сходить в каюту самому или лучше кликнуть кого-нибудь из палубной команды, как рядом, словно по волшебству, раздался шелест спичечной головки о терку коробка.
– Извольте огоньку, Всеслав Романович. – Кочетков, пряча в ладонях разгоревшийся огонь, поднес спичку к капитанской папиросе. – Да и я с вами на прощание покурю. В последний раз, так сказать…
– Ну почему ж последний-то? – усмехнулся Арсенин. – Жизнь кончается не завтра, авось когда-нибудь да встретимся. Опять же, мы через недельку-другую домой пойдем, так и в Лоренсу-Маркиш обязательно заглянем, а там и вы нас навестите.