не за власть и деньги — за выживание, за честь и совесть. Многие из них проиграют или проиграли уже давно. Рядом с Фей я не думаю о мести, моя душа отдыхает. Я не хочу играть. Не сейчас. К черту правила. Она живая, настоящая и она моя. Мне хочется держать ее в своих объятиях вечно, продлевая момент абсолютной неги, покоя, удовлетворённости. Ощущать себя цельным, расслабленным, наполненным удовольствием, окруженным нежностью, теплом, любовью.
Годы спустя воспоминания об этих моментах, простых, чувственных, наполненных нежностью, смехом, легкой печалью и безудержной страстью, будут резать мое сердце без ножа, оставляя раны, которые однажды зарубцуются и сотрутся временем, чужими поцелуями, новыми мечтами. Но мы с Фей не лгали тогда, нет. Мы и правда верили, что день, когда не останется никаких преград, настанет. И будет свадьба, берег океана, просторный дом с распахнутыми окнами. И рай для Фей, такой, какой она нафантазировала.
— Я помню, как увидел тебя впервые, — шепчу я, пропуская мягкие локоны Фей между пальцев. Чувствую, как она затихла, прислушиваясь, как забилось ее сердце совсем близко. — Ты вышла из машины, держа в руках огромный рюкзак. Грузчики таскали вещи, твои родители бегали взад-вперед, а ты стояла и смотрела на окна своего дома, а я смотрел на тебя.
— Мне показался он огромным. Чужим, неуютным, — отзывается Фей с ноткой грустной ностальгии. — Мне стыдно, но я точно не помню, когда именно обратила на тебя внимание. Я была немного поглощена собой. Непохожие шумные близнецы затмевали твой скромный образ. Они были повсюду.
— Скромный? — ухмыляюсь я. — Такого значит ты обо мне мнения?
— Почему ты никогда не говоришь о них? Или переводишь акцент на другую тему, как сейчас? — задает вопрос Фей. Она проницательна. Умная малышка Фей. Я действительно намеренно перевожу разговор в иное русло, не затрагивая болезненные для меня моменты. Спенсеры — запретная тема.
— О ком? — сохранять нейтральный тон непросто, и мое сердцебиение все равно выдаст истину. Мы оба знаем, что я понял, кто имеется в виду.
— О твоих родителях, Эбигейл и Гекторе. Они так ярко сохранились в моей памяти, как снимок из статьи о счастливой семье. Идеальной семье, красивых детях и любящих их родителях. Меня не любили так. Я была пунктиком в написанном плане родителей, галочкой, которую они поставили, когда пришло время. И точно такой же план, я уверена, был заготовлен и для меня. Я все время пыталась соответствовать их представлениям о том, какой я должна быть, а не о том, какой была на самом деле. У вас все было иначе, разница резала глаз. Я завидовала тебе.
— Я сам себе завидовал, Фей, — тягостно вздыхаю я, обнимая ее крепче. — Твои родители тоже тебя любили. По-другому не бывает…
— Бывает, Джером. Тебя любили приемные, как меня никогда бы не полюбили настоящие, биологические, родные. Не обвиняю, не держу зла, и не преувеличиваю. Поверь, я знаю, о чем говорю. Я давно простила их. Не все обладают даром любить собственных детей. К сожалению.
— Фей, ты никогда не говорила… — приподнимаю ее голову руками и заглядываю в непроницаемые потемневшие до фиалкового оттенка глаза.
— Теперь говорю. Я не жалуюсь. Все в прошлом. Пусть ангелы научат их любить… в следующей жизни, — линия губ девушки расслабляется, становится мягкой. — У меня был ты. Пусть недолго, но был.
— Я и сейчас у тебя есть, — потираю большими пальцами ее скулы, всматриваясь в темные зрачки. — Я никуда больше не исчезну, Фей.
— Не давай обещаний, которые не сможешь сдержать, — печальная улыбка слегка касается ее губ. — Такая избитая фраза, — задумчиво прочерчивает указательным пальцем линию брови. — Почему ты никогда не рассказываешь о пожаре?
Вопрос-выстрел, пуля, мгновенно попавшая в цель. Мое тело напрягается, каменеет. Потому что не было никакого пожара, Фей. Пришел человек, считающий себя богом, и уничтожил все, что я любил. Одним махом. Ради прихоти, мести, жажды острых ощущений.
— Потому что не хочу, — произношу вслух, опуская взгляд на ее теплые мягкие губы. — Не спрашивай меня, Фей.
— Еще одно правило? Требование? Или приказ? — в голосе обиженные нотки. И снова это уязвимое выражение на лице, против которого я бессилен.
— Просьба, малышка. Это просьба, — мягко отвечаю я. — Давай поговорим о чем-нибудь другом.
— Но, Джером, твой отец и близнецы выжили, — продолжает она натягивать нити моего терпения, проверяя на прочность. Да, что на нее нашло сегодня? Не играй с огнем, Фей! Мой взгляд кричит, умоляет заткнуться, но она не слышит. — Почему ты никогда не говоришь о них? Почему не видишься? Не ездишь в гости, не зовешь к себе? Что случилось? Не верю, что ты сам по своей воле взял и вырезал родных людей из сердца и продолжаешь жить, как ни в чем не бывало в новой семье. Ты не такой!
— А какой я? Какой я, по-твоему, Фей? — мой вопрос звучит резко, и я слишком сильно сжимаю пальцами ее скулы. Она болезненно морщится, и я ослабляю хватку, виновато потирая выступившие отпечатки от пальцев.
— Ты рассказал мне о своей матери, Джером, — ее взгляд твердо смотрит мне в глаза. — О своей биологической матери. Я знаю, какой ты.
— Забудь все, что я сказал тогда, — требую я, отвечая настойчивым взглядом. — Это лишь детские фантаз…
— Ты не знаешь, где они? — обрывает Фей на полуслове. — В этом дело, да? Ты можешь мне доверять, Джером. Тебя что-то гложет, — ее ладони мягко зарываются в мои волосы. — Я же вижу. Не слепая. Внезапный пожар и все, что случилось после, шито белыми нитками. Вранье на вранье.
— Фей, остановись, — грозно рычу, опрокидывая девушку на спину. Резко встаю с кровати, глядя на нее сверху-вниз тяжелым взглядом. Ее нежное бледное тело беззащитно застывает на смятых шелковых простынях. В распахнутых глазах раскаянье. Я тяжело дышу, пытаясь вернуть контроль над эмоциями. Глупая, я злюсь не на нее. На себя, за то, что подвергаю ее опасности, позволяя подойти настолько близко.
— Извини. Больше ни слова. Обещаю, — торопливо говорит Фей, когда я начинаю собирать разбросанную по полу одежду. — Ты же не уйдешь вот так? Джером!
Я надеваю брюки, не обращая внимания на мольбы Фей. Она должна понять, черт бы ее побрал, что границы и правила устанавливаю я. Иначе…