Читать интересную книгу Самозванец. Кровавая месть - Станислав Росовецкий

Он кивнул, сделав умное лицо, хотя ничего не понял.

— Прошу ваше величество к карте, посмотреть диспозицию.

Это голос капитана Гонсевского, самого толкового из польских военачальников. Оную диспозицию сей капитан, конечно же, придумал, хоть гетманской булавой величается толстый Мнишек.

Юноша-полководец ошибся: не стол это посредине шатра, а изрядный барабан. Он покрыт той самой картой, склеенной из двух больших листов бумаги, на первый взгляд, затейливо вымазанных в грязи, на бумаге — подсвечник на три свечи.

— Вот он, лагерь противника, ваше величество! — ткнул умница Гонсевский пальцем в середину листа, в совершенно заумные квадратики и закорючки, покрытые каплями воска, и продолжил быстро, скорее даже нетерпеливо: — Вчера на заре князь Федор Мстиславский привел под Новогородок главное московское войско, отряженное против тебя, — ни много ни мало восемьдесят тысяч стрельцов, конных дворян и оным услужающих. Нас тут, тебе сие ведомо, и пятнадцати тысяч не наберется. Понятно, что мы, заранее осведомленные разведчиками и московскими перебежчиками о подходе князя Мстиславского, осаду города сняли и из своего лагеря отступили. Отошли в полном порядке, с пушками, сюда, в лес. Москали же в Новогородке не смогли бы все поместиться, поэтому заняли и достроили наш лагерь на месте сожженного Басмановым посада. Теперь мы нападем на них, спящих, ударим неожиданно, и действовать будем в нашем лагере, известном нам как пять пальцев…

— Послушай, пане Александр, это ты же все придумал, верно? — и в ответ на кивок Гонсевского: — И пан гетман, паны ротмистры и славные атаманы твою задумку одобрили? И войско уже, как мне доносят, выступило?

— Ты же видишь, дорогой зятек, — ответил вместо молодого капитана Мнишек, — что все ротмистры и атаманы здесь. Если Ты отменишь наступление, они остановят свои роты и курени. Мы все помним, за кем в нашем войске последнее слово.

— И вот вам мое слово, благородные мои рыцари и славные атаманы! — тотчас же вскричал некрасивый юноша. — Скачите в свои роты и отряды и поступайте так, как распорядились пан гетман и пан капитан! Выступаем немедленно, чтобы застать московитов еще сонными! А Ты, пане капитан, объяснишь мне свою задумку по дороге.

Топая сапогами, звеня доспехами и саблями, толпа военачальников покинула шатер. У барабана остались стоять Мнишек, князь Вишневецкий, капиганы Гонсевский и Сошальский, за спиною государя — Молчанов.

Юноша-полководец оглянулся на полог шатра. Показал подбородком па Молчанова:

— Вот, панове, мой начальник тайной службы. Осведомляю только вас. С паном Михалом все ли знакомы?

Поляки кивнули, Мнишек — последним.

— Тогда не будем терять времени. Вперед, панове! Пане Сошальский, Ты со своими драбантами усиливаешь роту капитана Гонсевского.

— Но, государь…

— Меня, панове, будет охранять моя счастливая судьба!

Гонсевский взял было со стола карту, вытащив из-под подсвечника, потом скомкал и бросил на землю. Пояснил уже снаружи — скорее рассеянно, чем почтительно:

— Ах, да будет известно твоему величеству, что хорошо управляемое войско напоминает мне часы: когда их заводишь, они идут исправно, если их кто-нибудь пе разобьет. А тому, кто завел часы, остается роль наблюдателя.

— Коня мне! — воскликнул некрасивый юноша и, уже в седле, обратился к Гонсевскому: — А как в ночном бою наши станут отличать своих от чужих?

— В безлунную ночь биться невозможно, иное дело — на рассвете. Наши должны были обвязать себе левые руки белыми рушниками. Однако многие приказом пренебрегли: либо не имеют полотенец, либо белыми их утирки уже не назовешь.

Поехали. Казалось, темнота вокруг еще более сгустилась, как бывает перед рассветом. Подавив мимолетную тревогу (везут черт знает куда, а вдруг прямо в московский лагерь, к первому воеводе князю Федору Ивановичу — продавать за приличную сумму?), некрасивый юноша быстро спросил:

— Так в чем же суть твоей задумки, папе Александр?

— Ах да… Войско подкрадывается к вражескому лагерю тремя колоннами, по очереди: первыми казаки донца Корелы переползают через валы и снимают дозорных, потом стрельцы и мушкетеры выходя! к валам и воротам лагеря. А когда они будут па месте, панцирные гусары с криками и гиканьем врываются в главные ворота лагеря и штурмуют его середину, где пушки стоят и где шатер первого воеводы. Если повезет, захватят этого опытного лиса, князя Мстиславского, в плен. Вслед за ними стрельцы, прочие казаки и немцы-мушкетеры входят в лагерь, а там поворачивают: стрельцы идут, паля без передышки, направо, немцы-мушкетеры — налево. А казаки бросаются вслед гусарам, добивают и пленяют всех московитов, которые пересидели в наших землянках атаку гусар. Я думаю, московиты те устоят и разбегутся.

— Многие и на нашу сторону перейдут, — убежденно заметил державный юноша.

Гонсевский ответил не сразу. Слышны были только стук копы по застывшей земле, позвякивание сбруи и оружия, а также как икает селезенка у копя кого-то из охраны.

— Я сомневаюсь, что слишком многие. Вчера, как только стемнело, больше трех сотен к нам перебежало. Думаю, те, кто хотел к тебе перейти, государь, уже с нами. А удастся ли моя задумка, один Бог знает. Я уже немало лет воюю, государь, и успел убедиться, что никогда пе выходит в военном деле все именно так, как придумывалось воеводою.

— Но ты же все-таки веришь в сегодняшнюю победу?

— Не из-за моей диспозиции, нет… Просто московит утомлены долгой дорогой по осенней грязи, а мои… то есть твои вояки обозлены ночевкой на голой земле, а перед ними — построенный ими самими лагерь с протопленными на ночь очагами в землянках.

— Главное, чтобы победили, — убежденно заявил рассудительный юноша. — А мое имя тоже воюет, Ты этого, пане Александр, не забывай.

— Да разве я посмел бы забыть о главном оружии нашего войска! — с пафосом провозгласил Гонсевский и, помолчав немного, попросил: — Не позволит ли твое величество мне проехать вперед? Я хотел бы лично дать гусарам сигнал к атаке. А пан Сошальский выберет для тебя пристойное место, откуда твое величество на рассвете сможет наблюдать за течением битвы.

— Бог в помощь, пане капитан!

— Извини великодушно, государь… Гей, хлопче!

Позади раздался частый топот, и вот уже и Гонсевский погнал коня вперед и вместе с оруженосцем окончательно растаял впереди, в темноте.

— Молчанов! — гаркнул некрасивый юноша.

Рядом качнулась тень и отозвалась голосом новоиспеченного начальника тайной службы:

— Здесь я! Разреши доложить?

— Валяй, Михалка.

— Панки очень недовольны тем, что ты до сих пор не выплатил обещанное жалованье, государь. Гусары-товарищи грозятся в полный голос, что если в этой битве не возьмут знатной добычи, то уйдут от тебя, а ротмистры их речи не обрывают. А пан Мнишек, хоть и тесть твой будущий, намерен сложить с себя гетманство и уйти с ними. Почему пан Гонсевский не доложил тебе об этом?

— Капитан не хотел выглядеть доносчиком, а старый пузан просто побоялся мне сказать, — убитым голосом пояснил некрасивый юноша. — Ничего, сейчас надо Бога благодарить уже за то, что хоть перед битвой с Мстиславским рыцари нас не покинули. Скажи лучше, как мне теперь идти на Москву? То бишь с одними казаками и стрельцами…

— А по мне, государь, так скатертью дорожка. Чем меньше ляхов ты приведешь в Москву, тем лучше. Стрельцы и казаки каждый день переходят на твою сторону, а это главное. Кто его знает, может быть, сегодняшняя битва — последняя…

— Я уж начинаю жалеть, что назначил тебя на эту должность. Ишь, какой мечтатель! А я хотел поговорить с тобою о царе Борисе. Будем ли мы его выдавливать из страны, чтобы плыл в свою Англию, или будем стараться уничтожить.

Молчанов заговорил быстро, будто о давно обдуманном и даже заранее облеченном в слова:

— Нельзя его выпускать в Англию, чтобы оттуда принялся пакостить. И еще вопрос, удастся ли тебе венчаться на царство, если жив останется выбранный Земским собором и венчанный царь.

Необходимо будет одним ударом, как только подойдем к Москве, уничтожить Бориску и все его потомство. Все семейство, государь! Народу можно будет объявить, что Годуновы из страха перед тобой наложили на себя руки.

— Жестоко оно как-то выходит, Молчанов…

— Неужели надежду имеешь, что он тебя при случае пожалеет, государь?

— За дурачка меня держишь? А я уверен, что он и казнь мне уже измыслил, вот я в чем уверен.

А при этом подумал некрасивый юноша, что сказать-то об этом сказал, а вот представить себе, что именно его могущественный московский царь намеревается колесовать или четвертовать, никак не может. А так оно и лучше, наверное. Если слишком явственно представить себе, что с тобой произойдет, коли попадешь в руки Борисовых палачей, можно навсегда и всякий задор потерять. Что это там говорил Мишка?