Читать интересную книгу Вера, надежда, любовь (сборник) - Вера Колочкова

Солнце с трудом пробивается сквозь густые ветки яблони, играет бликами на скатерти, на траве, в листьях над головой шумит ветер. Впереди – теплый беззаботный день с купанием, гуляньем по лесу, коротким послеобеденным сном, запахом березового веника в бане…

«Господи, неужели это было когда-то в моей жизни? Вот эта картинка стопроцентного, полного счастья – неужели это было со мной?»

Соня с трудом выплыла из полусна-полуяви, с ужасом осознавая: то, что она сейчас увидела, теперь уже навсегда останется лишь воспоминанием и будет приходить к ней лишь изредка, во сне, как осколок ее прошлой жизни, за которой, как говорит Майя, уже навсегда закрылась дверь.

Неужели – закрылась? А если она – не хочет? А если она, например, будет изо всех сил стучать и царапаться в эту закрытую дверь, если осознает ошибки, если всю оставшуюся жизнь будет просить у Игоря прощения? Господи, как ей снова хочется туда, в этот солнечный день, в свою беззаботность, в легкую бездумность! И не надо ей никакого нового трудного будущего, пусть и с новым его пониманием! Вот бы найти какой-нибудь компромисс и принести новое понимание туда, в старое уютное прошлое. Только получится ли?

Из кухни до нее доносились голоса, много голосов. Вот спокойный, на одной ноте звучащий Майин, вот раздраженный, с истерическими нотками Сашкин, а этот мужской гудящий басок Димин, наверное. Сколько ж она спала? Полчаса, час? А может, целый день? А вдруг есть новости про Машку, а она лежит тут и не знает ничего?

Соня резко сбросила с себя плед, одним прыжком соскочила с дивана, но тут же испуганно села обратно. Гвоздь в сердце так стремительно и резко перевернулся, что остановилось дыхание, грудная клетка напряглась и застыла, не давая вдохнуть воздуха. Вот он опять начал раскаляться, Соня чувствовала идущие от него горячие волны. Было больно и страшно. Она тихонько легла, выпрямилась вся, пытаясь дышать тихо-тихо, маленькими вдохами и выдохами, чтобы случайно не потревожить этот горящий гвоздь, иначе он опять перевернется, пройдясь острым концом по сердцу… «А вдруг я сейчас умру? – с ужасом подумалось ей. – Я ведь и на помощь позвать не смогу… Может, именно так и умирают?» От страха она попробовала вдохнуть чуть больше воздуха. Получилось. Потом вдохнула еще чуть больше. Опять получилось. Боль потихоньку отступала, гвоздь остывал, давая наконец дышать.

Интересно, если она умрет, кто-то будет о ней плакать? По-настоящему, искренне, без показушного горя?

И тут же вспомнилось ей, как умирала мама. Врачи обнаружили у нее рак в самой последней, запущенной стадии, но сильных болей она не чувствовала, диагнозу не верила. Скрутило ее лишь за два месяца до смерти, жестоко, до черноты.

Она тогда ездила к ней каждый день. Утром приезжала, вечером – обратно. Что-то привозила, лекарства, продукты, что-то говорила, но ничего не чувствовала. Еще подъезжая к дому матери, уже думала о том, как скоро удастся уехать от этого кошмара, от этого вида смерти. Вроде и понимала, что надо бросать все свои дела и остаться пожить с матерью, отдать дочерний долг. Конечно, она должна была это сделать… И не могла. Каждый день собиралась остаться, но тут же придумывала причины: Мишка в институт поступает, экзамены сдает, Машка еще крошка совсем, Сашка сидит дома с растянутыми связками…

Так и не побыла она с матерью, не ночевала с ней ни одной ночи, не ходила за ней по дому, не видела, как бьется она лбом о стену от боли, отчаяния и ужаса. Однажды мать попросила принести ей арбуз, хотя давно уже есть ничего не могла, организм не принимал. На рынке она долго и тщательно выбирала, словно от степени сладости и спелости этого арбуза зависело выполнение ее дочернего долга. Придя с рынка, тихо вошла в комнату к матери. Она лежала на кровати, вся вытянувшись, с закрытыми глазами, со сложенными на груди руками, с жуткими ссадинами на лбу, следами ночного отчаяния. Соня, прижимая к груди арбуз, долго стояла над ней, боясь пошевелиться, не зная, что делать, ничего, кроме страха, не испытывая, пока не скрипнула громко половица под входящим в комнату Игорем. Мать открыла глаза, долго смотрела на нее странным отстраненным взглядом, будто уже оттуда, из небытия. Будто это она видела Соню, а Соня ее – нет…

На похоронах Соня не плакала. То есть прижимала к глазам платок, конечно, и всхлипывала жалобно, но скорее эти всхлипы происходили от страха перед фактом свершившегося события, от скопления народа, от вида вырытой в сырой глинистой земле могилы, да еще от того, чтобы плохо о маме не подумали, будто ее дочь не любит. Душевной же потери и пустоты, которую испытывают в этот момент любящие дочери, в себе так и не прочувствовала…

«Нет, они обязательно будут плакать, если я умру! И Мишка, и Сашка, и Машка – они же меня любят!»

Сразу стало почему-то очень стыдно, будто она спорила об этом с матерью. Но ведь раньше ей никогда и не думалось об этом, не видела она себя так явно стоящей над ней, умирающей, с этим спелым арбузом в руках!

Словно пытаясь убежать от нахлынувшего непонятного и незнакомого чувства стыда, она быстро встала с дивана, вышла на кухню. На диванчике вокруг стола сидели обе ее старшие дочери, Майя с Димкой, пили чай, громко и озабоченно переговариваясь. Увидев вошедшую Соню, сразу замолчали. Соня уловила лишь конец Сашкиной фразы:

– Может, сочинила все! Не верю я ей!

– Кому ты не веришь, дочь? Мне? Вопрос прозвучал неожиданно агрессивно.

Сашка вспыхнула, потом заморгала растерянно, но через секунду уже пришла в себя, словно вспомнив, что ее голыми руками не возьмешь и врасплох не застанешь, и обратилась к матери уже спокойно, с долей снисходительности:

– Мам, ты как себя чувствуешь? Тебе чаю налить? Может, съешь чего-нибудь? Ты такая бледная, зеленая совсем… Тебе плохо?

Соня, игнорируя Сашкины вопросы, села за стол, в ожидании уставилась на Мишку:

– Новости есть какие-нибудь?

– Да, мам. Звонил тот капитан, который был у нас утром… Выспрашивал все про папу, приметы там, номер машины, паспортные данные… Они думают, что это он ее увез! Его будут искать! Мам, может, им надо рассказать?… Ну, про Машкиного отца?

– Нет! Это только мое дело и никого больше не касается! И обсуждать со всеми этого не надо!

Повисла неловкая, тяжелая пауза. Соня поискала взглядом сигареты, увидела полупустую пачку на подоконнике. Молча прикурила. Димка сидел, грустно и жалостно смотрел на Мишку. Глаза его сквозь толстые линзы очков казались огромными, печальными, как у юного принца из Машкиного альбома с рисунками. Майя низко опустила голову, уперлась взглядом в свои ладони, лежащие на столе, одна на другой, смотрела на них сосредоточенно, будто прочитывала что-то важное, требующее внимания.