– в Нью-Йорке. Еще троим пришлось добираться самолетом в самые дальние уголки нашей страны, где жили знакомые Фиби Гантер, которым чисто теоретически она могла отправить посылкой валик, хотя теория эта не выдерживала никакой критики, поскольку, как утверждал Вулф, Фиби хотела, чтобы валик на всякий пожарный находился у нее по рукой. Так что заявление Вулфа, что он тратит на поиски штуку в день, было сделано отнюдь не для красного словца. Кто-то из сыщиков, прознав, что в пятницу днем Фиби ходила в салон красоты, перевернул его вверх дном. Еще трое попытались проверить все камеры хранения, но обнаружили, что эту тему уже отрабатывают облеченные властью копы и агенты ФБР, так что пришлось копать в другом месте. Они пытались отыскать или угадать любые возможные маршруты, которые Фиби могла пройти пешком, после чего буквально истоптали ноги, проверяя все на свете вплоть до цветочных ящиков с землей, где Фиби могла сделать закладку. Остальные пробовали то одно, то другое. В пятницу вечером, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, я попытался прикинуть, что именно они могли пропустить. Я битый час ломал голову, но безуспешно. Они определенно обеспечили покрытие всей территории.
Итак, в поисках валика участвовал двадцать один высокооплачиваемый бесспорный специалист, но в данный момент мне не давали покоя мысли о Соле Пензере. Какой бы спектакль мы ни разыгрывали, Сол Пензер всегда выступал в нем в качестве приглашенной звезды, однако сейчас в числе задействованных людей Сола не было. И, как мне с большим трудом удалось узнать, Сол не проявлял ни малейшего интереса к валикам. Сол звонил каждые два часа – не знаю откуда. По указанию Вулфа я тут же переключал Сола на установленный у кровати параллельный аппарат, а сам клал трубку. За это время Сол побывал у нас дважды: утром в четверг и в пятницу во второй половине дня, причем в обоих случаях минут пятнадцать оставался наедине с Вулфом, после чего отчаливал. К этому времени я уже был настолько одержим валиками, что у меня начали возникать некие подозрения, что Сол занимается оснащением мастерской где-то в бруклинском подвале, чтобы мы могли наладить собственное производство.
По мере продолжения осады частота и интенсивность моих стычек с Вулфом увеличивались. Одна, в четверг днем, произошла из-за инспектора Кремера. Вулф позвонил мне по внутренней линии и, заявив, что хочет поговорить по телефону с Кремером, велел мне его разыскать. Я категорически отказался. По моему глубокому убеждению, как бы ни был обижен на начальство Кремер и как бы ни хотелось ему облить Эша концентрированным раствором ДДТ, коп всегда остается копом, а потому ему нельзя доверять, и если ему покажется, что Вулф говорит вполне разумно, а голос его звучит нормально, Кремер может нас заложить, поставив под сомнение медицинское заключение доктора Волмера. В результате мы с Вулфом сошлись на том, что я просто узнаю, где сейчас находится инспектор Кремер и доступен ли он, а это оказалось совсем несложно. Лон Коэн сообщил мне, что Кремер взял двухнедельный отпуск, чтобы подуться, и когда я набрал номер, к телефону подошел сам Кремер. Беседа была короткой и по существу, так что, переговорив с Кремером, я позвонил Вулфу по внутренней линии:
– Кремер взял отпуск и сидит дома, зализывает раны, возможно прикованный к постели. Он не сказал. В любом случае дозвониться до него можно в любое время, но он не слишком любезен. У меня доже появилось желание послать к нему доктора Волмера.
– Хорошо. Подойди сюда. У меня опять проблемы с этим окном.
– Черт с ним! Вам нужно лежать в кровати и держаться подальше от окон!
Одна из особенностей нашего спектакля состояла в том, что я не должен был отказывать ни одному законному посетителю. Это создавало впечатление, будто остальные обитатели дома Вулфа не прячутся от людей, вовсе нет, хотя и подавлены обрушившимся на них горем. Особенно доставалось мне от газетчиков и шпионов, но самыми надоедливыми оказались, конечно же, деятели из НАП и копы. В четверг около десяти утра позвонил Фрэнк Томас Эрскин. Он хотел поговорить с Вулфом, но, разумеется, у него ничего не получилось. Я как мог разъяснил ситуацию, но с таким же успехом можно было объяснять умирающему от жажды, что вода мне нужна для стирки. Менее чем через час они заявились к нам всей честной компанией: оба Эрскина, Уинтерхофф, Бреслоу, О’Нил и Хэтти Хардинг. Я был крайне любезен, провел их в кабинет, усадил, после чего сообщил, что разговор с Вулфом на повестке дня определенно не стоит.
Судя по их тону и манере поведения, я был для них не собратом по разуму, а чем-то вроде таракана. Временами мне было трудно за ними угнаться, поскольку все они так и фонтанировали идеями и брызгали словами для их выражения и никто не брал на себя роль председателя, чтобы давать слово для выступления и следить, чтобы участники друг друга не перебивали. Их основной претензией было, во-первых, то, что, вернув деньги, Вулф совершил акт предательства; во-вторых, что если он сделал это из-за болезни, то ему следовало так и указать в письме; в-третьих, он должен немедленно объявить во всеуслышание о своей болезни, чтобы положить конец ползущим слухам о том, что он прекратил все отношения с НАП, получив неопровержимое свидетельство того, что один из членов НАП является убийцей; в-четвертых, если у Вулфа действительно имеется свидетельство, что один из НАП – убийца, они хотят знать кто, и причем немедленно, в течение пяти минут; в-пятых, они не верили в болезнь Вулфа; в-шестых, а кто его лечит; в-седьмых, если он болен, то когда поправится; в-восьмых, отдаю ли я себе отчет в том, что за два дня и три ночи, прошедшие с момента второго убийства, Фиби Гантер, ущерб, причиненный НАП, стал невосполнимым; в-девятых, пятьдесят-шестьдесят юристов единодушно придерживаются мнения, что сам факт оставления Вулфом дела без предварительного уведомления многократно увеличивает ущерб, а потому дает основания для судебного преследования; в-десятых, в-одиннадцатых, в-двенадцатых, и так далее и тому подобное.
За долгие годы работы у Вулфа я встречал в его кабинете немало несчастных, отчаявшихся или страдающих людей, но сборища подобных субъектов мне еще не доводилось видеть. Насколько я понимал, их снова объединила общая беда и угроза возникновения раскола в их рядах миновала. В какой-то момент их единодушное стремление встретиться с Вулфом лицом к лицу достигло такого размаха, что Бреслоу, О’Нил и молодой Эрскин уже начали подниматься по лестнице, и мне пришлось орать