— В первую очередь он сказал, что мы чудаки на букву «м», раз мимо проезжали, а в гости не заглянули.
Андрей, кажется, смутился.
— Я к нему на обратном пути заеду. Правда, нехорошо как-то получилось… Но ведь мы спешили. Так что насчет нашей темы?
— Начет нашей темы… Илья рассказал кое-что. Да, он помнит Гену Добренко. Они общались в детстве, даже дружили, но потом, во взрослом возрасте, уже не пересекались. Илья расстроился, узнав, что он умер. И рассказал мне один интересный эпизод…
— Какой эпизод?
— Такой эпизод, — передразнил я. — Ты дашь мне договорить?
— Все, молчу-молчу…
— Так вот, — продолжил я. — Один раз ребята играли в Непадовичах возле небезысветного тебе колодца, в те времена уже разрушенного и прикрытого сверху деревянным щитом. Парни на спор начали выходить на щит, типа, кто дольше простоит и не испугается. Гена решил покрасоваться перед девочками и начал прыгать на досках. Подгнившие деревяшки не выдержали, ну и…
— Что ну и?
— То ну и! Дальше сам додумывай!
— Фил, все, я молчок, чесслово! Только ты дорасскажи! — взмолился нетерпеливый Андрей.
— Ладно, — тут же сжалился я. — В общем, щит не выдержал, и Гена так и не стал бы Геннадием Романовичем, если бы Илюха не успел среагировать. Он выдернул его из дыры прежде, чем тот успел окончательно провалиться вниз. Как сказал Илья, так везет раз в жизни: какой-то миг — и было бы уже поздно.
— Вот Гене и повезло… — Андрей, кажется, на какое-то время даже перестал следить за дорогой. — Получается, это Илье мы обязаны тем, что нас не закатали в бетон?
— Получается, что так… Странно, он никогда не рассказывал мне, что спас человека. И родители тоже… Хотя, возможно, они и не знали. А ведь в ином случае и мы с тобой могли на дне этого колодца очутиться.
Андрей в ответ философски пожал плечами.
— Не зря говорят, что добро не проходит бесследно. Все возвращается на круги своя.
Но меня подобный фатализм не вдохновлял.
— А вот если подумать с другой стороны: стоило ли Илье спасать этого Добренко? Сколько бед в итоге принесла его шальная любовь, во сколько жизней обошлись ее последствия… Не окажись Илья в ненужное время в ненужном месте — и не было бы ничего того, что произошло.
— Братан, ты не о том думаешь! — Андрей ободряюще хлопнул меня по плечу. — Считаешь, Илья был не прав? А как ты бы поступил на его месте? Ну? То-то же. Нельзя судить людей, тем более, постфактум — легче легкого нарисовать мишень в том месте, где больше всего попаданий, а потом объявить себя снайпером. Наш брат сделал хорошее дело, подарил жизнь человеку. А уж как этот человек своей жизнью распорядился — не его забота. Какой смысл отматывать назад прошлое, которое уже не изменишь? К тому же, кто знает, может, потомство Добренко многократно покроет то зло, которое он породил? Не надо загадывать, мы сами все увидим со временем.
— Да, — согласился я. — Думаю, ты прав. И все же жаль, что отец Эли так потратил подаренную второй раз жизнь.
Брат улыбнулся.
— У нас есть замечательный шанс не повторить его ошибок. И вообще, неплохо бы перед Илюхой проставиться: все-таки, выходит, теперь мы его должники. Кстати, через пятнадцать минут уже будем на месте.
При упоминании о доме меня охватило неописуемое волнение, такой мандраж, что и сравнить не с чем. Все прошлые мысли тут же улетучились, как брызги воды, упавшие на раскаленную плиту. Через четверть часа я увижу Веру. Вспоминая наш позавчерашний разговор (боже, это было лишь позавчера! — а кажется, прошел целый месяц), едва ли стоило рассчитывать на теплый прием. Даже наличие «громоотвода» в лице Андрея успокаивало слабо. Может, Агату она обрадуется? Вера любит собак…
Двор, площадка, парковка… Все такое знакомое и такое забытое. Что я скажу Вере? Что она скажет мне? Примет ли? Из подъезда вышла соседка, поздоровалась, с опаской покосилась на огромного пса, жавшегося к моим ногам. Агату все здесь непривычно, он подобного отродясь не видел. А сколько новых запахов! Ничего, возле дома большой лесопарк, есть где разгуляться.
Ожидание лифта сравнимо с ожиданием конвоя в утро казни. Вот-вот звякнут ключи — и приговоренный станет обреченным. «Мужайтесь, Филипп! Час расплаты настал». Лязгнули двери. Еще тринадцать этажей можно дышать. Двенадцать. Одиннадцать…
«Здравствуй, любимая. Знакомься, это Агат, он будет с нами жить. Не бойся, он хороший, и даже приучен ходить на улицу. Машина? Машина в ремонте, но ее скоро вернут. Одежду я в Себеже купил. А старую выкинул, она износилась. Я тебе такое расскажу, ты не поверишь… Что? Не хочешь слушать? Уйти? Мне уйти? С собакой? Ну конечно, с собакой… Кто такая Аня?».
— Боишься? — Андрей второй раз за полчаса и за всю жизнь хлопнул меня по плечу, при этом ободряюще подмигнув. — Не переживай, все будет, как в кино. Не из такого выпутывались, а она тебя любит.
Агат ткнулся носом мне в ладонь, как бы подтверждая слова брата.
— Да я не боюсь… Так, задумался…
— Теперь думать уже некогда. Приехали.
Приехали. Вот она, такая знакомая лестничная клетка, такая знакомая дверь… Запахи. Все это тут же накрыло, закрутило, завертело. Это не конец. Это — продолжение. А что будет дальше — да какая разница! Главное, что будет.
И я нажал на кнопку звонка. За дверью послышались шаги. Щелкнул замок.
PS
Теплый ветер нежно ласкает кожу, прогоняя назойливо звенящую мошкару. Стрекочут невидимые в траве кузнечики, недалеко в роще слышно пение дрозда. В небе, противно курлыкая, кружит цапля, все ниже и ниже — уже над самой водой. Да, вода совсем близко — ее зеркальная гладь отражает высокое полуденное солнце. Странно, на него, на это солнце, можно смотреть, совсем не щурясь. Это и не солнце даже, а просто большой апельсин: протяни руку и бери. Я протягиваю руку, и вижу, как апельсин на глазах увеличивается в размерах, приближается ко мне…
Нет! Это не апельсин приближается, это я возношусь все выше и выше. Я вижу все, как видит та самая цапля, сверху. Вижу стол, на котором только что лежал — отчетливо вижу. И ни стульев, ни скамеек рядом — один лишь стол, обычный грубый деревянный стол. Но на столе лежит человек. Другой человек, не я. Мужчина. Черты его лица кажутся хорошо знакомыми, хотя мы встречались всего однажды.
А рядом раскинулось озеро, с высоты становится понятным, насколько оно большое. Обращенный ко мне берег разделен надвое длинной, поросшей густым лесом косой. Даже не косой — полуостровом. А там, дальше, на противоположном берегу…
— Вспомнил!
— Любимый, ты чего! Не пугай меня так!
Я открыл глаза — и все исчезло: апельсиновое солнце, озеро, стол. Надо мной склонилась Вера, сонная, встрепанная… и испуганная.
— Что случилось? Ты никогда раньше не разговаривал во сне!
— Прости… — вот так конфуз, в первую же ночь дома напугал жену! А какой была эта ночь, до того, как мы заснули…
— Что ты вспомнил?
— Вспомнил… Я вспомнил, где этот стол. Стол, понимаешь? И Добренко, он жив! Генерал обманул меня!
— Не понимаю… — Вера помотала головой, ее непривычно короткие волосы разметались по сторонам. Она постриглась, пока я отсутствовал. — И не надо кричать, в соседней комнате Андрей спит. Расскажи спокойно. Какой еще стол? Какой генерал?
— Ну, стол… Помнишь, я тебе рассказывал, что мне часто снится один и тот же сон, как я лежу посреди поля на столе?
— Да, припоминаю, — испуг в глазах жены сменился любопытством. — И где же этот стол?
— Он — там, — я откинулся на подушку, словно эти два коротких слова отняли у меня последние силы.
— Где там? — не поняла Вера.
— Там, откуда я приехал. Я вспомнил. На дальнем пляже. Я видел его во сне. И на нем Геннадий Добренко. Живой.
Больше объяснять было нечего. Я все сказал.
— На дальнем пляже, значит… — в ее голосе внезапно прорезались угрожающие нотки. — Надеюсь, это не означает, что ты снова ломанешься как потерпевший в эту глушь?
Я посмотрел на Веру и только сейчас заметил, что она совсем без одежды. Пауза невольно затянулась. Ох уж эти женщины… Порой они сами отвечают на свои вопросы, даже не подозревая об этом. Я обнял ее.
— Ну конечно же нет, глупая! Я никуда не уеду от тебя.
— Вот и хорошо, — облегченно вздохнула жена. — Тогда давай спать.