Читать интересную книгу Великая оболганная война - Игорь Пыхалов

Поскольку в «Справке» приведены более подробные данные, чем у Некрасова, проанализируем именно их. Итак, судьбы бывших военнопленных, прошедших проверку до 1 октября 1944 г., распределяются следующим образом:

Поскольку в процитированном выше документе для большинства категорий указывается также и количество офицеров, подсчитаем данные отдельно для рядового и сержантского состава и отдельно для офицеров:

Таким образом, среди рядового и сержантского состава благополучно проходило проверку свыше 95% (или 19 из каждых 20) бывших военнопленных. Несколько иначе обстояло дело с побывавшими в плену офицерами. Арестовывалось из них меньше 3%, но зато с лета 1943 до осени 1944 года значительная доля направлялась в качестве рядовых и сержантов в штурмовые батальоны. И это вполне понятно и оправданно – с офицера спрос больше, чем с рядового.

Кроме того, надо учесть, что офицеры, попавшие в штрафбаты и искупившие свою вину, восстанавливались в звании. Например, 1-й и 2-й штурмовые батальоны, сформированные к 25 августа 1943 года, в течение двух месяцев боёв показали себя с отличной стороны и приказом НКВД были расформированы. Бойцов этих подразделений восстановили в правах, в том числе и офицеров, и затем отправили воевать далее в составе Красной Армии [848].

А в ноябре 1944 года ГКО принял постановление, согласно которому освобождённые военнопленные и советские граждане призывного возраста вплоть до конца войны направлялись непосредственно в запасные воинские части, минуя спецлагеря [849]. В их числе оказалось и более 83 тысяч офицеров. Из них после проверки 56 160 человек было уволено из армии, более 10 тысяч направлены в войска, 1567 лишены офицерских званий и разжалованы в рядовые, 15 241 переведены в рядовой и сержантский состав [850].

Итак, после знакомства с фактами, в том числе и опубликованными заведомыми антисталинистами, миф о трагической судьбе освобождённых советских военнопленных лопается, как мыльный пузырь. На самом деле вплоть до конца войны подавляющее большинство (свыше 90%) советских военнослужащих, освобождённых из немецкого плена, после необходимой проверки в спецлагерях НКВД возвращались в строй или направлялись на работу в промышленность. Незначительное количество (около 4%) было арестовано и примерно столько же направлено в штрафбаты.

В спецлагерях НКВД

Весьма популярным среди мифотворцев является утверждение, будто с освобождёнными советскими военнопленными в СССР обращались хуже, чем с взятыми в плен немцами. Например, вот что пишет М.И.Семиряга: «Уж если говорить о парадоксе применительно к позиции Сталина и его окружения по отношению к военнопленным, то он состоял в том, что советское руководство относилось более гуманно к военнопленным противника, нежели к собственным гражданам, вернувшимся из вражеского плена»[851].

Между тем, чтобы определить, к кому относились более, а к кому менее гуманно, существует такой простой и наглядный показатель, как смертность.

Вот данные за июль-декабрь 1944 года из журнала статистического учёта наличия и движения контингента в спецлагерях НКВД СССР, куда поступали освобождённые советские военнопленные [852]:

Теперь посмотрим, какова была смертность немцев и их союзников в нашем плену. Вот данные из справки Л.П.Берии на имя И.В.Сталина и В.М.Молотова о количестве военнопленных, содержащихся в лагерях НКВД, их физическом состоянии и распределении на работы по наркоматам. Согласно этому документу, на 5 декабря 1944 года у нас в плену находились 680 921 военнослужащих противника. При этом за последнюю декаду ноября в лагерях военнопленных умерли 6017 и в госпиталях 2176 человек [853]. То есть, за 10 дней умерли 8193 пленных, или 1,2%.

Для сравнения: в 15 спецлагерях НКВД, по которым в упомянутом выше журнале статистического учёта есть данные за последнюю декаду ноября, из 120 тысяч проходивших проверку освобождённых советских военнопленных и прочего контингента (на начало последней декады их там находилось 123 765, на конец декады – 119 859) умер всего лишь 41 человек [854] или 0,03%.

Впрочем, не стоит думать, будто в НКВД стремились специально уморить побольше пленных немцев, румын, итальянцев и прочих граждан тогдашней объединённой Европы, явившихся приобщать варварскую Россию к западной цивилизации. Как отмечается в той же справке Берии: «В октябре и ноябре с.г. в лагеря поступило 97 000 военнопленных, главным образом из окружённой в районе Кишинёва группировки войск противника. Больше половины из них оказались истощёнными и больными. Несмотря на мероприятия по их оздоровлению, смертность этого состава военнопленных в октябре и ноябре резко повысилась»[855].

Однако освобождённые советские военнопленные поступали в спецлагеря НКВД тоже отнюдь не из санаториев. Тем не менее смертность среди них была в десятки раз меньшей.

А вот данные из справки зам. начальника 1-го управления ГУПВИ МВД СССР генерал-лейтенанта медицинской службы М.Я.Зетилова от 14 января 1947 года о диагнозах смертности среди военнопленных немцев по месяцам 1945-1946 гг. В 1945 году смертность пленных немцев выражалась следующими цифрами [856]:

Не менее интересно сопоставить смертность освобождённых советских военнопленных, содержавшихся в спецлагерях НКВД, со смертностью заключённых в советских тюрьмах и лагерях. В 1944 году она составила 8,84% в лагерях ГУЛАГа [857] и 3,77% в тюрьмах [858]. Думаю, теперь мы можем сполна оценить «добросовестность» тех авторов, которые приравнивают прохождение проверки в спецлагере НКВД к заключению в ГУЛАГе, как это сделал, к примеру, некий Марк Штейнберг в своей статье, недавно опубликованной в «Независимом военном обозрении»: «Свыше полутора миллионов мужчин в стране, потерявшей значительную часть именно этого компонента своей демографии, были изолированы в так называемых фильтрационных центрах. Условия в них ничем не отличались от гулаговских и немалая часть “фильтруемых” погибла»[859].

Лавриненков и Девятаев

Ярким примером судьбы советского офицера, вернувшегося из немецкого плена, является история лётчика-истребителя Владимира Дмитриевича Лавриненкова. 1 мая 1943 года ему было присвоено звание Героя Советского Союза [860]. 23 августа 1943 года старший лейтенант Лавриненков таранил немецкий самолёт, после чего был вынужден выброситься с парашютом над территорией, занятой противником, и попал в плен. Его отправили в Берлин для допроса, но в пути он вместе с другим лётчиком, Виктором Карюкиным, выпрыгнул ночью из идущего на полной скорости поезда и скрылся. Пробираясь к линии фронта, лётчики наткнулись на партизанский отряд имени В.И.Чапаева, действовавший в районе Переяслава, и присоединились к нему [861].

В одном из боёв Виктор Карюкин погиб. Лавриненков же в течение трёх месяцев воевал в партизанском отряде, а после прихода Красной Армии вернулся в свой полк [862]. Вопреки стереотипам антисталинской пропаганды, он не подвергся никаким репрессиям. Ему было присвоено очередное воинское звание, а 1 июля 1944 года Лавриненков стал дважды Героем Советского Союза [863].

Впоследствии Владимир Дмитриевич также не подвергался каким-либо преследованиям за своё пребывание в плену. В 1948 году он окончил Военную академию им. М.В.Фрунзе, в 1954-м – Высшую военную академию им. К.Е.Ворошилова и закончил свою карьеру генерал-полковником авиации [864].

Столь же показательна и судьба другого лётчика, побывавшего в германском плену, – Михаила Петровича Девятаева. 13 июля 1944 года старший лейтенант Девятаев был сбит и попал в плен. Через некоторое время он оказался в концлагере на острове Узедом. 8 февраля 1945 года группа из 10 советских военнопленных совершила дерзкий побег, захватив немецкий бомбардировщик «Хейнкель-111». После двух часов полёта самолёт, пилотируемый Девятаевым, сел в расположении советских войск [865].

Рассказывая о подвиге Девятаева, нынешние СМИ обязательно добавляют, что вернувшись к своим, он якобы попал в ГУЛАГ и был освобождён только после смерти Сталина. Вот что говорит по этому поводу сам Девятаев:

«– Михаил Петрович, а правда, что вы после побега из плена пятнадцать лет сидели? – иногда задают мне вопрос.

Что же? Такие толки породили годы безгласности. Нет. Я не сидел в тюрьме. Эти слухи пора развеять. Но сразу же после побега мною, моими друзьями по экипажу особо не восторгались. Скорее наоборот. Мы подверглись довольно жестокой проверке. Длительной и унизительной»[866].