Когда стало смеркаться, Зайга незаметно вышла во двор. Пряча под большим накинутым на плечи платком миску с едой, она пробралась в каретный сарай. В дальнем углу, где было устроено тайное убежище, нащупала творило, приподняла его и, сойдя на несколько ступенек в яму, осторожно опустила. В темноте кто-то громко сопел.
— Где ты? — спросила Зайга. — Дай мне руку.
Держась за Макса, она прошла вперед и, нащупав охапку соломы, села.
— Ужин тебе принесла.
— Давай скорее, я как волк проголодался.
Макс взял у нее миску, покопался в соломе, отыскал ложку и стал есть. Ел он не стесняясь: хлебая суп, громко втягивал его с ложки, с силой высасывал из костей мозг. Наевшись, рыгнул и стал цыкать то одним, то другим зубом. Вдруг схватил Зайгу за руки, пытаясь привлечь, но она решительно отодвинулась.
— Не трогай. Я себя плохо чувствую.
Он помолчал, видимо разозленный ее сухим тоном, потом спросил:
— Ну, рассказывай, что видала на кладбище. Чекистов много было?
— Возможно, и были, — и на кладбище и в лесу народу полно было, — но я не знаю, какие они на вид.
— А, много? Ну, раз такая сенсация, где же тут дома усидеть. Из наших никого не заметила?
— Был один, но я его скоро потеряла из виду.
— Тебе бы надо было предупредить всех, кто живет на легальном положении, чтобы не сидели дома. Иначе большевики обратят внимание.
— Да предупреждала я… Разве в такой толпе всех заметишь.
— Так что же слышно? Рассердились? Грозят, наверно, прочесать все леса? Обычно в таких случаях они…
— Рассердились. Все говорят, надо положить этому конец.
— Кто же положит конец, они или мы? — Макс засмеялся.
— Не знаю. Ты еще долго здесь пробудешь?
— Смотря по обстоятельствам. Пока Эварт не известит, что место есть, мне деваться некуда. Или надоело? Боишься?
— Нет, я так. Просто чтобы знать.
— Пока надо понаблюдать, какая последует реакция. Если они вздумают перевернуть все вверх дном, придется на время воздержаться от новых актов. Маневрировать больше негде, а рисковать мы не имеем права, — организация может остаться без головы. Подождем известий от Эварта.
— Мне никаких поручений не будет?
— Я сказал — надо понаблюдать, какая последует реакция. Бывай чаще на людях, езди на молочный завод, в лавку, время от времени в исполком заглядывай. Не забудь выведывать, что творится в их колхозе. Не собираются вцепиться друг другу в волосы?
— Все?
— Пока все.
— Тогда мне пора идти. Нельзя ведь надолго исчезать из дому. Тебе хватит еды до завтрашнего дня?
— Хватит.
Зайга помедлила с минуту: может быть, Макс захочет ее поцеловать? Но он больше не сделал ни одного движения. Зайга вылезла из ямы.
За воротами сарая ее ждали четверо вооруженных автоматами человек. Она даже не вскрикнула, да и никакого смысла не было кричать. Пятый подошел к ней и тихо, повелительно спросил:
— Где он?
Зайга притворилась непонимающей.
— Кто он?
— У кого вы сейчас были. Макс Лиепниек.
Мужчина шагнул ближе, и Зайга узнала Аугуста Закиса. Она вздохнула.
— В правом углу творило. Только осторожнее. У него автомат и ручные гранаты.
— Мы тоже не с пустыми руками пришли, — сухо сказал Аугуст.
Борьба была недолгая, но шуму Макс поднял достаточно — стрелял из автомата, выбросил из ямы две гранаты. Тогда подполковник Закис метнул вниз одну за другой три гранаты, и там все умолкло.
Теперь можно было возвратиться домой и собираться в Москву, в академию.
На другой день Аугуст уехал вместе с сестрой и Петером. Аустра взяла в Ригу Валдыня — и матери легче будет управляться, и Расма скучать не будет.
Теперь, когда двое бандитских заправил — Зиемель и Лиепниек — были уничтожены, жизнь в Упесгальской волости стала спокойной.
Воспользовавшись показаниями Зайги Мисынь, Эзеринь за неделю выловил трех остальных участников банды. После этого в округе больше не слышно было ни о каких диверсиях и убийствах.
Председателем колхоза на место Индрика Закиса выбрали бывшего гвардейца латышской дивизии Клугу.
Новое спешило пустить корни все глубже и глубже, и ничто не могло задержать его роста.
Глава четвертая
1
Еще не совсем рассвело, когда Эльмар Аунынь выехал в поле. Спал он не больше пяти часов, но чувствовал себя свежим и бодрым. После обычной утренней зарядки кровь бежала быстрее, во всем теле чувствовалось приятное напряжение, которое заставляло и голову работать интенсивнее, а думать Эльмару было о чем.
Он был бригадиром тракторной бригады. Чуть только подсохла земля, так что тракторы не увязали в грязи, бригада Эльмара — четыре трактора с прицепным инвентарем — отправилась в большой весенний рейд. Маршрут был составлен еще зимой, причем с таким расчетом, чтобы, кончив работу в одном месте, не приходилось делать вхолостую долгие, по нескольку километров прогоны до следующих хуторов, заключивших договоры с МТС. Если бы этот маршрут нанести на карту, получился бы сильно вытянутый овал. Вначале бригада пахала, бороновала и сеяла близ станции, потом шаг за шагом, километр за километром отдалялась от нее в юго-восточном направлении, пока не достигала самого отдаленного пункта — совхоза, отстоявшего на двадцать восемь километров от станции. Там бригада проработала целую неделю в две смены от зари до зари, не отдыхая даже в воскресенье. Из совхоза, где вся бригада работала в полном составе, повернули на запад, потом еще направо и опять — шаг за шагом, километр за километром стали приближаться к исходному пункту.
Через несколько дней окружность должна была замкнуться, а бригада, намного перевыполнив план весенних работ, — возвратиться на машинно-тракторную станцию. Из четырех тракторов только один был новый, полученный в конце зимы, два работали уже несколько лет, а четвертый начал свою деятельность еще до войны. Эльмар прозвал его «дедушкой» и проявлял к нему особое внимание, как к старому, заслуженному работнику. Он сам его ремонтировал, сам ухаживал за ним во время весенних работ и каждый день по нескольку часов работал на «дедушке». Почтенный ветеран отвечал на это внимание похвальным усердием: ни разу не капризничал, не останавливался среди поля без ведома хозяина. Тракторы поновее и то иногда причиняли неприятности, особенно в конце весеннего сезона, а «дедушка» ни на час не вышел из строя, первый из всего парка МТС закончил план работ и упорно боролся за первое место.
«Что это значит? — часто думал Эльмар. — Это значит, что машину надо любить, надо ухаживать за ней, выслушивать, как врач, и вовремя предвидеть и предупреждать каждое возможное повреждение. Как живое существо отвечает любовью на любовь, так и машина всегда отблагодарит своего друга».
Пример с «дедушкой» был показательным, — на нем учились все трактористы и бригадиры МТС Гаршина, а министерство позаботилось, чтобы опыт Эльмара Ауныня стал известным и в других МТС.
Возле «дедушки» уже хлопотали люди. Тракторист — молодой парень в темном замасленном комбинезоне — проверял линейкой, много ли в баке горючего. Подсобный рабочий и пожилой крестьянин, на участке которого работали сегодня, насыпали в сеялку зерно.
— До обеда кончим? — спросил Эльмар.
Тракторист положил линейку и подошел к бригадиру.
— Чего же тут не кончить. «Старик» еще держится. Вчера к концу дня, правда, начал покашливать, я уж испугался, подумал, не серьезное ли что. Ну, а когда покопался в моторе, оказалось, что немного засорился карбюратор.
— Зента собирается завтра к обеду кончить маршрут, — сказал Эльмар. — Смотри, Кристап, как бы нам с тобой не остаться в хвосте.
Зента работала на новом тракторе тут же, по соседству. Трактористкой она стала еще в 1942 году и два сезона пробыла в одной приволжской МТС. Соревноваться с нею было нелегко.
— Значит, и нам надо кончать, — заключил Кристап. Он тут же проверил, как подготовлены сеялки, заметил направление и сел за руль. Почти в тот же момент, когда запыхтел «дедушка», справа, за березовой рощей, раздался такой же шум. Услышав его, тракторист сморщился, как от зубной боли.
— Вот тоже беспокойная какая. Торопится…
Заскрежетали гусеницы, запахло керосином и маслом. Сеялки спокойно двигались по пашне, семена падали во влажную рыхлую землю.
Эльмар посмотрел, как Кристап пересек поле, сел на велосипед и по извилистой дорожке поехал по направлению к березовой роще.
«Топчешься, топчешься по этим мелким лоскуткам. Трактору развернуться негде, больше времени уходит на повороты и перегоны, чем на работу. Вот если бы колхозы… Поля, что озера, края не видно. Как начал борозду, так и ведешь полчаса в одном направлении. Осенью бы пустил комбайн. Красота…»