Устроение Казанского края отложили в долгий ящик. А там еще оставались враждебные отряды. Чуваши и черемиса разгромили обоз с запасами, которые везли из Свияжска в Казань, перебили сопровождаюших. Впрочем, особой тревоги это еще не вызывало. Свияжский наместник Петр Шуйский послал отряд Бориса Салтыкова, тот прошелся по селам, выловил участников нападения, одних повесил на месте, других в Свияжске. Князь Горбатый из Казани 25 декабря тоже прислал донесение, что уничтожил одну из шаек.
Царь пребывал в уверенности, что обстановка в покоренном крае под контролем. Он и сам занялся казанскими делами — так, как понимал прекращение вражды. В январе 1553 г. он с митрополитом окрестил малолетнего казанского хана Утемыш-Гирея. Его нарекли Александром, царь взял его воспитывать при своем дворе (его мать Сююн-бике он еще раньше выдал замуж за Шаха-Али). А в феврале пленный хан Ядигер сообщил, что уверовал в Христа. Его тоже окрестили в присутствии царя, Макарий стал его восприемником. Ядигер получил имя Симеона, и Иван Васильевич отнесся к нему вовсе не как к пленнику. Подарил дом в Москве, принял на службу, наделил имениями, сохранил за ним царский титул, позволив сформировать свой двор, и Симеон стал его верным другом.
Но бояре, увлекшиеся дележкой «кормлений» и освоением наградных вотчин, потеряли время. По зимнему пути свежие силы на восток не отправили. А в Крыму и Турции с потерей Казани не смирились. Девлет Гирей заключил союз с астраханским ханом Ямгурчеем, к ним примкнул ногайский князь Юсуф. К остаткам несмирившихся казанцев, прячущимся по глубинкам, пошли на помощь ногайцы и астраханцы. А теневые советники из «Избранной рады» постепенно набрали такую силу, что начали действовать уже не через царя, а помимо него! И оказалось, что высшие сановники России считались с ними! Наместник Казани Горбатый-Шуйский, один из самых знатных аристократов, почему-то обратился не к государю, а к Сильвестру, просил у него инструкций, как лучше управлять краем.
И священник, не занимающий никаких государственных постов, направил ему подробные указания! Причем довольно своеобразные. Хвалил воевод и пояснял, что «добродетель есть лутчы всякого сана Царского»! Фактически ставил бояр выше государя. А свое послание предписал прочесть «протчим Государьским воеводам, советным ти о государевом деле, и священному чину, и Христоименитому стаду». Сильвестр считал себя настолько важным лицом, что наместник должен был довести его инструкции до всех казанских начальников и священников! А в них требовал насильственного обращения татар и язычников в христианство! «Ни что же бо тако не ползует православных Царей, яко же се, еже неверных в веру обращати, аще и не восхотят» [283].
Делалось это вопреки указаниям Ивана Васильевича — ведь он после взятия Казани гарантировал местным жителям сохранение привычного уклада жизни, в том числе и верований. Это было вопиющим противоречием и с традициями Русской Церкви, не допускавшей насильственного крещения. Послание Горбатому-Шуйскому Сильвестр отправил в конце 1552 — начале 1553 г. [283]. А результаты сказались сразу. Началось восстание. В феврале вотяки (удмурты) с луговой черемисой перебили русских сборщиков податей. Горбатый легкомысленно отправил на усмирение небольшие отряды, 350 стрельцов Василия Елизарова и 450 казаков Ивана Ершова. Они еще и двинулись разными дорогами. Но выяснилось, что к местным жителям подошли на помощь башкиры. Оба отряда окружили и уничтожили.
Мятежники появились и на правом берегу Волги. Петр Шуйский тоже выслал против них слишком слабый отряд Бориса Салтыкова, он завяз в снегах. А неприятели налетели на лыжах, со всех сторон засыпали стрелами. 250 человек погибли, 200 с самим Салтыковым попали в плен и были перерезаны. Весть об этих победах над царскими войсками разнеслась по казанским землям, преувеличивалась. Объявляли, что с властью русских покончено… В общем-то, положение еще не было бедственным. Если бы воеводы не распыляли подчиненных, дождались в крепостях подкреплений, не было бы и поражений, жертв. А по весне не так уж трудно было отправить туда солидную рать. Но этого не было сделано. Донесения из Казани и Свияжска привезли в Москву в марте — когда выбыл из строя сам царь.
1 марта 1553 г. его вдруг свалила болезнь. Непонятная и внезапная. «Посети немощь православнаго нашего Царя, прииде огнь великий, сиречь огневая болезнь: и збысться на нас Евангельское слово: поразисте пастыря, разыдутся овцы» [284]. Огневая болезнь — горячка, лихорадка, причем «великая». Но доктор исторических наук И.Я. Фроянов подметил, что летописец внес важное изменение в текст Евангелия. Вместо «поражу пастыря» написал «поразисте» — «поразили пастыря». Это очевидный намек или подозрение, что болезнь носила не случайный характер [285]. Государь метался в жару, порой с трудом узнавал окружающих. Многие сочли, что он безнадежен, «х концу приближися» [282]. Народ был в отчаянии. Говорили: «Грехи наши должны быть безмерны, если Небо отнимает у нас такого Самодержца» [286].
Дьяк Висковатый напомнил царю о духовной грамоте. Иван Васильевич, как настояший православный человек, был всегда готов к этому. Созвал самых доверенных бояр, продиктовал свою волю — наследником он оставлял царевича Дмитрия. При этом собравшиеся начали «государю говорити о крестном целовании, чтобы князя Владимира Андреевича и бояр привести к целованию на царевичево княже-Дмитриево имя» [282]. То есть, понимали, это кое-кому не понравится, и в первую очередь двоюродному брату царя. Предлагали скрепить завещание присягой. Тут же, возле постели больного, ее принесли князья Мстиславский, Владимир Воротынский, Шереметев, Морозов, Палецкий, бояре Захарьины, дьяк Висковатый, думные дворяне Адашев и Вешняков.
Но не все из них были искренними. Палецкий тут же послал к Ефросинье и Владимиру Старицким своего зятя, Василия Борисова-Бороздина. Предложил сделку. Если другому его зятю, недееспособному брату государя Юрию, они гарантируют большой удел, то Палецкий будет «не супротивен», чтобы Старицким быть «на государстве», и готов помочь в этом. Боярин Дмитрий Курлятев и казначей Никита Фуников на вызов к царю не явились и от присяги уклонились, сославшись на болезнь, но при этом «ссылались с княгинею Офросиньею, с сыном ея с князем Владимером, а хотели его на государство, а царевича князя Дмитрея для мледенчества на государство не хотели» [282]. А Алексей Адашев хоть и принес присягу, но был самым близким человеком к Курлятеву, и в последующих событиях ни малейших усилий для утверждения царской воли не приложил.
И тут же выяснилось, что противники Ивана Васильевича уже начали действовать! «Князь Володимер Андреевич и мати его собрали своих детей боярских, да учали давати им жалование деньги» [282]. Собрали на своем кремлевском дворе, рядом с царскими палатами! Впоследствии с Владимира Старицкого взяли обязательство не держать у себя в Москве больше 108 слуг.