— В том нет твоей вины, — сказал Мир мертвый. — Меня убила твоя подруга.
— Ты погиб из-за меня. Ты вытаскивал меня из-под Катиной машины. Я дала тебе выпить Присуху!
— Ты не знала, что ты даешь. Это знала твоя подруга, вторая. Она сварила эту дрянь.
— «Я не знала» — не оправдание! Ахматова тоже не знала, почему все рядом с ней умирают. Демон не сказал ей. Даша не сказала мне. Но мы виновны… Это наша вина, Киевиц! И мы обязаны это исправить. Нужно освободить тебя как-то. От меня. Хотя бы теперь. Наверняка в Книге есть способ.
— Я так не думаю, — помедлив, сказал Красавицкий. — Это слишком похоже на вечность. Слишком похоже на крест.
«Крест…»
Маша повернула голову вправо и молча пошла по прогулочной дорожке, убегающей на верхнюю террасу Владимирской.
Мир шел за ней — она знала это.
Поравнявшись с верхней беседкой, Киевица подошла к обрыву.
Черная спина крестителя Руси еще не успела позеленеть.
На кресте еще не успели зажечься лампочки.
Вечерело.
Как-то вдруг горка стала почти пустой.
— «Древний город словно вымер, странен мой приезд…» — тихо сказала Маша.
…Над рекой своей ВладимирПоднял черный крест.Путь мой жертвенный и славныйЗдесь окончу я,А со мной лишь ты, мне равный,Да любовь моя.
— Ахматова? — спросил Красавицкий. — Она хотела умереть здесь?
— Где здесь? — отозвалась Ковалева.
— Откуда мне знать? В Киеве. Или на Владимирской горке. Она ж написала «путь мой жертвенный и славный здесь окончу я».
— «А со мной лишь ты, мне равный…»
Машин взгляд вцепился в фигуру Великого князя, под грозным крестом которого Аннушка объяснилась в любви своему Демону.
«и будет моею твоя дорога» —
«путь жертвенный и славный»
— слились в одно.
И завершились:
«сознаньем горделивым, что жертв своих не ведаешь числа».
— Жертва и слава. Приносишь жертву — получаешь славу. Это стихотворение тоже написано в Киеве. В 1914 году! — вскрикнула она.
— Ты имеешь в виду, что в этом году началась первая мировая война? — не уловил мысль Мирослав.
— Я имею в виду: через четыре года после замужества! Ахматова вышла замуж в 1910. В 1914 она уже прославилась на всю Россию, но… Бог мой, она не разлюбила его! Это ж все объясняет, все ее странные стихи.
— А в чем их странность? — задал нужный вопрос Красавицкий.
— Это известный факт, — ускорила темп Ковалева. — Так написано в статье. Ахматова постоянно признавалась в любви некому любимому. Гумилева это злило. Она была верной женой. Но каялась, что во сне изменяет ему с другим, каялась со слезами! А в стихах непрерывно писала о своих изменах, предательствах, муках. А читатели верили, что все, написанное в ее стихотворениях, — правда. И гадали, про кого она пишет. Ей приписывали романы со всеми известными на тот момент петербургскими деятелями. А муж ходил по городу как ветвисторогий олень. Сам подумай, что еще можно подумать, когда солидная замужняя женщина заявляет: «Может быть, лучше, что я не стала вашей женой» — это ж явно не мужу! 11-й год, написано в Киеве. «Эта песня последней встречи» — сентябрь 11-го года, написано в Киеве. А мужу она посвящает стихи — «Пришли и сказали: „Умер твой брат“» — тоже написано в Киеве. И брат ее таки умер, и муж тоже, — сказала Маша неважное, уже известное.
И замолчала, пытаясь поймать нечто, сказанное выше и показавшееся очень-очень важным.
— Выходит, после замужества она часто бывала в Киеве, — сказал Мир.
— Это понятно, — махнула Маша рукой. — Здесь остались жить ее мать и последняя из оставшихся в живых сестра Ия. Но она любила его… «И загадочных, древних ликов на меня поглядели очи», «Я спросила: „Чего ты хочешь?“ Он сказал: „Жить с тобой в аду“»… Это ж о нем!! Она не знала, кто он, но она любила его! И выбрала его дорогу. Она таки стала ведьмой. В том смысле, что «ведьма» происходит от «ведать», «знать». И она ведала, что творила! Она не предсказывала чужие смерти — она знала! Она поняла, что за вещь наша Лира. Или увидела… Как способны видеть одни писатели и поэты! Потому ей так понравилась Мишина икона. «Киевский Врубель. Богородица с безумными глазами». Она повторила его ошибку. Он тоже попал в мышеловку из-за любви. Он написал Богородицу с ведьмы. Она поклялась в божьем храме, что будет любить…
— А я повторил ошибку их обоих.
— Прости, Мир, прости! — взмолилась Киевица. — Подожди чуть-чуть. Это важно. Есть что-то такое, что Демон мне не сказал. Не хочет говорить. Но я видела не последнюю их встречу. «Песня последней встречи» произошла позже — в 11-м году. Демон сказал, он видел Анну в 11-м году на Новый год. И еще этот «мелкий снег»…
Маша потянулась к обитавшему в ее ридикюле журналу.
— Тут все расписано по датам!
Журнал «Ренессанс» открылся на нужном месте сам — он уже привык, что его владельцев не интересуют другие статьи.
Маша, щурясь, склонилась над белой страницей — вечер почти превратился в ночь.
— Так… «Зимой 1910–1911 Анна несколько раз ездила в Киев. 8.01 в Киеве создано одно из самых известных ее стихотворений „Сжала руки под темной вуалью“. 30.01. — другое „Память о солнце в сердце слабеет… что это, тьма?“. 9.11 в Киеве родилось едва ли не самое знаменитое стихотворение Анны Ахматовой „Я на правую руку надела перчатку с левой руки“».
— 9.11 — это уже сентябрь, — сказал Мирослав.
— Сентябрь. 9.11. — завороженно повторила Маша. — Вот оно! Дай мне ручку… быстро. Там, в сумке!
Захлопнув журнал, студентка перевернула его и написала на задней, девственно-чистой обложке:
9.11.
911
211911
— Это число обведено в тетради Кылыны! Но это не число. Это дата! Кылына почему-то не ставила точки, — вскричала она.
И вывела:
1.9.11.
— Но это не Новый год, — заметил Мир.
— Нет! Новый! В древности православные отмечали Новый год 1 сентября.
— А две первые цифры — 2 и 1?
— Это время! 21 час. Девять вечера. Но тогда второе, зачеркнутое число в конспекте Кылыны — тоже какая-то дата…
Машина ручка вновь бросилась в бой.
1230311284
1230 311284
12.30. 31.12.84.
Ковалева посмотрела на Мира остекленевшим взглядом:
— А что, если это тот самый день, когда Ахматова нашла Лиру в царском саду? Это был 84-й или -5 год. Святки. Где-то между Рождеством и Новым годом. В тот день падал мелкий снег. И родители покупали детям подарки. Значит, Новый год еще не наступил. Значит, 12.84! А ты, случайно, не посмотрел на часы?
— Я нет, — сказал Мирослав. — Но журналист, у которого я выкрал записку, посмотрел. Он сказал: «Нынче в час пополудни трамвай человека убил».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});