ушли от бдительности Сухинова: он уничтожал все их замыслы. При самом начале один рядовой, сорвавший платок с женщины, провожавшей его как доброго постояльца, был немедленно строго наказан, при всех его товарищах. Войнилович, по распоряжению С. Муравьева, приближаясь к каждой корчме, посылал туда унтер-офицера и двух рядовых с строгим приказанием ставить у дверей корчмы часовых и никого не впускать в оную. Таким образом прекращались все беспорядки, почти неизбежные при движении полка.
Во время дороги к Мотовиловке Ипполит Муравьев рассказал офицерам Черниговского полка, что он выехал из Петербурга 13 декабря, с поручением от членов Северного общества уведомить членов Южного о намерении начать возмущение в столице и пригласить их к действию. Тут же он сказал, что московские члены разделяют мнение петербургских и обещают помогать успехам восстания, где бы оно ни началось. И наконец, он прибавил, что дорогою узнал о печальном событии 14 декабря.
— Мой приезд к вам в торжественную минуту молебна, — говорил он, — заставил меня забыть все прошедшее. Может быть, ваше предприятие удастся, но если я обманулся в своих надеждах, то не переживу второй неудачи и клянусь честию пасть мертвым на роковом месте.
Сии слова тронули всех.
— Клянусь, что меня живого не возьмут! — вскричал с жаром поручик Кузьмин. — Я давно сказал: «Свобода или смерть!»
Ипполит Муравьев бросился к нему на шею: они обнялись, поменялись пистолетами и оба исполнили клятву…»
Молодым офицерам казалось, будто они видят сцену из истории Древней Руси или Древнего Рима. Три брата, храм, молебен, свобода… Однако, по другим сведениям, солдаты плохо слышали читаемое. На следствии Сергей Муравьев-Апостол признался: «Приметив же, что прочтение Катехизиса произвело дурное впечатление на солдат, я решился снова действовать во имя великого князя Константина Павловича» К тому же брат Ипполит по дороге часто слышал толки об этом имени. Царь Константин оказывается ближе, понятнее. Чисто религиозный лозунг мог поднять разве что раскольников — да и то с обязательным присутствием в числе врагов «царя-антихриста». Царь — важнее бога. Вера в царя или в царевича-освободителя присутствует почти во всех народных движениях с XVI по XIX век. Десятки царевичей или спасшихся от неминуемой смерти царей Дмитриев, Алексеев, лже-Петров третьих, лже-Павлов, лже-Константинов…
Однако Сергей Муравьев-Апостол не хотел или не мог так обманывать своих. Он верит, что одна рота может увлечь полк. Начать с Черниговского. Ахтырский, Александрийский гусарский, а также Алексаполъский и 17-й егерский присоединятся, а в корпусной квартире их встретит 8-я дивизия и Артиллерийская бригада… Члены тайного общества, опираясь на бывших семеновских солдат, поднимут Тамбовский, Саратовский, Воронежский, Старооскольский, Кременчугский, Витебский, Курский полки и провозгласят свободу и равенство.
Надежда есть, крестьяне поздравляют восставших с Новым годом: «Да поможет тебе бог, добрый наш полковник, избавитель наш».
Много лет спустя немногие участники событий, которые могли рассказать о виденном, сообщали, что Сергей Муравьев-Апостол тронут был до слез, «благодарил крестьян, говорил им, что он радостно умрет за малейшее для них облегчение… Чувства сих грубых людей, искаженных рабством, утешали С. Муравьева. Впоследствии он несколько раз говорил, что на Новый год он имел счастливейшие минуты в жизни, которые одна смерть может изгнать из его памяти».
Зажечь соседей, однако, не удается.
Мозалевский с тремя солдатами в Киеве идет по указанным адресам, разбрасывая катехизис, и быстро попадает под арест.
Бестужев-Рюмин не может проехать в соседние полки и, с трудом избежав ареста, возвращается.
Артамон Муравьев не хочет поднимать ахтырских гусар.
Соединенные славяне ничего не знают, ждут, готовы действовать, но нет команды.
Тамбовский, Пензенский, Саратовский полки — везде члены тайного общества, везде бывшие семеновские солдаты, — но ничего не знают, ждут.
Восставшие движутся на Киев, до которого всего 35 верст, потом на Белую Церковь, затем — к Житомиру. Кругом пустота — ни своих, ни врагов.
Просвещенный помещик Пуликовский (в чьем владении, в Мотовиловке, остановился на день Черниговский полк) вспомнит потом:
«Бестужев довольно долго беседовал со мной и моей женой о знакомствах, которые он приобрел в виднейших семействах трех наших губерний. Он был в прекрасном настроении, полон лучших надежд на успех восстания.
Однако так как в этот день ночью мороз прекратился и настала порядочная оттепель, а от теплого дождя образовались лужи, то моя жена, смотря в окно на эту перемену погоды, сказала Бестужеву: «Если снова настанет мороз, то вы будете иметь, господа, очень скользкую дорогу».
На эти слова Бестужев побледнел, задумался и сказал: «Ах, пани, не может быть более скользкой дороги, чем та, на которой мы стоим! Однако что делать? Иначе быть не может…»
Ночью и на следующий день немного солдат и часть офицеров